–Сделай светильник! – предложила подруга. – Вехрова, если выиграешь, мы озолотимся!
–Ты точно озолотишься! – в отчаянье рявкнула я. – Когда мой труп будешь на ярмарке за деньги показывать, как тело самой глупой в мире бабы!
Пока я спорила со ставшей невменяемой подругой, Иван искал поддержку в бутылке с брагой, доведя себя до бессознательного состояния. Его сотрясал жестокий приступ икоты, длинные худые ноги не держали, а взгляд блуждал по толпе.
–К черте! – услышала я команду.
"Может помолиться?" Молиться я не умела, креститься, кстати, тоже. Оставалось набрать больше воздуха в легкие и заголосить дурным голосом: "По-мо-ги-те!"
Мы с Иваном встали напротив друг друга, несчастного шатало, как юнгу впервые сошедшего с корабля на сушу. Я ужасно испугалась, как бы "гордость нации" не покалечила себя ненароком. А "гордость нации" постояв некоторое время, громко икнула, вместо привычного запаха жасмина боевого заклинания пахнуло перваком. Я на всякий случай пригнулась, прикрывая голову руками, но ничего не произошло. Ванюшка постоял еще мгновение, а потом с грохотом рухнул ничком на пол. Я с все возрастающим недоумением услышала равномерное сопение, а потом и откровенный хрюкающий храп.
–Мы что выиграли? – обратилась я к Динаре.
–Мы богаты! – заорала та от радости. Народ, ожидавший кровопролитной схватки, зашумел и недовольно разошелся по своим местам продолжать кутеж. Я, улыбаясь, поспешила за выигрышем к хозяину таверны.
–Будем делиться или за дуэль с адептом Совета в карцер отправимся? – услышала я голос и лениво обернулась, за спиной стоял старшина. От нечаянной победы кровь во мне бурлила, наполняя душу ощущением безнаказанности и порождая наглость.
–А ты докажи, что дуэль состоялась, – ухмыльнулась я.
Когда ночью Сергий забирал меня из карцера при Совете, я знала – надо было сразу дать старшине денег, потом обошлось дороже!
* * *
Внизу простиралась темно-зеленая долина. Огромный лес кольцом огибал ее. И река. Синяя, ярче синего неба, в котором парила я. Я летела, я играла с ветром, с солнечными лучами, запутавшимися в моих волосах. Я вдыхала свежий, прохладный воздух. Но я знала, я чувствовала: это не мои сны, эти сны я у кого – то украла. Эта мысль приносила почти физическую боль, нестерпимую настолько, что слезы сами начинали течь по щекам, оставляя мокрые дорожки…
Я дернулась и проснулась, глаза уперлись в рыжий кошачий зад, покоящийся на подушке рядом с моим лицом. "Зараза!" – я попыталась спихнуть кота на пол, но не тут-то было. Он решительно не собирался покидать належанного места, вцепился когтями в наволочку и заорал дурным голосом. Битва была проиграна, так и не начавшись. Когда мой Кузя начинал вопить, то будил всех соседей. Комнатку я снимала в Гильдии Магов, а маги, как известно, народ нервный и раздражительный, два раза предупредят, на третий порешат. У кота уже было два предупреждения.
Комната моя находилась в подвальном этаже, здесь всегда было темно и сыро. За ночь печь остывала, и воздух пропитывался зимним холодом. Я потеплее закуталась в одеяло и уставилась в потолок, где чернело пятно от керосиновой лампы. В маленькое окошко падал серый свет, каждый день через забрызганные снаружи стекла я видела одно и то же: ноги сотен куда-то спешащих людей. На выцветших обоях желтели водяные разводы, чтобы скрыть особенно некрасивые пришлось повесить на стену карту Словении с Солнечной Данийей. Пол скрипучий, прогнивший, а иногда мне было страшно, что обрушится потолок, и меня завалит в этом неуютном подвале Гильдии.
Я пыталась, как могла, скрасить убогость обстановки, положила на дырявые половые доски домотканые половички, на окошко повесила шторку, на подоконник поставила цветочек и даже завела кота. Пол оставался ледяным, кот оказался сущим наказанием, а старая коморка, так и осталась коморкой, мало подходящей для жилья.
Кто-то забарабанил в хлипкую дверь, грозя выбить ее. Тут шпингалет с грохотом открылся сам собой, и в комнату ввалилась Динара. Судя по возбужденному виду и горящим недобрым светом глазам, подруга задумала совершить новую глупость.
– Ты что еще спишь! Мы же его пропустим!– охнула она вместо приветствия.
– Ага, а что пропустим-то? – я сладко потянулась, хрустя суставами.
– Как? Ты что не знаешь? Концерт "Веселых Баянов"! – всплеснула руками подруга.
– Чего? – не поняла я.
– Ничего, а кого, деревенщина! – исправила меня Динара, кидая на кровать одежду, – Давай быстрее. Единственное выступление в Стольном граде.
Непонятно откуда она достала и развернула лубяной свиток. На нем были изображены страшные рожи четырех парней, судя по всему, живописец, выполняющий сие художество, был либо зело пьян, либо вовсе не умел рисовать.
– Ну, как? – спросила она.
– Ужас, – отозвалась я, натягивая теплую рубаху.
– Ага, – согласилась подруга. – Пока все кресты не получим с концерта не уйдем!
Я едва не поперхнулась, представив себе, сколько времени придется торчать на морозе.
Подгоняемая Динарой, как новобранец старшиной отряда, я собралась в рекордный срок. Нас ждал охваченный ярмарочной лихорадкой город.
Ярмарочную неделю стали проводить после окончания войны с данийцами, завершалась она в канун Рождества всеобщими гуляниями и бесплатным пивом из бочек, подаваемым на Главной площади всем желающим. Война закончилась так давно, что события тех дней безвозвратно стерлись из памяти простых обывателей. Мы, молодое поколение, знали о ней в основном из книг. Свидетелей, а тем более участников военных действий с каждым годом становилось все меньше и меньше.
К этой годовщине Тысячной Битве никто уже не помнил, с чего начался конфликт. Люди проиграли и битву, и войну. Данийцы – прирожденные войны, обладающие практически нечеловеческой силой, от злости превращались в уродцев с короткими мелкими клыками и черными глазами без белков. Их предводители – прекрасные Властители, в битвах парили в небе на прозрачных крыльях, сотканных из воздуха. Данийские войска возглавлял Аватар Фатиа, именно он заключил со Словенскими магами "Пакт о перемирии и ненападении" и увел своих воинов в Солнечную Данийю.
Раз в году в Данийю отправлялась делегация. Обратно возвращались, как правило, лишь две трети посланников, что случалось с остальными, знали лишь Совет, да сами данийцы. Простой народ утверждал и искренне верил в то, что все данийцы – демоны, посланные на землю в кару за людские грехи.
Нам, дворовой ребятне, о той войне рассказывал одноногий дед Кузьма, работавший за харчи сторожем в Училище Магии. По вечерам мы прибегали в его коморку, грызли сухари, лежали на жарко натопленной печке и слушали, разинув рты, военные байки.
"Доподлинно мне известно, – шепелявил дед, – что все они людоеды! Сколько наших пожрали! Как-то, помню, мы их стоянку накрыли, а там костей человеческих тьма!" Дед был любителем крепкой, чем больше он принимал на грудь, тем страшнее и фантастичнее становились его рассказы. Что де ногу он потерял во время битвы с сотней данийцев, а потом, будто, ее сам Аватар Фатиа оторвал. Мы были детьми и верили всем его россказням, и только повзрослев, я узнала, что Кузьма и на войне-то никогда не был и ногу потерял после ее окончания. Будучи молодым, он сильно напился, уснул в сугробе и отморозил пальцы на ноге. В целях экономии он пошел лечиться к магу-самоучке, тот вроде брал гораздо дешевле дипломированного лекаря. В результате вместо выздоровления больной заработал гангрену, и ногу ему забесплатно отрубил мясник. Трифон, тогдашний наставник Училища, в качестве отступных за горе лекаря предложил Кузьме место сторожа за еду и ночлег. Дед с радостью согласился, с тех пор стал "ветераном Тысячной битвы" и отмечал ярмарочный день, уходя в недельный запой, как и все, забывая, что празднует поражение Словении, а не победу.
Ярмарка проводилась на главной мощеной красным кирпичом площади, рядом с Домом Совета.
Сегодня здесь была настоящая толчея, вокруг шумели, ругались, наступали друг другу на ноги, слышались выкрики зазывал на невиданные аттракционы, высились карусели.
Деловитые гномы торговали едой и оружием, украшениями из полудрагоценных камней. Чего тут только не было: огромные копченые окорока, пахнущие так, что желудок начинало сводить. Сыры с добавками от белого до ярко-оранжевого цветов, заставляли закрывать глаза от желания их попробовать. Бочонки с пенным медом, сваренным по старинным гномьим рецептам. Стоило пройти рядом с их прилавками, и гномы наперебой предлагали свой товар, старались перекричать друг друга, ругаясь между собой, последними словами.
Сквозь толпу пробирались мальчишки-разносчики газет, выкрикивая новости. "В Бурундии был пойман опасный ведьмак! – раздавался звонкий голосок, перекрывавший даже крики торговцев пирожками. – Спешите только в сегодняшнем номере новый указ Совета о продлении лицензий на магию! Вурдалаки устраивают акцию протеста! Купите газету, – уговаривал тоненький мальчишеский голосок, – великая афера – 100 человек обманут! Купите газету! Великая афера – 101 человек обманут!"
Свой товар здесь предлагали и эльфы. Они казались существами из другого мира, маленькие остроконечные ушки, выглядывали из-под длинных светлых волос, взгляд тяжелый, ощупывающий толпу. На все вопросы о цене они лишь кивали на маленькие таблички с цифрами. Они казались торжественными и презрительными к всеобщей суете, царившей на рыночной площади, но на самом деле, ни один из эльфов-торговцев не знали Словенского языка. Издавна повелось, что красавцы из лесной страны на севере Словении жили обособленно, в людские и Данийские конфликты, в отличие от гномов, не встревали. Язык у них был свой, певучий, сложный, очень редко кто из них мог изъясняться с людьми, поэтому все больше диалоги строились жестами.