- Там… с ним… отец, - сказала Варвара Игнатьевна. - А ты иди, Вера, занимайся.
- Как это "занимайся"? - закричала девушка. - Разве можно заниматься в такой день? Сегодня ведь праздник! Родился на земле новый человек! Мир входящему! Я объявляю День нового человека! Торт, шампанское, танцы! Сейчас ко мне придут друзья! Козероги, за дело! Старый козерог - в магазин, козерозица - за торт! Почему молчите? Что там делает отец?
Вера зашвырнула в угол портфель и толкнулась в дверь спальни.
- Странно… закрыто. Папа, ты там? Открой, я посмотрю на маленького!
- Нечего глазеть! - донеслось из спальни. - Займись делом.
- Что?! В такой день! Открой, козерог несчастный!
Старшая дочь стала бить кулаками в дверь. Ответом ей было молчание.
- Оставь его, - сказала Ирочка. - Твой отец проводит с новорожденным эксперимент.
- Экс-пе-ри-мент? - поразилась Верочка. - Над живым ребенком? Он что - сошел с ума?
- Растит идеального человека.
- Идеального человека? Зачем он нужен? Это же будет страшная скука! - Верочка рассмеялась. - Наверно, он поддал на радостях, да? Вот чудик - не пускает посмотреть на брата. Слышишь, козерог, дай посмотреть на брата!
- Займись делом, а то задницу надеру! - опять глухо донеслось из спальни.
- Ясное дело - нализался. - Вера быстро переоделась. - Ладно, перенесем праздник на завтра. Козероги, я пошла в кино. Вернусь поздно.
- А уроки? - спросила Ирочка машинально.
- Я их выучила в троллейбусе.
Затем явилась Катя. Она, как всегда, мрачно прямо с порога проследовала к телевизору.
- У тебя брат родился, - сказала ей бабушка. - Сходила бы посмотрела. Он в спальне. - Это была маленькая хитрость - Варвара Игнатьевна надеялась, что отец разрешит младшей войти в спальню.
- Ну и что? Пусть родился, - проворчала Катька.
- Стыдись. Что плетешь?
- А мне до фени.
- Катька!
- Господи, надоели вы мне все, - проворчала младшая, но все же подошла к двери в спальню, толкнула.
- Здесь закрыто.
- Там папа, попроси его открыть.
- Эй, слышишь! Открой! - крикнула "баламутка". - Дай на этого уродца посмотреть! Небось голова как тыква!
- Займись делом! - донеслось опять из-за двери.
- Пожалуйста, - младшая Красина пожала плечами. - Мне он сто лет до фени! Идите, козероги, куда-нибудь еще, я тут телек буду смотреть. Сейчас мультики пойдут.
- А уроки? - опять по привычке опросила Ирочка.
- Я их на перемене выучила.
Не сдался Геннадий Онуфриевич и к вечеру. Шурик немного покричал, отец гаркнул что-то по-английски, и ребенок испуганно умолк. Потом послышались какой-то скрежет, шлепанье мокрым по сухому, и опять воцарилась тишина. Ирочка побледнела.
- Может, он его задушил и теперь заметает следы? - высказала она жуткую мысль.
Молодую мать пристыдили. Тут Онуфрий Степанович случайно глянул в окно и заметил на заснеженном асфальте какое-то распростертое тело. Дед охнул.
- Там… - прошептал он, показывая на окно.
Все кинулись к окну.
- Пеленка! - воскликнула Ирочка. - Вот дурак! Он выбрасывает пеленки!
Она подбежала к двери и стукнула кулаком:
- Прекрати выбрасывать пеленки! Складывай их в угол!
- Утку! - раздалось глухо из спальни. - Тогда прекращу!
- Хорошо. Получишь утку. Открой дверь.
- Ну уж нет! Я не такой наивный дурак. Поставьте утку у двери, а сами выйдите из комнаты.
- Ты уже совсем… - начала Ирочка, но Варвара Игнатьевна зажала ей рот и стала шептать что-то на ухо. Лицо молодой матери посветлело.
- Согласны! - громко ответила она.
В комнате решили оставить засаду. Именно эта коварная мысль пришла на ум Варваре Игнатьевне.
В засаде остался Онуфрий Степанович. Он должен был спрятаться за шкаф, а когда дверь приоткроется, рвануть ее на себя. Пока будет идти борьба, на помощь из другой комнаты подоспеют женщины.
- Попадется, как мышка в мышеловку, - заранее торжествовала Варвара Игнатьевна.
Но сын оказался достойным своей матери.
- Идите все на кухню и кричите оттуда по очереди, - приказал он, когда утку установили возле двери.
Этого никто не ожидал.
- Как тебе не стыдно, - попробовала было усовестить сына мать, но тот был непреклонен.
- Я не могу рисковать, - донесся упрямый голос ученого. - Как говорится, доверяй, но проверяй.
И всем ничего не оставалось делать, как ретироваться на кухню и кричать оттуда, словно солдатам на перекличке:
- Я!
- Я!
- Я!
Вскоре в спальне начался громкий плач, который постепенно, несмотря на грозные английские окрики, перешел в захлебывающийся крик.
- Он уморит его голодом! - заплакала Ирочка: - Он запихивает ему детскую смесь.
Наверно, это было действительно так, потому что сквозь английские иногда прорывались русские слова:
- Пей! Она совсем как настоящая!
Сердце бедной матери не выдержало. Она подбежала к дверям в спальню и забарабанила кулаками:
- Эй, слышишь! Ученый мерзкий! Пусти нас! Мы согласны на все твои условия! Говори, что нам делать!
Послышались шаги. Потом в щель под дверью просунулся листок бумаги. Ирочка торопливо схватила его. На листке было напечатано на машинке - даже это, дьявол, предусмотрел - следующее:
ДЕКЛАРАЦИЯ
Я, нижеподписавшийся, торжественно клянусь:
1. Зная, что опыт ведется на английском языке, я никогда, ни при каких обстоятельствах, вплоть до особого на то разрешения, не буду разговаривать в присутствии ребенка по-русски, а также на любом другом иностранном языке или языке народов СССР. 2. Ввиду того что имя Шурик трудно для английского произношения, я даю слово впредь именовать новорожденного до исполнения ему семи лет Смитом.
3. Сознавая, что в первое время мне будет особенно трудно соблюдать п. 1 настоящей декларации, я обязуюсь находиться в присутствии Смита лишь в звуконепроницаемой повязке, наложенной на рот.
4. Ни устно, ни письменно, ни по телефону, ни каким-либо другим способом не стану разглашать лицам, не подписавшим настоящую декларацию, цели, методы и сущность эксперимента.
5. В случае, если я нарушу хоть один пункт настоящей декларации, я никогда больше не увижу и не услышу Смита.
Подписи:
- М-да… - первым опомнился Онуфрий Степанович. - Серьезная бумага…
- Я не согласна насчет этого… как его… Смита… - Варвара Игнатьевна брезгливо сморщилась. - Гадость какая-то… Уж лучше пусть будет Шарль. Почти Шарик.
В это время Шурик-Смит залился не своим голосом.
- Где ручка? - закричала Ирочка. - Я согласна подписать хоть что! Это же сумасшедший! Разве вы не видите, что это сумасшедший? Пусть только откроет дверь! Мы его покажем психиатру!
- Меньше болтайте, - подал голос в замочную скважину ученый. - Ребенок хочет есть. Он почему-то невзлюбил сухое молоко. Еще немного, и придется применить искусственное питание. Через шланг. Я запасся шлангом. Питание под давлением - вполне безопасный научный метод.
Притихшие, все в молчании по очереди подписали декларацию и подсунули ее назад в щель под дверь.
Щелкнул замок, и на пороге возник экспериментатор. Волосы его были всклокочены, рукава закатаны, стекла очков запотели, и глаза беспокойно прыгали за ними, как озябшие воробьи за зимним окном. Через руку молодого ученого свисали какие-то плотные марлево-резиновые штуки, похожие на удавки.
- Подходи по очереди, - сказал Геннадий Онуфриевич усталым голосом. - Только без фокусов.
- Маленький ты мой, родненький! - закричала Ирочка, забыв про Декларацию, и рванулась к своему Шурику. Но Геннадий Онуфриевич оставался бдительным. Он быстро и ловко накинул на жену повязку-удавку, и крик бедной матери трансформировался в невнятный хрип.
Так же сноровисто, не исключено, что ученый до этого тренировался на своих коллегах, молодой Красин укрепил глушители, как потом их прозвали, на рты родителей и только тогда освободил дорогу.
Процессия, похожая в масках на врачей во время операции, вступила в спальню.
Ирочка, едва увидела свое многострадальное чадо, так и бросилась к нему, испуская невнятные звуки через глушитель. Деды обступили кроватку, пытаясь завязать с Шуриком-Смитом дружеские отношения. Но сделать это было чрезвычайно трудно, так как до младенца через повязки-удавки не доходили ни их голоса, ни улыбки. Пришлось удовлетвориться лишь одной "козой". Естественно, что Шурик-Смит, видя возле себя лишь одно человеческое лицо, тянулся к отцу.
- Бу-бу-бу, - говорил он пока еще на непонятно каком языке.
Во время кормления грудью юного Красина произошел небольшой инцидент. Ирочка вдруг сорвала с себя глушитель и закричала:
- Не могу больше! Вяжите этого изверга! В милицию его!
Но экспериментатор предусмотрел и это.
- Телефон отключен, - сказал он спокойно. - Я вооружен. - Геннадий Онуфриевич вытащил из кармана увесистый апельсин… - А поскольку ты нарушила первый пункт Декларации…
- Нет, нет! - испуганно перебила Ирочка мучителя. - Только не это… Прости меня. Это нервный срыв. Имею я, как мать, право на нервные срывы?
- Не имеешь, - жестко сказал экспериментатор. - Но ладно… - смягчился он. - Я тоже человек. На первый раз прощаю… Или, может, еще кто хочет вязать меня? - Молодой ученый доброжелательно посмотрел на родителей.
Запуганные Онуфрий Степанович и Варвара Игнатьевна затрясли белыми повязками, как козы бородами.
- И хватит болтать, - предупредил ученый. - А то я не ручаюсь за чистоту опыта. И так процент разговора по-русски превысил норму погрешности на десять разговоробаллов.