Глава 14
Любовник и муж
- Могу вам сообщить, что профессор ваш - изрядное трухло.
- Ой, да я знаю это, что ты меня убеждаешь, - рассеянно отвечала Катя. - Кстати, ты, значит, слышал весь разговор?
- Извините, но невольно пришлось. Всё происходило так громко…
- Зови меня на "ты", мы ведь пили на брудершафт.
- Ну хорошо, ты. Я, может, смогу тебе чем-то помочь?
- Ты - помочь?.. - задумалась Бонасеева. - А впрочем, почему нет? - Она даже обрадовалась. - А ты сумеешь сделать, что требуется? Ты ведь слышал, что?
- Да, пришлось услышать. Так что инструкции не надо.
- Но я боюсь, ты справишься?
- А чего справляться? Жору я знаю, слава богу, виделись, знакомы. - Вартанян приналёг на слово "знакомы".
- Не надо, милый, ты же всё узнал. Это герой не моего романа. - Она впервые назвала его "милый", что пустило по его лицу изрядное количество красной краски. Катя, естественно, это заметила и поняла, что надо и дальше так поступать. - Действительно, тебе будет проще, если ты его знаешь, - продолжала она. - Но трудность в другом. У меня сложилось впечатление, что он не очень хочет отдавать эти подвески, даже если ты будешь возвращать ему деньги.
- А что же тогда делать?
- Вот тут-то и надо будет сообразить.
- Но как бы то ни было, если подвески едут в Одессу, их легче заполучить будучи там, чем будучи здесь. Так что надо ехать, а там разберусь! - Душа Вартаняна лопалась от распиравшей его любви и так оглушительно пела, что слабый голос разума был абсолютно не слышен.
- Но что это?! Кто-то выходит из лифта, мужские голоса.
Бонасеева схватила Вартаняна за руку и заметалась по квартире. Но Вартанян знал, куда бежать. Он увлёк её в свою дальнюю комнату, где оба залезли в большой платяной шкаф. Там ему поневоле пришлось обнять её, потому что было очень тесно и руки иначе в шкафу не умещались.
В это время дверь отворилась и послышались уже более отчётливо два мужских голоса, один из которых принадлежал профессору.
- Она уже ушла"- констатировал этот голос* Давайте посмотрим в других комнатах, - не терял надежды другой голос.
Они ходили по квартире, неумолимо приближаясь к комнате Вартаняна. Бонасеева начала дрожать, и Вартаняну, чтобы не было заметно извне, не оставалось ничего другого, как начать дрожать в противофазе.
- Да, не видно, - сказал другой голос" когда оба зашли в комнату Вартаняна. - А чья это комната? Тот самый жилец?
- Тот самый, - подтвердил профессор,
- А где он сам?
- Да учится, поди. Он малый вроде ничего.
- Все они ничего. Ух ты, какой у вас шкаф! В антикварном покупали или но наследству достался?
- Это супругиной бабки шкаф.
- Да, знатный шкаф. Ну, ладно. Если её нет, то давайте хотя бы попробуем понять ещё раз, чего она от вас хотела в Одессе.
- Так я, товарищ Ришельенко, вроде всё рассказал.
Обладатели голосов вышли из комнаты и, громко топая, удалились.
Бонасеева в шкафу первая очнулась от оцепенения, в которое оба впали во время разговора о бабушкином шкафе, и прошептала:
- Ах, подлец! Так он Ришельенко привёл!
Вартанян очнулся от Катиного шёпота и, ввиду того что шептаться было опасно, крепко, но неумело поцеловал её. Старый шкаф на миг вздрогнул - но только для соблюдения приличия - и затих на весьма продолжительное время, что было очень полезно для требуемого в данной ситуации режима тишины. А профессор и Ришельенко там, вдали, продолжали беседу.
- Ну, я понимаю, - говорил Ришельенко, - лететь в Одессу, встретить красавца мужчину. А если у вас и у вашей супруги разные вкусы? Тогда вы встретите не того мужчину?
- Ну, она ведь, наверное, знала, что там такой один на два вагона.
- Ладно, допустим, один. Вы к нему подходите, а он вам говорит, что он не красавец. Вы ему: "Вы красавец", - а он вам: "Нет, я не красавец". И что тогда?
- Не знаю. Я об этом и не думал. Я считал, что он знает, что он красавец.
- Да, странная просьба, - задумался Ришельенко.
- Хорошо, что я не успела рассказать ему всё, - снова зашептала Бонасеева, но тут же губы её оказались заняты страстным поцелуем Вартаняна, который после первого поцелуя готов был лететь куда угодно, причём лучше, если вместе со шкафом.
- Вы немного поторопились, товарищ Бонасеев, - сделал наконец вывод Ришельенко. - Если бы вы ещё чуть-чуть её послушали, нам теперь было бы куда проще.
- Поймите, я не мог её больше слушать. Мне надоели эти махинации. Я и вас привёл сюда не для того, чтобы распутывать паутину заговора, а для того, чтобы вы её как следует припугнули.
- Боже, сейчас должна прийти Анна Леопольдовна, - в ужасе прошептала Бонасеева. - Что же будет?
Ответом ей было то, что и должно было быть: Вартанян снова принялся её целовать. Причём делал он это добросовестно, как в детстве учили его делать любое дело, за которое берёшься.
- Да, может быть, вас это заинтересует, - вспомнил вдруг профессор. - Как раз перед этим разговором у Кати в гостях была Анна Леопольдовна.
- Так-так, - оживился Ришельенко.
- Это её подруга, жена директора магазина.
- Анна Леопольдовна, её подруга? Интересно. И зачем она приходила?
- Я не знаю, я как раз в булочной был.
- А в булочную вы сами пошли или жена вас попросила?
- Катя попросила. Сказала, что Анна Леопольдовна будет у нас обедать. А она передумала и ушла.
- Ну что же вы сразу не сказали? - обрадовался Ришельенко. - Теперь кое-что прояснилось.
- Доверься дураку, - начала Бонасеева, но вовремя замолчала, чтобы не дать повода Вартаняну поцеловать её ещё раз - не потому, что ей это было неприятно, просто она боялась, что он с непривычки объестся помадой и не сможет лететь в Одессу.
- Ну, спасибо вам, профессор, - стал прощаться Ришельенко. - Вы очень нам помогли.
- Скажите, а Кате ничего не будет? - испугался Бонасеев.
- Скорее всего, ничего.
- Ну ладно, тогда я пойду с вами вместе. Мне вообще-то давно в институте надо быть, а я вот с этим делом тут замешкался.
И они оба ушли. Молодые люди вышли из шкафа, посмотрели друг на друга, но Вартанян уже не смущался от взгляда Бонасеевой, так как чувствовал себя большим. Они прошли в гостиную и ходили по ней, не зная, о чём говорить.
- Так, - опомнилась первой Бонасеева. - Мы совсем упустили из виду, что Анна Леопольдовна не должна знать, что едешь ты, а не мой муж. Как только раздастся звонок, иди в ванную и пускай воду. Я скажу, что это муж принимает душ перед дорогой. Понял?
Она говорила это таким властным голосом, что Вартанян и представить себе не мог, как он целовал эту женщину пять минут назад. Она ещё что-то вспомнила, подошла к зеркалу, поправила причёску и заново накрасила губы, реставрировала на лице оставшуюся косметику и наложила новую в тех местах, где она стёрлась. После этого Бонасеева показалась Вартаняну прекраснее в два с лишним раза. Он снова шагнул к ней, весь охваченный любовью. Она позволила поцеловать себя ещё раз и ещё, а потом, хотя и не без её ведома, получилось так, что они сели на диван и долгое время в квартире стояла полная тишина, нарушаемая лишь стуком капель воды из неисправного крана в ванной.
Но Бонасеева сделала наконец вид, что с трудом взяла себя в руки, из которых на самом деле она себя и не выпускала.
- Милый, теперь не время. Потом, после Одессы.
Она снова подошла к зеркалу и начала приводить себя в порядок. "Воистину, чтобы общаться с этим малым, надо иметь собственную парфюмерную фабрику, - думала она, подновляя в который раз лицо и придавая ему привычное для всех окружающих выражение. - И что это Анька телится с деньгами. Так все самолёты уйдут". Она посмотрела на часы.
Но вот раздался долгожданный звонок. Бонасеева поглядела в глазок, увидела Анну Леопольдовну, знаком скомандовала Вартаняну зайти в ванную и открыла дверь.
- Дорогая, что же вы так долго? Ведь поезд-то идёт всё это время.
- Так получилось. Потом расскажу. Где Михаил?
- Он, пока ждал, вдруг надумал душ перед дорогой принять. Говорите мне, что хотите сказать.
- Вот деньги. - Анна Леопольдовна прошла в гостиную и начала отсчитывать на столе купюры. Все были одна к одной по сто рублей. - Это тысяча двести вам с Михаилом…
- А где ещё триста?
- По возвращении, сейчас не сумела достать. А это, - она выложила ещё две пачки сторублёвок, - Жоре за подвески. Сначала надо дать ему одну пачку - здесь пять тысяч - и сказать, что остальное отдам тут, а если он начнёт артачиться - надо отдать и вторую. Но не всю. Сперва тысячу пятьсот рублей, а потом набавлять по пятьсот, если он будет продолжать артачиться. Поняла?
- Да, я поняла. - Бонасеева вскрыла обе пачки и стала пересчитывать купюры.
- Ты напрасно их пересчитываешь. Неужели ты думаешь, что можно в наше время лететь с такими деньгами в кармане?
- А где же их ещё прятать?
- Их вообще нельзя брать с собой! Мало ли что с самолётом может случиться. А тут такие деньги! Надо, чтобы Михаил отправил их туда аккредитивом.
- Значит, Михаила вам не жалко, а денег жалко, - обиделась Бонасеева.
- Да нет, ты меня неправильно поняла. Михаила тоже жалко. Но если деньги будут при нём, то не будет ни у тебя Михаила, ни у меня денег. А если раздельно, то хоть деньги останутся. Пойми, деньги-то без Михаила в самолёте никак не улетят. И поверь, дорогая, если бы можно было, неужели я не отправила аккредитивом для безопасности и Михаила тоже?
Бонасеева стала лихорадочно соображать. Авантюра грозила вот-вот рухнуть.