- По наизаконнейшему праву казнителя желаю взять эту Веронгильд в супруги. Как знают почтенные судьи, я холост и до сих пор никого не сводил с помоста живым: ни подручного в допросную камеру, ни женщины в Вольный Дом.
- В этом доме уже есть малолетний сын, которого дала тебе знатная дама, находящаяся, скажем так, в состоянии небольшой размолвки с мужем, - ответил глава магистрата.
- И хоть неуместно говорить это перед всем народом, однако дама эта - могущественная благая чаровница и оборотень из иной земли, - вторил ему Защитник Первой Череды, некий граф, что держал Хольбург для короля Кьяртана. - Ты принимаешь на себя тяжесть своего решения?
- Да, - ответил отец. - Потому что нельзя мне иначе.
Согласием самой Веноры заручиться позабыли - да и не след явной преступнице идти против решения суда, тем более перед лицом высокой знати. Это мой батюшка тоже учёл.
Чёрный народ восхитился таким оборотом дела, но ни для него, ни тем паче больших людей зрелище свадьбы не заменяло иной картины.
- Твоя просьба законна, исполнение её непреложно, - ответил судья. - Однако перед нами не воровка и не прелюбодейка. Прегрешение девицы Веронгильд куда тяжелее иных, даже из числа караемых смертью. Ты не можешь взять сию особу просто так.
- Платить я готов, - ответил батюшка. - Но смею заметить, что моя собственная гибель сведёт мои желания на нет.
Он умышленно допустил игру слов - под желаниями обычно имеются в виду плотские, а не те, что предусмотрены законом, - чтобы потешить высоких персон и сделать их уступчивей.
Что вполне и получилось. Было решено сыграть свадьбу здесь и сейчас - в виду столба, лишь прикрыв бедную одежду богато расшитыми накидками, а сухие мёртвые прутья - живыми цветами в росе. Собственно, в этом не усматривалось ровным счётом никакого символа - так обычно и делали, когда виноватую вручали неподсудному. Однако после одной церемонии должна была тотчас последовать другая. Отцу, как давнему и нескрываемому прелюбодею, должны были дать сорок ударов гибкой тростью, приковав к столбу, а потом, освободив, - вытереть гуморы с тела ранее снятой рубахой, состричь волосы на голове, бороду и ногти на руках и ногах, выцедить из вены чашу крови и сжечь всё это на костре. Смысл этих действий был, впрочем, - не так покарать и возместить ущерб несостоявшейся казни, сколько отвести грядущую порчу с тела и души.
Всё время, пока длилась процедура, Венора должна была находиться подле - ведь многое предназначалось ей самой: телесная мука, полная чаша скорби, лишение того, в чём могли прятаться ведьминские талисманы.
Исполнял же лучший отцов подручный, некто Диерет. Сам я по малолетству в тот день оставался дома, и парню пришлось кое-как объяснить мне, что порка задумывалась неопасной для здоровья, хоть и болезненной - до набрякших рубцов. Сам он к тому же прилагал усилия, чтобы отец сошёл вниз своими ногами; это потом им всем карету подали, чтобы до места на мягких рессорах добраться. Мужчина, по правде говоря, мой батюшка был - да и есть - могучий, такому и кровопускание иной раз в одну лишь пользу. Волосы? Волосы - не зубы, отрастут.
Венора же…
Вначале она отнеслась к делу куда как серьёзно и приложила все усилия, чтобы выходить отца и утешить меня самого. А позже стало не до угрызений совести: у самой ма Вены иметь ребятишек и раньше не получалось, теперь же было запрещено судом как детоубийце. Но приёмышей всегда хватало, и никто не ставил это нам в укор.
"Вот, получается, как. Сын придворной дамы, весьма романтично, - подумала Галина. - Прежний текст повторяется… снова как текст. Живые люди удивительным образом иллюстрируют писаное слово - мы все точно по странице движемся. Сначала повторяются на иной лад истории Вольного Дома, где Хельмут и Марджан, Хельм и Селета, Две женщины. Кто была та, первая? Потом - книги странствий. В самом конце первого и третьего томов - побережье Готии. Надо мне сказать это вслух или ещё не время?"
Но пока она так размышляла, декорации покрылись рябью, пролились словно дождь, и в лицо отряду ударил ветер с привкусом соли и хвои. Крошечные, по плечо коню, сосны топорщились из песка, цветущая колючка скрепляла собой дюны, а по бокам небольшого залива росли крепостные валы и башни, похожие цветом на раннее утро. Ласточки носились над кручей, какие-то ширококрылые птицы, непохожие на чаек, - над неспокойным морем, а ближе к горизонту, там где арками вставали радуги, играли, вздымаясь над волной, существа, похожие на изогнутый живой клинок.
- Морские скакуны, - громко прошептала Галина. - Какие огромные и прекрасные!
- Вы все ладно размышляли, - сказал Мейнхарт, отбросив капюшон на плечи и воссияв безупречной рыжиной. - Смотри, мейст Гали, - впрямь доставил я вас на место или нет?
III
"Интересно мне, кто и как определит, верно ли мы попали, - подумала начальница отряда. - Кто-нибудь из моих хотя бы знает в подробностях готийское побережье? И даже если мы наудачу выйдем против нынешней королевской резиденции - можно ли вот так, с ходу, поклясться, что именно это даровала нам капризная вертская судьба?"
И ещё одно беспокоило Галину до чрезвычайности: какого мнения будут свидетели того, как всадники появились буквально на голом месте, среди куцых сосенок и редкой травы, похожей на выцветшие волосы.
А вот ни Мейнхарт, ни "братья-близнецы" отчего-то не проявляли никаких эмоций - помимо сдержанного восхищения.
- Что, будем спускаться с кручи? - спросил Сигфрид. - Вроде как живы и с Верта никуда не делись. Коралловых шхер, наверное, и в самой Земле Саг не водится.
Тут женщина обнаружила, что морской берег в этом месте обрывист и скрывает для них ближнюю перспективу, а для тех, кто мог бы смотреть с литорали, путешественники в любом случае появятся ниоткуда.
- Вроде как я узнаю окрестности, - присвистнул Торкель. - Милях в пяти здесь Мархсили, порт, куда в своё время любили захаживать рутенцы. По крайней мере те, кто являлся на крылатых машинах: тогда здешняя галька сходила за посадочно-взлётную полосу.
- Филипп Родаков? - спросила Галина. - Так это же при самом Хельмуте было.
- Ну, сам я не видал, но похоже. Только вот песку из моря натащило и рифы близ обрывов выросли, - ответил он под сдержанный смех.
Народ тем временем машинально проверял оружие: все, кроме проводника, который, пожалуй, счёл неудобным в такую кризисную минуту показывать свой кинжал - если он вообще был в наличии - или искать в чужих торбах обещанную ему саблю. Сигфрид переглянулся с компаньоном, спрыгнул с седла и подтянул лошадь в поводу ближе к отвесному спуску. Пригляделся и поманил Галину:
- Иния, смотрите. А нас, пожалуй, того…давно.
У самого края воды на камнях сидели двое, наряженные и туго подпоясанные на готийский простонародный манер: "крылатые" накидки самурайских очертаний поверх туник, просторные шаровары с напуском поверх низких сапожек - всё серовато-синее или сине-серое, как вода впереди. То, что Галине вообще пришло в голову определиться со стилем, показывало некую чужеродность: парочка явно была не из местных. И не из малоимущих.
Потому что один из них имел на шее громоздкий бинокль нездешнего вида, нацеленный на играющих вдали ба-фархов. Другой, увидев обоих незнакомцев, жестом попросил дать ему половинку, и теперь оба взирали на Галину сверху вниз, соединённые перемычкой армейской оптики.
Ненадолго. Первый почти сразу отнял бинокль у второго, уронил на грудь и крикнул:
- Спускайтесь, други, там обочь недурная тропка проложена.
- Эй, а вы кто будете? - ответил Сигфрид. - Мы отвечаем за нашего главу.
- А мы - сами за себя и за тех, кого приручили. Экологи.
- О. Рутенские?
- Наполовину. Моя зовётся Фрейр, его - Юлиан Сигизмундович.
- Принцы. Неужели в самом деле, - Сигфрид радостно ухмыльнулся. - Иния, езжай за мной - вроде они сами и есть, иных никого не видать, а наши все с арбалетами наготове.
- Брось, - ответила Галина. - Уж ради одной меня не изображай простачка. Открытой ладони кулак нипочём не протягивают.
И направила мерина прямо вниз, устроив небольшой обвал щебёнки.
Мужчины смотрели на них обоих снизу вверх, но с таким важным видом, что казались вровень. Бледно-рыжий, светлокожий Фрейр чуть притянул к себе белобрысого, легковейного, исчерна-смуглого Юлиана, оба тихо посмеивались одними глазами навстречу.
- Я - Галина, дочь Алексея, из давних русских, а он Сигфрид, - сказала женщина, сходя с седла. - Наверху ещё всадники.
- Ну, а с нами всё ясно, - отозвался Юлиан-Вертдомец. - Изучаем все виды морянского разума в естественной среде. Ради того мне легко даётся переход через Туман и Дальние Радуги.
- И ради любви, верно? - вполголоса добавил Фрейр. - Во всём Верте требуется хоть мало, да остерегаться, но здесь, по крайней мере, морянская автономия. Транссексуальные по своей природе люди.
- И их гиппокампы. Морские лошади. Ба-фархи, - кивнул Юлиан. - Так же выпадающие изо всех физических и моральных критериев, как остальное.
- Вы меня знаете? - ответила Галина.
- В том плане, что доверились? - ответил Юлиан. - Разумеется: кто как не наши большие киты, опекал вас на Острове Эльфов.
- Эльфов?
- В честь не эпидемии, но Барбе Дарвильи, хотя и он сам - чума ещё та, - улыбнулся Фрейр.
Теперь, спустя немного времени, Галина увидела, что оба вооружены, причём почти так же, как любил сам езуит: через плечо висели некие трости в чехлах, непростой гибрид зонта, сиденья и рапиры.
- Дед Бран сотворил, - ответил Фрейр на её немой вопрос. - Муж бабули Эсте. Сам клинок, не ножны с полезными придатками. Сидеть на откидной гарде, однако, вовсе неудобно.