О чудо, он рассмеялся и даже хлопнул себя по колену. Но потом посмотрел на меня взглядом, уже немного омрачённым. Видно, до него дошло, что такую сплетню я могу пустить в любой момент, и трудно ему будет объясниться, учитывая тот факт, что нас не раз видели вместе. Таков уж, к сожалению, был наш мир, что информаторы Святого Официума не могли гордиться своей весьма полезной миссией, но должны были глубоко скрывать это честное призвание. Я мог об этом факте печалиться, но я не мог его не использовать.
– Хорошо, - неохотно сказал он, ибо, в конце концов, какой был у него выбор. - Но только потому, что питаю к вам труднообъяснимую привязанность... Но, - он поднял указательный палец, - наисветлейшему императору будет одиноко без своего брата-близнеца.
– Получите вторую монету, как только укажете мне Пимке. С какого трактира начнём?
– Две монеты, – выпалил он быстро. - А начнём мы с "Канатоходца", – прибавил он, потирая верхнюю губу.
– Наибольшие шансы, что будет там?
– Не-е. - Протянул он с игривой улыбкой. Как видите, чувство юмора вернулось к нему довольно быстро. - Там варят лучшее пиво!
Он положил монету в кошелёк и набросил на плечи плащ.
– Ну, а уже я думал, что просижу ночь в грустном одиночестве, - сказал он довольным тоном. - Только я умоляю вас: вы не выдадите меня? Что это я?
– Как вы думаете, мастер Риттер, сколько людей были бы склонны мне помогать, если бы я выбалтывал по дворам, кому обязан информацией?
– Тоже верно. – Он допил остатки вина уже из бутылки и глубоко вздохнул.
– А вы не задумывались, мастер Маддердин, почему Лёбе так поздно к вам явился? – спросил он, оборачиваясь на пороге. - Уже вторая неделя проходит, как Илонка исчезла.
– Наверное, я был для него необходимым злом. - Я пожал плечами. - Когда он уже исчерпал все другие возможности.
– А я бы сразу о вас подумал.
– Благодарю, Хайнц. Пойдём уже.
* * *
В конце концов, мы добрались до "Грудастой актрисы", и, поскольку это был уже третий трактир, который мы посетили, Риттер был уже в хорошем подпитии (непременно хотел драться с какими-то дворянами, и только моё обращение к авторитету Святого Официума предотвратило драку). Название трактира происходило от огромной вывески, изображающей широко улыбающуюся девку с большой плохо прикрытой грудью. Насколько я знал, стража епископа пыталась заставить владельца закрасить грудь, но он как-то уладил дело, и огромные, почти голые груди остались на своём месте.
История названий гостиниц, шинков, таверн, трактиров и забегаловок всегда будила моё любопытство. Иногда это были простые ассоциации: вот, нарисована вывеска с фигуристой девкой, так и назвали "Грудастая Актриса". Но, например, название "Под Канатоходцем" появилось оттого, что однажды циркач натянул свой канат совсем рядом с трактиром (который носил тогда ещё старое название "У красного носа") и, от метко брошенного кем-то из публики яблока, брякнулся на землю и сломал себе шею. Что вызвало искреннюю радость толпы, а владельца навело на мысль использовать это счастливое стечение обстоятельств для смены названия.
Порою названия дворов могли бы даже обмануть чуть более простодушного наблюдателя. Например, трактир "Под разъярённым львом" был назван не в честь хищной заморской бестии, а в честь господина барона Сапинди, печатью которого был красный лев на белом поле, и который имел привычку разносить спьяну каждый кабак, в котором он на тот момент очутился. Владельцы, в конечном итоге, не оставались слишком недовольны, поскольку господин барон имел весьма тяжёлый кошелёк и щедро возмещал ущерб.
Так или иначе, на Алоиса Пимке мы натолкнулись именно в "Грудастой актрисе", где на момент нашего прибытия он блевал под стол, что для его компаньонов, судя по всему, не имело никакого значения. Трактир был переполнен до предела возможности и насквозь пропитан вонью, в которой мешалось все: вонь горелой еды, вонь рвоты и разлитого пива, пропотевших тел и нестиранной одежды. Мои несчастные ноздри были уязвлены от самого порога, но я только вздохнул, потому что должен ведь был отрабатывать гонорар Лёбе. В конечном итоге, по опыту я знал, что даже самое чувствительное обоняние как-то в конце концов привыкает к отталкивающим запахам, и человек может выдержать, даже если его окунуть в свиной навоз (конечно, если не захлебнётся). Ах, бедный Мордимер, чего ты только не переносишь, чтобы заработать на глоточек воды и корочку хлеба?
– Я уже ухожу! - крикнул мне в ухо Риттер, перекрикивая царящий в комнате гам.
– Идите, идите, - ответил я. - Встретимся завтра, и я отдам вам остальные деньги.
Я не имел понятия, получу ли хоть что-то за деньги, обещанные драматургу, но ведь с чего-то нужно было начать, и Пимке мог стать ступенькой, которая приведёт меня к Швиммеру. Я протолкнулся через толпу и мимоходом сбросил со стула седого карлика, сидящего рядом с Пимке. Карлик упал под стол и свернулся там в клубок, мгновенно засыпая, устроив голову на моих сапогах. Я лишь надеялся, что он не заблюет мне обувь. Тем временем Алоиса Пимке вырвало в последний раз, и он распрямился, болезненно морщась и обтирая рот рукавом. Я заметил на этом рукаве засохшие жёлто-зелёные пятна, видимо, остатки последствий их предыдущих посиделок.
– Не пош-ш-шло, – выдавил он, и его снова вырвало.
Приятель Швиммера был человеком, к которому в совершенстве подходило определение: никакой. Лицо и фигура, недостойные запоминания, один из тысяч ничего не значащих жителей Хез-Хезрона. Светлые, немного редкие волосы, бледное лицо, покрытое пятнами прыщей, курносый нос и слезящиеся глазки. И теперь эти глазки озирали меня с чем-то наподобие неуверенной заинтересованности.
– Йоргус? – спросил он, опасно раскачиваясь. – Это ты, Йоргус?
Я поддержал его за локоть.
– Твоё здоровье, братан! - Я широко и тепло улыбнулся.
– Пс-ставь кружку, Йоргус, – пробормотал он.
Ни царящий в помещении гвалт, ни состояние Пимке не оставляли мне иллюзий, что я смогу спокойно поговорить о Швиммере.
– У меня осталось немного денег, - крикнул я ему в ухо. - Пойдём к шалавам?
– Ш-ш-лавы? – Обрадовался он – Идём!
Он сорвался с места так резко, что я должен был его поддержать, чтобы он не упал на стол. Самому столу ничего бы, правда, не сделалось, поскольку владелец разумно поприбивал все ножки к полу, но я не хотел рисковать, что мы обратим на себя внимание других пирующих. Хотя в этом трактире нужно было разве что ввести в комнату слона, чтобы вызвать чей-либо интерес.
Как-то мы пробрались к выходу, а я был должен не только пропихиваться в толпе, но и тащить за собой Пимке, ноги которого никак не хотели успевать за остальным телом. В конечном итоге, мы вышли за порог, на свежий воздух. Если, конечно, свежим воздухом можно было назвать царящую во дворе вонь мочи и кала, поскольку гости обычно справляли свои телесные надобности здесь же, за порогом.
– Девки, девки, мы идём к девкам, - похвастался Пимке проходящим рядом мужчинам.
Рыжебородый худой человек с лисьим лицом и неожиданно трезвыми глазами обернулся в нашу сторону.
– А может, давайте с нами? - предложил он радушно. - Я знаю одно милое заведение...
– Двигай, братан, в свою сторону, - сказал я холодным тоном – Коли горя не ищешь.
Он потянулся к поясу, вероятнее всего, за ножом, но прежде посмотрел мне в глаза, и что-то в моём взгляде заставило его передумать. Он отступил на шаг.
– Пусть себе идут, - бросил он своим товарищам, которые уже начали нами интересоваться.
Я слегка улыбнулся ему, ибо я любил людей, у которых инстинкт самосохранения просыпался в нужный момент и брал верх над амбициями. Кроме того, я не имел желания оставлять за собой трупов, ибо Господь наделил меня способностями и силой не для того, чтобы я употреблял их в кабацких драках. Однако, так или иначе, Алоис Пимке не был способен ни на что, кроме путания под ногами, валяния в грязи и бормотания: "хде ж эти девки, Йоргус"? Исходя из этого, я решил дотащить его до гостиницы "Под быком и жеребцом". Естественно, я не намеревался делить с ним мою скромную комнату, ибо, невзирая на то, что я по натуре достаточно великодушен, счёл это проявлением чрезмерного милосердия. Я надеялся, однако, что Корфис закроет Алоиса на складе или подвале, где я смогу спокойно допросить его на следующий день, когда он уже немного протрезвеет.