А Берия к себе в кабинет шагает, страдает морально, все думает, ошибся Ландау или нет про советский фашистский строй, а то уж больно уклончиво ответил Коба на этот вопрос. Потом встрепенулся: что за резолюция на анонимке? Глядит. А там написано:
«Дурака Ландау посадить на год, чтобы поумнел. Потом отдать в распоряжение тов. Капицы, пусть еще поучит уму-разуму. Ответственный за поумнение дурака Ландау дурак тов. Берия. Как же я вас всех, идиотов, ненавижу! С горячим фашистским приветом, И.Сталин».
3. Про член
Давным-давно, еще при Сталине, когда в стране порядок был, приходит народный комиссар внутренних дел Берия с работы домой. А дом у Лаврентий Палыча — полная чаша: самовар с медалями, комод с шестью слониками, кровать с пуховыми перинами, над кроватью расписной ковер, на ковре сабли да револьверы развешаны, коллекция. И еще у Берии стол обеденный, как положено, на сорок восемь персон да с резными ножками. А ножки полые внутри, одна набита доверху золотыми червонцами, другая английскими фунтами, в третью Берия стотыщ советских денег кое-как молотком заколотил, чуть не треснула. Жалко, четветая насмерть прикручена, а то бы и туда чего полезного напихал.
Заслуженный предмет мебели, с историей, раньше за ним тоже какой-то нарком внутренних дел сиживал, пил-гулял-веселился. Берия этот стол на складе вещественных доказательств отыскал. Чуть не надорвался, пока домой тащил.
Сидит Берия за историческим столом, отдыхает после службы, пьет саперави, закусывает сациви и думает: эх, хороша власть советская! Чтоб я так жил!
А назавтра предъявляет на проходной документ, тут милиционер и говорит ему:
— Вас, товарищ нарком, товарищ Сталин просил, как появитесь, зайти. Сказал, разговор есть.
Ну, Берия первым делом к себе в кабинет и давай анонимки ворошить — чтобы, значит, явиться не с пустыми руками. Ищет какие поинтереснее, а то вдруг у Хозяина настроение плохое. С этими анонимками надо аккуратно. Вон уже целый ящик из-под сапог набит доносами, что академик Капица английский шпион. Давай неси такую цидульку товарищу Сталину, увидишь, чего будет. Хозяин поначалу только бурчал недовольно: «Ну и люди, никакой фантазии, конечно английский, не японский же…» А теперь запросто чернильницей между глаз шарахнет. И топай через весь Кремль будто клоун, весели Политбюро.
Вроде нашлась анонимка неглупая, не стыдно с такой начальству показаться, Берия ее на прошлой неделе сочинил да отложил до подходящего раза. Хвать бумажку — и к Сталину. Деловито забегает в кабинет и прямо с порога:
— Звал, Коба? А я как раз к тебе по совершенно секретному вопросу!
Это он, значит, чтобы огорошить вождя, сбить с толку. Иначе вождь, который с самого утра тут в засаде, первый тебя огорошит, мало не покажется.
А Сталин нынче хмурый, злой, видать спал плохо, или желудок барахлит. Сидит вождь, глаз не поднимает, изучает замызганный листочек с машинописным текстом — вроде и слова видны, но больше циферки. Не иначе шифрованная анонимка, такие обычно разведчики друг на друга сочиняют, фиг чего поймешь, но выглядит убедительно.
— Ну чего у тебя? — Сталин спрашивает.
— Да понимаешь, Коба, надо что-то решать с Кагановичем. Он то ли с катушек съехал, то ли в побег намылился. По ночам роет под Москвой подземный ход!
Сталин от своей бумажки отрывается, глядит на Берию очень внимательно и молчит. Вроде к чернильнице не тянется, но глядит и молчит. Нехорошо молчит, Берия на всякий случай к двери попятился.
Сталин руку под стол, Берия напрягся привычно, мало ли чем его сейчас осчастливят, может сапогом, а может и помойным ведром. Но глядит, вроде пронесло, достает вождь початую бутылку ахашени и из горлышка — буль-буль-буль. Обошлось сегодня, отдыхай пока, Лаврентий.
Сталин рукавом утерся, бутылку обратно под стол и говорит:
— С ума сойдешь с вами… А вот и правда, доведете меня — что делать-то будете? Дети малые, ей-богу! Ты оставь Лазаря в покое, это я ему приказал копать. Все равно неграмотный, что с него толку, пускай хотя бы землю роет…
Ну я влип, Берия думает. Это ж надо так нарваться! Но чтобы виду не подать, заявляет:
— Лучше бы тогда Лазарь сапоги шил. Он ведь умеет, я в партийной характеристике читал. А то сапог приличных днем с огнем не сыщешь.
— Да шил он мне когда-то, дрянь сапоги. Руки кривые, как у вас у всех. Поэтому будет копать, я сказал! Понял?
— Так точно, Коба, понял. А чего он копает-то, узнать можно?
— Нельзя, — говорит Сталин строго. — Все тебе расскажи. Чего надо, то и копает. Ты лучше присядь, Лаврентий, разговор есть.
Берия на краешек стула осторожно садится, а Сталин опять в свою бумажку смотрит. И начинает так негромко, даже ласково:
— Давно уже работаешь, Лаврентий, присиделся к месту, понял что к чему… Ага?
— Да чего там давно, Коба, только освоился…. — Берия бормочет.
А сам припоминает судорожно, как часто наркомы внутренних дел менялись, то ли каждый год, то ли в полгода раз. Чует, добром разговор не кончится, проклинает уже себя, что на эту должность позарился. Но уж больно хотелось дом — полную чашу, когда и самовар, и ковер, и комод со слониками, и стол обеденный на сорок восемь персон. Верно говорят, жадность фраера сгубила, думает Берия. Сейчас как свистнет Хозяин — а за дверью Каганович с лопатой. Заодно и закопает.
— Освоился, освоился… У меня к тебе, Лаврентий, несколько вопросов таких… Неожиданных. Отвечай быстро, не задумываясь, договорились?
— Как прикажешь, Коба.
— И прикажу, прикажу… — говорит Сталин до того ласково, хоть вешайся, а сам лампу настольную разворачивает так, чтобы свет прямо в глаза подследственному. Набрался опыта в царских застенках.