Там, на Земле, люди взирали на марсианских добровольцев как на пионеров, штурмующих последнюю космическую границу. На Марсе все это оказалось чепухой. Планета лежала перед людьми спокойная, тихая, беззащитная. Ее спокойствие сводило на нет значительность людских подвигов, превращало отважных героев в грубых нарушителей предсмертной тихой дремоты.
Марс был в прострации, он медленно клонился к последнему сну. Но он еще не был мертвым. Поверхность вод еще будоражили сезонные приливы и отливы, хотя, как правило, видна была только легкая рябь. Насекомые еще собирали пыльцу цветов. Еще попадались злаки - редкие из-за скудных почв следы былых урожаев, но при надлежащем орошении все опять могло пойти в рост. Были там и трипетсы - яркие искрящиеся существа, то ли насекомые, то ли птицы. По ночам появлялись какие-то маленькие создания. Некоторые из них мяукали - почти как котята. А временами, когда на небе появлялись обе луны Марса, мелькали тени, похожие на мартышек. Очень часто был слышен самый характерный из марсианских звуков - звон медноколокольцев. Их твердые лепестки, сверкающие, как полированный металл, при малейшем дуновении разреженного воздуха начинали звенеть, и вот уже вся пустыня тихонько звенела крошечными цимбалами.
Сведения об обычаях здешних народов были слишком скудны. Носились слухи о маленьких группах на далеком юге, по-видимому, человекообразных, но серьезные исследования откладывались из-за отсутствия транспорта, приспособленного к разреженной марсианской атмосфере.
Да, здесь проходила своего рода граница, только тут не было места доблести, потому что помимо тихой старости сражаться было почти не с чем. За пределами делового поселения землян Марс оставался страной покоя.
- Мне здесь нравится, - сказала Мэрилин. - Это грустный мир, но он не наводит грусти. Такими бывают песни - иногда. Это успокаивает, умиротворяет.
Франклин был больше озабочен положением Мэрилин, чем она сама, и во всем обвинял себя. Его тревога слегка раздражала ее.
- Что толку искать, кто виноват? - говорила она. - Нужно примириться с положением и принять всевозможные меры предосторожности.
Доктор колонии поддержал ее. Джеймс Форбс был молодым врачом, отнюдь не костоправом. Поэтому он был на своем месте там, где можно было ожидать чего-то необычного, где чуждые условия требовали внимательного изучения. Он взялся за работу на Марсе, потому что это было интересно. Его линия поведения сводилась к тому, чтобы считаться с фактами и подбадривать пациентку. Он отказывался придавать событию особую значительность.
- Но о чем беспокоиться, - заверил он всех. - Еще на заре истории женщины рожали детей в намного более неподходящих местах и в неподходящее время - и давайте покончим с этим делом. Нет никаких оснований ожидать ненормальностей.
Он прибегнул к профессиональной лжи с уверенностью, которая придавала ей особую убедительность. Только и дневнике он позволял себе с тревогой рассуждать о воздействии пониженной гравитации и давления воздуха, о резких перепадах температур, возможности неведомых инфекций и других опасных факторах.
Мэрилин мало беспокоило, что она лишена удобств, имевшихся у нее дома. Вместе со своей прислугой Элен, цветной девушкой, которая помогала ей и составляла компанию, Мэрилин занималась шитьем и мелкими домашними делами. Марс сохранял в ее глазах свое очарование, умиротворял ее. У нее было такое ощущение, что рядом с ней старый умный советчик, который видел слишком много смертей и родов, чтобы волноваться из-за очередных, еще одних.
Дженнесса - дочь Мэрилин - родилась без особых приключений ночью, когда пустыня лежала в лунном свете холодная и такая тихая, что только редкий случайный звон медноколокольцев нарушал ее безмолвие.