Приказал он, конечно, Арсению, потому что Тана, не дожидаясь специального разрешения, немедленно заняла привычное место подле Командора. Арсений уже знал: зеленая стена – это хорошо, это даже отлично. У зеленой стены усаживали тех, от кого требовался на сегодня лишь совещательно-рекомендательный голос. А вот кому выпадала красная – все, труба, жди чрезвычайной работы и целые Гималаи ответственности на собственную голову. Если случалась фиолетовая – тоже ничего, это значило: спросят – отчитайся, натворил – получай, а далее по обстоятельствам. Либо гляди гордым соколом, либо надувайся желчной жабой от обиды. Впрочем, Командор Хансен никого специально не втаптывал в прах, хотя, ежели заслужил, то вставлял по первое число, чтобы второго числа уже не повадно было.
– Завтра стартуем на "Пересмешник", – повторил Командор истину, известную всем. – Последний день на станции не повод для безделья. Касается даже тех, кто на время перелета значится в статусе пассажира. – И Хансен многозначительно посмотрел в сторону смиренных пилигримов, приютившихся у зеленой стены.
"Стало быть, и меня касается", – подумал про себя Арсений. У зеленой стены на сегодняшней перекличке сидели лишь трое. Сам доктор, справа от него – желчный и худущий, совсем молоденький астрофизик, недавно взошедшая звезда Кембриджского университета, магистр естественных наук Рамон Эстремадура, испано-мавританских кровей, слева – незнакомый улыбчивый парень, ровесник Арсения, а может, немного и младше годами. Его доктор Мадянов видел вообще в первый раз. По крайней мере, на вчерашнем банкете никого подобного в составе будущего экипажа он не наблюдал. Все же ничего особенно удивительного в этом обстоятельстве не было. Лично он, Арсений, вообще прибыл на "Древо Игдрасиль" в последний момент перед отлетом, его место – лотерейное и призовое и великого значения не имеет. Ко всему прочему, эксперимент показал: для эффективной работы Э-модулярного психолога выйдет только лучше, если он заранее не будет осведомлен о составе группы, в которой ему и надлежит отправлять служебные обязанности. Мало ли почему его улыбчивого соседа не оказалось на банкете! Вдруг человек попросту не переносит классические сочетания "чистейшего и этилированного" с дополняющими его ингредиентами? А за столом отказаться вышло бы неудобным.
Говорят, в прежние времена космогаторы уходили в межпланетное пространство трезвые, как хрустальное стекло, и перегрузки тогда выдерживал далеко не каждый без специальной подготовки. Теперь вот наоборот. Кто не пьет, тот, как говорится, не поэт! Половина транспортных союзов, в первую очередь, конечно, грузовых, борются с этой заразой, только пойди, проверь! Кругом сплошная автоматика, пилот – лишь придаток на страховой случай, а поболтавшись в полном одиночестве хотя бы сутки в плексоморфной банке посреди космических просторов, волей-неволей запьешь. Что еще человеку остается? Раньше летали в паре, теперь же шиш с маслом – экономия людских ресурсов. Однако отбою нет от желающих, а ведь после года такой собачьей работы приходится отлеживаться в квазибиотической камере на очищении и клеточном восстановлении. И платят средне, хотя за одни голые деньги нынче нет дураков пахать, всем подавай перспективу. Беда только, перспективы никакой на космоперевозках нет – разве с грузовых линий на пассажирские, где все же повеселее, а в смысле боевых отличий, так после второго сражения за Демос даже развернутых умеренно военных действий не предвидится в отдаленном будущем. Тем не менее надо сознаться, народу тьма-тьмущая прется, причем лучшие из лучших. Еще и за места дерутся. А спроси их, чего там хорошего, – в ответ услышишь одну ругань и как им опостылело, но все равно никто не уходит, пока не уволят по старости лет.
Иное дело военное патрулирование или научные экспедиции. Но туда пробиться и вовсе невозможно простому смертному. Постоянные экипажи для разведывательных дальних походов по пальцам перебрать можно. Команда пирата Хансена, чудики из группы Лауренсия Монтеньи, да пожалуй, угрюмые и строгие ребята Павла Крамаровского, вот и весь краткий список счастливцев. Экспедиция – дело ответственное и хлопотное, тут не просто посылают для того, чтобы лететь, а надо знать, куда и зачем. И еще уметь держать в строгости и относительном повиновении суматошный, гражданский исследовательский штат, самонадеянный и заносчивый. Все равно, претендентов-ученых и не так чтоб очень – по миллиону на каждое место. Арсению вообще повезло вопреки всем законам вероятности, не иначе как без черной магии не обошлось. Но конкурс есть конкурс, может, так оно и бывает, что порой выигрывает равнодушный, вовсе не рассчитывавший на победу, который словно говорит себе: "Пойду, погляжу, как там и чего, на всякий случай, чтобы после не жалеть об упущенной возможности". Оттого подобный конкурсант чаще всего спокоен, рассудителен, главное, не станет переоценивать собственную персону и, значит, использует в борьбе лишь то, что у него есть на деле, а не то кажимое, что навоображал о своих достоинствах.
Арсений повернулся к веселому парню и тоже улыбнулся, как бы для знакомства. Первое правило контакта: принимай линию поведения того лица, с которым имеешь намерение сблизиться. Парень улыбнулся в ответ еще шире. Зубы у него были прекрасные, блестящие и прозрачные, будто венерианские жемчужины, Арсений сразу понял – баснословно дорогостоящий набор органических имплантов. Интересно, где его сосед умудрился лишиться собственных, да еще в такой степени, что не осталось возможности естественного наращивания? Последняя война-то, поди, давно кончилась? Впрочем, не ему судить, мало ли напастей в пространственных походах бывает? Парень наверняка лютый космический волк, ишь какой радиационный загар, и руки, и открытая шея, одни серые, светлые глаза блестят, как два озерца среди выжженной пустыни, из коих отведаешь и козленочком станешь. Хотя и глаза те двусмысленные: задорные, но и разбойничье-лихие, в спасательной миссии их сложно представить, в пытливом исследовательском вояже – совсем невпопад, а вот у прицела термоплазменной пушки очень даже выйдет хорошо.
– Доктор Мадянов. Можно просто Арсений, – едва слышным шепотом, слегка повернув голову, представился он парню, выбрав для общения Всеобщий Романский сленг. Все одно, Командор вел совершенно постороннюю для их зеленой стены беседу с интендантом Пулавским о каких-то неукомплектованных амортизационных одеялах, и беседа та характер имела далеко не мирный.
– Галеон Антоний, можно просто Гент, – в тон ему отозвался сосед, стало быть, линия контактного сближения сработала правильно. Проблема амортизационных одеял, судя по всему, парня тоже не заинтересовала.
Приятный человек был этот Гент, по крайней мере, на первый тренированный взгляд Э-модулярного психолога. Очень волевой подбородок, так на старинных гравюрах рисовали тевтонских псов-рыцарей, по-детски пухлые щеки и губы, невероятно густые светло-каштановые волосы, хоть и стриженные ежиком, но столь жесткие и непокорные, что создавалось впечатление колючей и торчащей дыбом изгороди. Но в то же время Арсению чудилось в нем нечто весьма странное, и не странное даже, а как бы непонятное. Скорее тревожно-недоуменное ощущение возникало при взгляде более пристальном, тем не менее это нечто оставалось неопределимым. Как будто вдруг вывел для себя доктор Мадянов, парень этот состоял весь из совершено несводимых к одному целому противоположных частей. И рот его, мягкий и добродушно-полный, и гладкие округлые щеки были хороши, а вот же никак не подходили к подбородку и волосам, словно взятые с иного лица. Глазищи, красивые и глубокие, вовсе не сочетались ни с чем.
Разбор недоразумения с одеялами, слава Богу, закончился. Пулавский сел на свое место, добродушная физиономия бедняги теперь сияла той же цветовой гаммой красок, что и фиолетовая стена за его скорбно согбенной спиной. Ничего не попишешь, на то и существует походный интендант, чтобы кругом быть за все виноватым. Да ведь это лишь название должности, а, по сути, пан Пулавский отвечал в экспедиции далеко не за одни клятые одеяла. Страшное дело – походный интендант. На тебе и внутреннее обеспечение всего комплекса жизненного цикла корабля, тут требуются и знания первоклассного космотехника и эколога-прикладника вдобавок контроль за ежедневными потребностями экипажа: кому сколько съесть и чего, да составить диет-план с оглядкой на расчетные рекомендации, чтобы ничего лишнего даром не пропало, но и голодным никто не сидел, плюс ассенизационно-утилизирующий режим и всякая второсортная ерунда, вроде тех же одеял.
У красной стены, не считая Командора, сегодня оказались двое крайних. Задиристая Тана, но ей что, навигаторам не привыкать, у них, как ни день, так веселенькая житуха, главные и самые любопытные объекты для психологов экстремального модулирования. Правда, настоящих навигаторов-протекторов во всей обитаемой системе едва ли наберется десяток, Арсению, можно сказать, повезло еще и в этом смысле. Голубая мечта каждого Э-психолога поработать с подобным пациентом. Беда лишь в том, и это тоже широко известный факт, что сами навигаторы никак не рассматривали себя в качестве несчастненьких из группы риска, нуждающихся в посторонней помощи, а как раз наоборот. Оттого Э-модулярных психологов на дух не переносили, говорят, имели место отдельные случаи злостного рукоприкладства, но чаще всего навигаторы попросту блокировали любую попытку контакта. Вот и с Таной выйдут проблемы, уже и сейчас видно – нелегко будет установить даже легкие для общения служебно-информационные точки, не то чтобы продвинуться далее на неформально-доверительный уровень. Зато и на борту "Пересмешника" экипажу придется находиться в изоляции совершенно неопределенный временной срок, а стало быть, согласно общепринятой теории вероятностей, либо ишак издохнет, либо эмир скопытится, говоря простым языком.