II
- Я его спросил - своих высокопоставленных кровных родичей вы тоже отправляете попастись на травке? - говорил ей Сигфрид, покачиваясь в седле.
"Смазливая физиономия и тело - антитеза прекрасной душе. Хотя это уже трюизм, свежим будет возвращение к старой идее о гармонии и взаимном влиянии. Красив да умён - два угодья в нём, или нет, это о выпивке. В человеке должно быть всё прекрасно… Хотя это ведь мальчишка, разве не ясно. Юнец - ещё не вполне человек. В Рутене долгое время считалось, что дети - вовсе не люди".
- А папа Рейни отвечает: "Выше помоста не запрыгнешь, а кровь - уж поверьте моему опыту, парни - во всех одинаковая, что цветом, что гущиной".
- И чем тебе не угодило гостеприимство? Кормили ведь сытно, о заклад можно биться, и воздух свежий.
"Если не вышел возрастом для мейстера, так уж явно мейстеров подручный, это у них с младых ногтей. Нашла на кого заглядываться!"
- Вам-то хорошо, иния, вас в тепле рядом с пытошной ночевать устроили. Той самой, где помывка тела и души. Коллекция всяких древних орудий.
"На которой молодое поколение факт воспитывается. Даже без ведома старших - детки ведь народ шибко въедливый и дотошный".
- Сигфри, ты напрасно папашу уел, тем более распоряжалась мама семейства. Как думаешь, они ради королевского визита детишек на холод выгоняли? Всем скопом?
- Навряд ли. Чад в Вольном Доме уважают. Без разницы - родного или приёмышей.
"И ведь они все там, похоже, сироты. Те, кого на эшафоте родичей лишили? Или жертвы казнённых? Воспитанники, в общем. Родной - один, этот… Зеленоглазый. Мейнхарт. Разве не так?"
- О чём вы с мейстом Рейнгардом - он Рейнгард, верно? О чём толковали столь долго и с такой приязнью?
- Кое-кто из детишек обмолвился, что отсюда есть тропа помимо возвратной, много короче. Отец с сыном не однажды ею пользовались ради готийских нужд. Не вчера, конечно: вчера у них в самом Хольбурге частное дело образовалось.
"А я-то как думала? По бабам ходили?"
Галина слегка натянула повод - мерин встал, за ним весь отряд.
- Так что если бы нам в обнимку с городскими блохами ночевать, и на казнь бы полюбовались. Верно?
Сигфрид жутко удивился:
- Да ты что, иния. Смертный ритуал - дело весьма парадное, к нему готовятся по крайней мере за декаду, реже - седмицу. А то кума папы Рейни дочкины крестины вином запивала и мясом заедала. Мейстер по местному обычаю её таверну досматривал, ну, где за столами и по всем лавкам доступные красотки. И супруга подыскал хорошего. И наследничка своего, похоже, отдавал ей же приобщить: если не вчера, то раньше.
"Напоролась на откровения, как говорится. Уж лучше бы…"
- Сигги. Так я чуть не забыла - отказали нам в тайной дорожке или как?
Тряхнула поводом. Все снова зарысили, иногда пригибаясь, чтобы не врезаться лбом или макушкой в ветви.
- Ну…Старший мейстер говорит - утомились оба, ночь без продыху гуляли. Погодить нам день-другой - услали бы на иную дорогу, а чего ждать, если за то время мы уже далеко ускачем?
- Логично, - пробормотала Галина себе под нос. - Не схлестнулись бы языками - был бы нам нынче проводник.
- Нам надо торопиться? - удивился Сигфрид. - Так прикажи, иния.
- Уже поторопился, - ответила она. - Люди в усадьбе не в пример иным деликатные. Как мне самой ума хватило ту мину не взорвать - хотя пустяки, думаю.
- А? - Про детей. Что-то даму Веронильд задело, когда я ими поинтересовалась. Этак рикошетом на излёте. Поручиться не могу, однако. Тем временем отряд вышел к воде, которая отчего-то засветилась на той же стороне, что и раньше - круглое озеро, на котором распростерлись в точности такие же листья кувшинок.
- Ненюфар. Это ведь они? Здесь они тоже так называются?
"На траурно-чёрных волнах ненюфары,
Как думы мои, молчаливы,
И будят забытые, грустные чары
Серебряно-белые ивы".
- Поэта звали Гумми-Лев, - отозвался Торкель. - Я читал. Непонятные стихи: белое на чёрном по всему Вертдому - знак высшего благородства. Но эти кувшинки куда чаще селетами зовут, в честь одной гордой дамы. А о самих дамах говорят - "лилия на водной глади", когда хотят выразить безмятежность, нарисованную на лице, подобно цветку.
- Удивительно: своих у вас стихов нет, так гумилевские… - начала Галина.
В это мгновение склонённые ветки рядом с озером расступились, и на дорогу выехал карий жеребец. Капюшон всадника спереди открывал белую, как ивовый ствол, шею, глаза ночного зверя с овальным зрачком, фосфоресцировали в полутьме, вперяясь в предводительницу.
То был Мейнхарт.
Все разговоры вмиг умолкли. Некоторое время пришелец и люди отряда мерялись надменными взорами.
- Ну, говори, коли пожаловал, - сказала, наконец, Галина.
- Если вам необходим краткий путь, я проведу, - ответил юноша. - Он нелёгок, но я сумею и один. Отец не помеха - он может решать за меня, лишь когда это касается моего шедевра.
Сигфрид хмыкнул, засадив локоть под рёбра Торкеля. Торкель наполовину фамильярно пихнул своим стременем бок игренчика.
Галина ответила:
- Ничего не требуется нам более уверенности в другом человеке. Ты, говоришь, не стал истинным мужчиной и мастером?
Юнец еле заметно прихмурился. "А брови-то какие - двойной полумесяц". Глянул не в глаза - куда-то между носом и ключицами.
- Высокая игна Гали - Истребительница Рутен может меня спросить. Никто другой.
- Я и спрашиваю.
- Мне скоро шестнадцать. У господина Хольбурга я - единственный наследник по праву. Мой долг обучиться, чтобы перенять ремесло, и я учусь. Но чтобы вполне заменить отца, мне должно исполнить следующее по счёту отсечение головы, - Мейнхарт выпрямился в седле, закончил с лёгкой грустью:
- Вот я и удрал при первой возможности.
- Так ведь отец с матерью хватятся - тревожиться будут.
- Верна знает. Отец сказал, что пускай, но если когда ворочусь - без промедления шкуру спустит.
Люди вокруг Галины заулыбались.
- А на мейстера Рейни вполне можно положиться в таких вещах, - заметила она. - В отличие от тебя самого. Чтобы такой малёк бастарда удержал, не говоря о большом скимитаре?
"Оскорбишься - будет хуже".
- Гали Убийце отвечаю с радостью, - сказал тот спокойно. - Упражнялся я с копией меча её величества Мари Марион Эстрельи. Он не бастард и был мне легче соколиного пера.
Снова в зелёных глазах мелькнуло непонятное: как когда назвал старшую не матерью, но по имени.
- Но нынче ты безоружен, - констатировала Галина. - Если ты по-прежнему согласен быть проводником, тебе подыщут что-нибудь по руке.
- Разумеется, согласен. Для того и пришёл.
- На что ты при нас рассчитываешь?
Мейнхарт посмотрел странно:
- Как обычно. Общая еда, общий кров на стоянках и единая дорога.
- А как всадник ты хорош? Твой жеребец, чего доброго, будет слишком беречь то, что под животом, одолевая препятствия. И пристально вынюхивать, какая из кобыл пришла в охоту. А что до боевого клинка - думаю, это будет сабля. Прямой меч кавалеристу неудобен.
- Не знаю, каков я в седле, но начаткам фехтования меня учили.
- Торкель, - Галина отпихнула в сторону чужую железку. - Не притирайся ко мне, ладно? На следующем привале подбери мальчику игрушку по руке. Во вьюках, я думаю, отыщется кое-что неплохое.
Тот, кивнув, отъехал немного в сторону, Галина же показала Мейнхарту место рядом с собой и впереди отряда:
- Веди нас, Сусанин - не возвращать же тебя сей же час под отцову горячую руку. Надеюсь, ты нас не прямо у значимой развилки перехватил?
- У меня нет усов, - стыдливо ответил юноша. - Как и бороды. Даже не пробовал скоблить щёки. Из-за этого игна колеблется, доверять мне или нет?
- В точку, - вздохнула Галина. - Но не из-за одного этого. Свалился всем на головы: меня титулуешь старорежимно, как при… не знаю, королеве Мари-Туанет, что ли. Зацепился за мимолётную прихоть, даже и не мою, и повис на ней, что пиявка. Грозишь бедой. Хотя скорее приманиваешь, так? Если нелегко и не для всех - значит, для меня безусловно? Для любого из моих башибузуков?
Юноша чуть улыбнулся, словно понял слово чужого языка:
- Игна… мейсти поняла мой шифр. Чем ещё славен прямой путь - он ведёт не только туда, но и когда. В самое пригодное для намеченных деяний время.
"Хитёр, однако. "Ибо есть начертания, прорезанные в бытии словно штихелем гравёра: пренебрежёшь - втянут в себя, и будешь в ущербе. Угадаешь - окажешься в прибытке. И есть люди для них и на них…" Говорил мне некто типа Рауди или сама выдумала?"
Вслух же сказала:
- Молодой человек, ты попал на людей, прямо-таки жаждущих приключений на свою голову и её телесную противоположность. Поэтому я решила тебя слушать - по крайней мере что касается обещанного тобой. Действуй.
Тогда Мейнхарт с непререкаемой вежливостью попросил, чтобы разбили стоянку не погодя, а прямо здесь, на берегу дальнего из цепи смежных водоёмов. Нет, готовить пищу и саблю ему искать вовсе не требуется. Разве что расстелить холсты на траве - роса в тени не просохла.
Когда стреножили коней и уселись в круг, он, чуть помявшись, спросил, уставив ей в лицо глазищи:
- Незачем говорить про моего мейстера и меня - подручника и соучастника. Про тебя, мейсти Галина, я знаю. Ты, как и я, отчасти с той стороны света. Не однажды стояла на грани и была близка к тому, чтобы самой её перейти. А твои люди часто касались смерти? Много убивали в своей жизни?
Галина слегка опешила. Все эти исповедальности… Юнец что, нарочно повторил свою "мейсти"?