Вольный Дом раскинулся в дальнем конце рощи и своим кирпичным забралом, поверху утыканным остриями, напоминал крепость. Впрочем, как часто бывает в Верте, на стены забрался плющ, уже одетый крепким листом, похожим на малахит, так что еле виднелись узкие смотровые окошки, проделанные на уровне человеческих глаз, а через моховую дорожку, которая обходила забор по периметру, тянулись побеги дрока и чабреца.
Когда трое всадников добрались до калитки искусного чугунного литья, предосторожности стали им понятны. Во дворе, среди удивительно красивых кустов, покрытых свежей зеленью, и цветочных куртин, играли дети всех возрастов, почти такие же нарядные, как здешняя растительность.
Услышав стук копыт, все они остановились и подняли головы: создавалось впечатление, что они ждали гостей ещё когда те трусили вдоль ограды и теперь еле сдерживаются, чтобы не заполонить собой весь проём. Но подошла лишь одна женщина средних лет, невеликого роста, худощавая, в домашнем платье без опояски и плотном чепце. Галина догадывалась, что под ним местные уроженки приноровились скрывать седину.
- Говорить буду я, - вполголоса предупредил Сигфрид. - Высокой инии не положено вступать в беседу первой, а я ко всему здешнему привычен.
- Слава и почёт этому крову, - громко сказал он затем.
- Удачи следующим по пути, - ответила женщина. - Я Веронильд, старшая женщина дома, но если вы пришли говорить с моим мужем и набольшим сыном, то они прибудут лишь завтра.
- Нет, - ответил Сигфрид. - Мы люди благородной Гали Алексдоттир Рутенки, принятой при дворе нового короля, и всего лишь просим ночлега ради господина нашего Езу Ха-Нохри.
- Могли бы не тратить столько слов, - ответила Веронильд, отмыкая задвижку. - Гость - благословение небес. Достойный гость - благословение вдвойне. Приветствую тебя, игна Гали, со всеми твоими спутниками!
- Нас чуть больше, чем трое, - пояснила Галина, уже входя внутрь. - Вернее - восемь человек, пятнадцать лошадей.
- Кони найдут себе выпас на заднем дворе, - деловито решила дама Верона (Галина решила именовать её так хотя бы про себя). - Охране прилично расположиться в саду - погода тёплая, внутри из-за ребятни шумно и тесно, оттого и мои мужики стараются убраться отсюда подальше. Даже без законного дела.
Галина осмотрелась. Сад, разумеется, был великолепен и открывался далеко не с первого взгляда. От него наносило смешанными ароматами тучной земли, первоцветов и удобрений, а почти неизбежная сушилка для белья вкупе с горкой и качелями, подвешенными к ветви дуба, почти такого же большого, как лесной патриарх, нисколько не портили пейзажа. Но вот дом…
Ей мало верилось, что в этой громаде из вековых брёвен могло не хватать места. Фундамент был каменный, стены - похоже, из морёного дуба или чего-то не уступающего ему в цвете и прочности. Никаких веранд, внешних галерей и беседок: то, что называется "топорная работа".
"И воплей испытуемых отсюда не слышно, - подумалось ей. - Уходят в дерево и камень".
- Ты, госпожа, могла бы разместиться в уюте, коли одна, - задумчиво рассуждала тем временем Верона, полуукрадкой наблюдая за гостьей. - Только не в светлых комнатах, там одна всего и порожня: мужская.
- Внизу, в полуэтаже? - спросила та, припоминая особенности вертдомской архитектуры.
- Подвал это, - объяснила хозяйка. - Оконцев нет, продухи одни зарешётчатые. Но сухо и свежим из сада потягивает.
Туда вели ступени, обточенные старостью и напоминающие кость. Плиточные полы сверкали недавним мытьём, у одной из каменных стен располагались широкие лавки, в другой, облицованной светлым деревом, были прорезаны низкие сводчатые двери.
Одну из таких и распахнула Веронильд.
- Вот. Как раз сегодня утром обиходили с пола до потолка.
Потолок оказался коробчатый, словно крышка ларца, "продухи" шириной в детское запястье затянуты сеткой с крупными ячеями. Из мебели наблюдалось только самое необходимое: узкая кровать с лоскутным покрывалом поверх матраса, тростниковая ширма, стол, рундук и табурет. Всё тяжёлое, с грубой резьбой и прикреплено к полу, будто на корабле.
- Мыться и прочее можешь за плетёнкой, - сказала женщина, - но за дверью направо у нас баня с кадкой, кадку мы всякий раз щёлоком драим и травяными вениками опахиваем. Вода идёт из озерца по трубам прямо в печной котёл, если охота - ребята вмиг нагреют. Зажжённый светец тоже принесут вечером или прямо сейчас, а посумерничать можешь и здесь, и вместе со всем нашим народом. Старшая моя дева на руку легка и кухарить ловка.
- Дочка твоя? - спросила Галина.
- Все они мои, кто кровный, кто приёмный, - ответила Верона, поджав губы. - Так кормить тебя? Человек твой не считая за постой заплатил.
"Кажется, либо я не так спросила, либо Сигфрид не так сделал, хоть и похвалялся, что знает обычай".
И ответила:
- С большой радостью отведаю угощения из рук твоих или твоей милой дочери. Но за общий стол не пойду - смутить народ поопасаюсь.
Кажется, именно таких слов домашние и дожидались, потому что и стол, и рундук сей же час нагрузили красивой оловянной и стеклянной посудой, в которой под крышками обнаружилось столько еды и напитков, что хватило бы на всех нынче прибывших. Галина не сомневалась, что и те, кто наверху, получили не менее щедрую долю. К еде тут подходили очень серьёзно: если мясо - то целый бараний бок с гороховой кашей, если овощи - тазик с крупно порубленным салатом, плавающим в густых сливках, если хлеб - краюха на полкаравая. Сидр и пиво обретались в расписных жбанах из белой глины.
Девочка же, светловолосая и сероглазая, была по виду лет двенадцати, и в движениях уже чувствовалась та же неувядаемая свежесть и гибкость, что у старшей в роду.
- Как имя тебе? - спросила Галина, прежде чем отослать и самой усесться за еду.
- Мирджам. Это на старом дойче - возлюбленная девушка, - ответила та одновременно с книксеном.
- Красиво.
Мирджам. Марджан. Светлый жемчуг, Маргарита…
"Они же меня мало того в камеру поместили, так ещё в ту легендарную, где сидела перед казнью та жертвенная лань".
Скорее всего, девочка догадалась, потому что ответила:
- Нашу прародительницу разместили в другой комнате, с той стороны ванного помещения, а эту позже сделали из двух малых. Нет ни зла, ни беды и нет причины духам тревожить ваш сон. Все двери отперты, кроме двух, что заложены на щеколду ради памяти.
"Однако на косвенный вопрос - не было ли до меня здесь особенного постояльца - девочка не ответила, - подумала Галина. - Да мне, строго говоря, не особо такое интересно".
И сказала вслух:
- Я сыта. Тебе не трудно будет отнести всё назад? Это не пропадёт?
- Игне беспокоиться об этом не надо, - ответила девочка. - Вся еда приехала на тележке и так же уедет, а в здешнем хозяйстве идёт в дело любая крошка или капля.
- По слухам, Вольный Дом богат?
- Отчасти и поэтому. Знаете, сколько нас вокруг него кормится и одевается?
После этого Мирджам внесла в комнату два на самом деле древних светца, вроде бронзовых штативов, в каждый из которых было воткнуто по зажжённой тростинке с ясным пламенем и приятным запахом, исходящими из сердцевины. Широкое мягкое полотенце, которое прибыло вместе со свечами, служило деликатным намёком, что в этом месте моются по крайней мере каждую неделю. Но, скорей всего, чаще.
Из соседней комнаты травами пахнуло ещё зазывней. По стенам горели факелы, в высокой кадке с приставленной к боку лесенкой плескалась вода той самой температуры, которую Галина любила, на скамье расположились куски мыльного корня и губки самого разного формата, с крючка свисали купальная простыня и мягкий хлопчатый халат скондской работы. Всё незаметно указывало на то, что до почётной гостьи никто в воду не окунался и утирок не использовал.
Гостья не преминула сделать и то, и другое. Хотя память о крепком дворцовом помыве ещё была жива в плоти и крови, но здесь ей показалось даже лучше - по крайней мере, забавнее.
Вымылась, на всякий случай задрапировавшись в простыню (внутренней задвижки и здесь не оказалось), укуталась в халат, вернулась к себе и заснула в чужом и странноватом месте так крепко, будто в воду или питьё подмешали какого-то зелья.
"Затейливую историю мне рассказал этот виртуальный котяра, - подумала, засыпая. - С такой только в полудрёме и разбираться. В России тоже язык дельфинов изучали как-то по-особому, ещё Робер Мерль подсмеивался. Только по поводу братства по разуму были крепкие сомнения. А косатки с белухами при дельфинах и вообще как австралопитеки при нас, наверное. Или йети".
С тем Галина и заснула. А едва проснулась, справила нужду и брызнула себе в лицо водой из умывальника с мраморной панелью - с улицы раздались приветливые голоса.
Галина поспешно нарядилась и отворила дверь. Оба её близнеца были тут как тут - беседовали с двумя всадниками, что держали в поводу темно-карих лошадей. Старший, по всей видимости, муж Вероны, был коренаст, бородат и покрывался по седым кудрям шляпой. Волосы младшего, раскиданные поверх плаща с отброшенным капюшоном, горели в утреннем свете червонной медью, профиль был тонок, как вылепленный из фарфора. Когда он повернулся, оказалось, что глаза у него иссиня-зелёные и каждый величиной едва не с блюдце. Только смотрели они не на людей, а сквозь стены.
- Мой брат Мейнхарт - единственный из нашей семьи, кому приходится надевать маску, идучи на высокий помост, - горячо шепнула за ухом Мирджам. - Слишком большая награда и великий соблазн.