Утро придирчиво осмотрело свои владения, прежде чем воцарить над миром. Мир сильно изменился с прошлого утра. Родились сотни и сотни новых ртов, которые громогласно требовали внимания и еды. Сотни и сотни ртов навеки закрылись. Где-то появились новые горы и новые острова. Кое-какие горы стали кучей обломков, а некоторые острова исчезли под лазурной поверхностью. Мир стремительно менялся, и утро, обнаружив привычный порядок вещей в неизменности, властным движением стерло звезды с небосвода и вошло в мир. Если бы утру было до этого дело, оно бы обратило внимание на двоих всадников, удалявшихся на приличной скорости от поляны возле придорожных кустов, где возле остывшего пепелища в спальном мешке лежало остывшее тело. Двое удалялись туда, откуда всадник приехал вчера, а ночью тонкий кинжал бритвенной остроты изменил его движение от старения к разложению, и кто скажет, вверх это или вниз? Утру не было дела до двух убийц, как и не было дела до остывшего трупа и оставшемуся одиноким коня, но на всякий случай оно провело лучиком по лицу того, что еще вчера было человеком. Лицо недовольно дернулось и приоткрыло один глаз. Глаз покосился на лужицу крови, натекшую под спальный мешок, и лицо из мертвенно-воскового стало просто задумчивым. Окоченевшее тело осторожно выбралось из мешка, вытащило из седельных сумок зеркальце и внимательно осмотрело рану. Двумя глазами, ибо в процессе вылезания второй глаз открылся тоже. Рана была мастерская, крови вытекло немного, но она испачкала и спальник, и одежду. Это неприятно: кровь тяжело отстирывается. Тело человека на негнущихся ногах подошло к коню (тот настороженно всхрапнул: запах крови - не лучшие ароматы с утра!), но не убежал. Такими же деревянными руками тело обняло коня и с третьей попытки взгромоздилось на него. Конь, которого вчера вечером никто даже не подумал стреножить, стоически перенес эту процедуру, убедился, что тело держится и отправился куда-то в заросли. Он, видимо, точно знал, куда идет, потому что через некоторое время он вышел на берег небольшого ручейка. Тело мешком свалилось со спины скакуна и, переваливаясь, скатилось прямо в грязь. Делая странные судорожные движения, тело добралось до относительно чистой воды и полностью погрузилось в нее. Через двадцать минут из ручья вышел человек, вид которого ничем не напоминал судорожно дергающийся труп. Он дышал и теплая кровь струилась по его жилам. А что касается небольшого шрама... Ну что ж, на мускулистом теле их было немало, разной величины и степени заживления. Добравшись до вчерашней стоянки, так для него трагически закончившейся, человек неторопливо оглядел следы ночного происшествия, задумчиво поскреб подбородок и глянул в синее небо, будто призывая его в свидетели. Небо бесстрастно молчало. Человек удовлетворенно кивнул и бросил в пространство:
- Я же спрашивал тебя, чего ты хочешь????
2
На юге, на огромных территориях Хаманской пустыни простиралось могущественное государство Ашрат. Шах Хиязар был уже немолод, он сидел на резном троне из желтоватой кости африканских слонов уже почти четверть века, и повидал немало. Его небольшое государство жило спокойной, размеренной жизнью, отнимая на управление совсем немного сил и времени. В государстве не случалось совсем уж из ряда вон выходящих событий - подданные занимались каждый своим делом: крестьяне сеяли и жали, табунщики пасли скот, воры воровали а судьи исправно сажали их по степени вины - кого в зиндан, кого - на кол. Военачальники исправляли службу войны, исправно охотясь за разбойниками и подавляя мелкие восстания или мятежи в провинциях, а разбойники исправно противостояли ханским войскам, разжигая восстания или поднимая мятежи, а так же не давали пастухам и табунщикам ощутить рай на земле. Шах Хиязар по молодости собирался совершенно истребить преступников, объявив закон о неминуемой смертной казни за многие преступления, на что его отец выразился коротко, но емко: "Молодо - зелено". Хиязар и сам много раз возглавлял поимку особо опасных преступников, каждый раз их казнь превращалась в маленький спектакль, где подданные могли видеть величие правосудия и заботу его о простых правоверных. Правоверные расходились по домам, слава о законолюбивом, но кровавом шахе расходилась волнами от столицы. Но преступники не переводились, а шах набирался опыта в государственных делах и постепенно наложницы его гарема стали видеть своего господина реже, а волосы шаха уподобились горным вершинам. Опыт сурово ткнул Хиязара в действительность - пока есть государство, будут преступники. И Хиязар умерил пыл - смертная казнь была возложена на усмотрение самих судей, впрочем, с одной оговоркой - чересчур ретивые сами могли лишиться головы. И жизнь потекла размерено - ко всеобщему удовлетворению.
Увы, шахский трон, ежедневные заботы и развлечения становились для Хиязара привычкой. Они уже не будили юношескую кровь - немало вытекло ее в молодости. Не заставляли заботы тело взвиться в приятной истоме - тело уже не то, да и отточенный годами ум уже не искал себе задач свыше сил. Наследники шаха благопристойны, и чувствовал шах, в очередной раз выслушивая доклады о проделках старшего царевича что к этой пристойности примешивается изрядная доля той звериной непосредственности и природного буйства, что так еще были памятны шаху! Передавать трон шах не спешил, но опять же, не по причине глубочайших государственных интересов, коими оправдывался, а в силу привычки. Тяжело смотреть со стороны на занятый трон, когда занимал его почти тридцать лет!
Вечер грозил перетечь в скуку. Скука - главный враг всемогущих. Хиязар проводил вечер в неглубоком бассейне с горячей водой. Только что его погрузневшее тело обильно растерли мягкие и сильные руки, и сейчас Хиязар привычно наслаждался тысячам тонких уколов по всему телу, расслабившись в горячем бассейне. Аромат масел для притирания свивался с запахом горячей воды, навевая мысль об уюте и домашнем покое.
Однако наслаждение не было полным. Тонкая, едва ощутимая противная боль в затылке с самого обеда донимала шаха. И сейчас, на выходе из купальни, Хиязар почувствовал ее вновь. Именно поэтому слуги сегодня особенно предупредительны - шах за ужином отмел сразу три перемены блюд. Настроение правителя под вечер было далеко не лучшим. После ужина шах выслушивал донесения начальников стражи, и особенно его заинтересовал доклад начальника дворцовой охраны:
- Еще же видели чужеземца, который рисовал Ваш дворец и громко им восторгался...
- Для кого рисовал? - более по инерции спросил шах
- Для себя... - растерялся дворцовый охранник.
- Как, для себя? Ты уверен, что для себя? Да кто тебе сказхал... - шах закашлялся.
- Прикажете доставить? - осведомился побледневший начальник охраны.
- Немедленно! - ткнул пальцем в провинившегося шах.
Шах в старом и любимом шелковом халате занял место на невысоком резном троне. Придворные - человек десять - разместились по стенам. Янычары заняли места у подножия трона. Оглядев привычный и уютный тронный зал Хиязар кивнул и хлопнул в ладоши. В зал вошли трое нукеров, а между ними - гость сегодняшнего вечера.
Был он высок, выше многих в этом зале, с лицом северного жителя - крупные глаза твердо глядели вперед. Короткие усики украшали пришельца, щеки же - чисто выбриты. Одежда его была потрепана и неказиста, но шах, сам немало поездивший в молодости сразу оценил ее удобство, практичность и надежность.
- Чего ты хочешь от меня, сиятельный шах?
Звонкий, не по-молодому, но достаточно звучный голос, которым незнакомец сразу же взял быка за рога, мгновенный анализ обстановки, и - ни малейших следов страха. Интерес кольнул шаха в затылок, выбив, наконец, ноющую боль. Шах вдруг почувствовал себя молодым - на коне, во главе отряда, с саблей в руке...
- С чего бы старому шаху чего-то хотеть от тебя?
- Владыка изрядной части этого света, повелитель жизни и смерти для своих подданных, властный в думах и чаяниях, я стою перед тобой. Приведен же я твоими вернейшими слугами, а не сам просил встречи. Вывод однозначен.
- Неглуп ты, путник. Вот и потешь мой слух рассказами - не часто меня ими балуют. Говорят, очень ты любишь дворцы?
-Ненавижу! Ненавижу я, сиятельный шах, эту клетку, полную золота и камня, людской плоти и людских желаний. А потому стараюсь держаться от них подальше.
К незнакомцу обратился главный визирь Хиязара:
- Ты интересно рассуждаешь, пришелец. Не сочти за обиду, но ты весь день сегодня крутишься возле дворца. Не вяжется это с твоими словами о ненависти к дворцам. Имеет ли блистательный шах право узнать, зачем?
- Имеет. И ты имеешь. Этот дворец - прекраснейшее творение древних зодчих, которое я видел в жизни. Узрев с северной дороги это чудо, я немедленно направился к нему, что бы лучше рассмотреть и насладиться вблизи тончайшей резьбой и ажурностью сводов. Более всего меня восхитила семиугольная южная беседка. Я не видел в своих странствиях более прекрасного места для размышлений и любовных утех.
Последние слова пришельца заставили покраснеть почти половину присутствующих. В том числе и парочку янычар. Северянин же продолжал:
- Я не принадлежу к числу художников. Десять раз я пытался зарисовать вязь под крышей левого минарета, но получается простая копия. Видимо, эта вязь неотделима от самого минарета, и иначе не смотрится.
- Гордость наполняет сердце от слов твоих, чужеземец. Радость ласкает уши...
- Я не принадлежу к породе льстецов. И ты гордишься лишь обладанием, человек. Я же горжусь полету мысли, которая заставила сотни рабов трудиться много лет, что бы я сегодня имел возможность поговорить с вами.
Некоторое время все осмысливали тонкости столь витиеватой фразы. Затем последовал новый вопрос пришельцу: