Биккху прислушался.
- Да, ты прав, если ты имеешь в виду двоих людей, при которых три осла или им подобных зверя и неизвестное мне животное с длинной шеей и детенышем. О, я слышу его пронзительный и жалостный голосок, будто на него нападают!
Он приподнялся и метнул свой посох медной ручкой вперед. Тот со свистом рассек воздух, взлетел, будто подхваченный мощным течением, - и пропал из виду.
- Зло погибло. Нечто необходимое уже совершено, однако что это такое? - задумчиво спросил себя монах. - Пойти, что ли, посмотреть: палка мне необходима как знак моего внутреннего странствия и поиска, хотя я ни в коем случае не должен всерьез на нее опираться.
Поманил за собой Камиля, и они двинулись по течению.
- Много необычного для нас произошло сегодня и еще произойдет, - говорил Камиль. - Я, Камиль ибн Абдалла, до сих пор не видел ничего подобного ни вашему многоколонному городу, ни твоему радушию, о Биккху. А как твое имя?
- Мы не любим называть себя перед другими, как ты, может быть, заметил, Камиль, сын почтенного Абдаллы, Раба Бога; чтобы добро, что мы делаем, оставалось безымянным или хотя бы за него благодарили весь наш род желтых монахов. В самом деле, оно, это добро, не наше: не мы сами становимся, но нам позволяют быть добрыми, сильными и умелыми. Но тебе я скажу. Имя мое - Субхути, что может значить и "Тот, кто возвращается вспять", и "Старец", и "Дитя". Ибо рассказывают - или, быть может, шутят, - что река моей жизни спутала исток с устьем и началась с конца, так что я родился дряхлым старцем. Хотя все новорожденные младенцы походят на маленьких старичков. Я сам помню себя только таким, как теперь, но говорят, в ранние мои лета я существовал бездумно, как дерево. А еще судачат, будто я потому живу на берегу Великой Реки, что стоит мне пройти несколько шагов по течению - и я молодею, поэтому бессмертен. Чудаки, ведь я всякий раз возвращаюсь в нашу рощу, поднимаясь к истоку!
Они вышли из города и шли теперь над самым обрывом, слушая журчание струй, лепет мелких волн, набегающих на песок, и легкий звон камешков на дне. На берегу с мостков нагибались женщины, стирая белье в янтарной воде, и мыльная пена убегала вниз: они почтительно приветствовали отшельника и лукаво улыбались юному красавцу. Из реки пили буйволы и быки, тяжело пришлепывая губами, и жирные комки грязи срывались в нее с их крутых боков. Худой, как жердь, человек промывал из пригоршни горло и с усилием отхаркивал пену; рыбаки закидывали снасть; женщина с розовым в полоску покрывалом на черных волосах обмывала голенькую, плачущую девочку; а чуть дальше вопящая, причитающая толпа в белоснежных одеяниях обступила мертвеца на высоком помосте. Потом к его просмоленному савану поднесли факел, подожгли - и вскоре пепел сыпался в ту же вечную реку, прибежище и путь для живых и мертвых.
- Она всё омывает и очищает, не бойся, - утешал Камиля Субхути. - Это священная река, и она ни разу не принесла несчастья на себе и не послужила его причиной. Поветрия и войны в равной степени обходят ее берега стороной.
- Я не реки боюсь, о Субхути, - ответил Камиль. - Если ты почувствовал беду, то как бы там ни было, нам следовало бы поторопиться.
- Уверяю тебя, мы придем как раз вовремя, как бы ни медлили и ни спешили. Мир - клубок взаимодействий, и мы, биккху, умеем найти в нем ту нить, что нам подвластна, и крепко держать в руке.
И вот они оба, наконец, оказались близко от стоянки каравана, но как здесь изменилось всё! Берег был запружен народом, скудно одетым и горячо жестикулирующим. Ничего нельзя было понять - только горделивый профиль Варды царил над суматохой, и это вселяло некоторую надежду на то, что главное и в самом деле в полном порядке.
Майсара и Барух при виде Камиля пробились к нему через толпу, почти не обращая внимания на его сопровождение.
- Что случилось, друзья? - спросил он.
- О Камиль! - вскричал Майсара. - Варда - она ужасно хотела пить. Понятное дело, после такого перегона. Трава и эти… бананасы - это для нее не главное. Стоило только тебе уйти, как она бросилась к реке, нашла крутой спуск и стала вовсю тянуть в себя воду. Клянусь Аллахом, в жизни не видывал, чтобы верблюд пил так много и так быстро, хотя и в этом они мастера. Ну конечно, мы все ее порядком-таки выдоили… И вот поверь мне - вода отступила от берегов на ладонь, столько наша мамаша в себя истребила!
Тут вокруг нас и стал собираться этот народец - биться о заклад, по-моему, что приключится раньше - животина лопнет или река кончится. Они ничего, дружелюбные, только из-за них очень со стороны стало заметно.
- Оттого и появился их сардар со свитой, - вставил Барух. - Его слуги купали слонов неподалеку и донесли.
- Этакий пузырь в алом шелку и накладном золоте, - Майсара взмахнул рукой, указывая. - Мы, видите ли, нездешние, налогов не платим, а чужую воду тратим и грязним бессчетно. Видано ли, чтобы вода была чья-то? Варда тем временем выбралась на ровное. Мы бы ушли потихоньку-понемногу, да нам не давали, а потом по приказу их… срадара и вовсе начали пускать стрелы: ладно бы - поверх голов. Варда-то привычна, а Ибн Лабун жутко испугался и заорал. И тут откуда-то прилетела палка и стукнула этого… как его? в висок набалдашником, так что он вроде немножко умер. Почему-то рабы, свита, слоны и лучники сразу разбежались. Они еще все кричали: Ассока, Ассока… Это кто еще такой?
- Я, так мне думается. Это мое воинское имя, - огорченно сказал Биккху. - Они узнали мой посох.
Все присутствующие обернулись на его голос, кое-кто указывал пальцем.
- Здесь хорошо меня знают. В пору моей зрелости я стал прославленным полководцем и убивал людей из земли, враждебной моему повелителю. Вначале я увлекался этой игрой, а затем пресытился славой и смертями. Горечь вошла в мои чувства и замутнила дух. Тогда я поклялся залечить все раны, которые нанес этой стране, и поселился в ней. Я решил стать святым, чтобы через меня изливалось дыхание Вечного и Прямого Пути. Ибо из-за моих жестоких мыслей и действий нарушились всеобщая гармония и равновесие. Если я достигну Прямоты в себе, достигнет ее и этот мир, почти не изменившись внешне.
Люди смотрели ему в рот с благоговейным вниманием.
- Ты что, так силен, святой жрец? - почтительно спросил Майсара.
- Скажи лучше - я так слаб! Мы не должны убивать - ни своими руками, ни своими орудиями - и даже быть невольной причиной убийства. Пролитая кровь взывает к Источнику Пути и замыкает Путь в кольцо. А мое орудие убило и еще более повредило ту нить, которую я едва наметил.
Он с сокрушением поднял посох и стал его осматривать.
- Да ты не гляди, а помолись как следует, - предложил Майсара. - Крови ведь нет ни капли. Может, его просто оглоушило, так еще отойдет. И вообще он был тиран и злодей, кого хочешь спроси, если сам еще не вник. Мы тут с простым народом пообщались, верно я говорю, Барух? Ты сам погляди, как они радуются, восхваляя твою чудотворную силу. Можно подумать, им всем не только Вардина молочка перепало, но и кой-чего позлее.
- Не знаю, что этот начальник делал в прежней своей жизни, - произнес Барух, наклоняясь над неподвижным туловом и отыскивая пульс, - но сегодня он был просто гадок. Пытаться прикончить родительницу и дитя - ну куда это годится! Да дышит он, успокойтесь, люди. Я немного врач и в этом понимаю. Одежда его стесняет - вот бы снять ее. И шлем с алмазной насечкой. И изумрудный ошейник в три ряда. И саблю. Верно я говорю?
Его слова были встречены таким дружным и бурным пониманием, что странники и их животные еле успели выбраться из толпы, которая мигом приступила к выполнению медицинских рекомендаций.
- А ты, оказывается, не такой блаженный простофиля и тронутый чудак, как думалось! - заключил Майсара с уважением.
- Я многое видел на своем веку, - степенно ответил Барух, - и убедился, что человек, у которого отняли символы и регалии его власти и силы, опять становится нормальным и добрым гражданином, хотя не сразу. Лечение надо проводить систематически. Ну, а пока не мешало бы нам удалиться без шума. Тебе тоже, наш святой заступник.
Субхути, которого Камиль вытащил из толчеи и теперь держал за руку, покачал головой:
- Куда уйдешь от себя, странники?
- А зачем "от себя"? - удивился Майсара. - Иди с собой и, кстати, с нами. Ты общество недурное. Камиль, да посуди: это будет такой охранник для нашего каравана, что любо. Силы в нем немеряно, дух самый что ни на есть возвышенный, и приключится нам от него великая польза. А, Камиль?
- Что до меня, я с радостью.
Барух только улыбнулся. Он исчерпал все свое красноречие раньше.
Лицо Биккху просветлело.
- Больше всего я боялся, что меня сделают вождем вместо этого несчастного, потому что меня помнит здесь не один простой люд, но и вельможи. Теперь я вступлю на ваш путь, и он, надеюсь, меня очистит. Решено, я иду с вами! Только, Камиль, сын Абдаллы, позволь мне взять воды от истока Реки.
Это требовало времени: река в том месте, где они находились, была широка и тиха. Однако Камиль успел на своем личном опыте понять ту избитую истину, что длинный путь почти всегда преодолевается быстрей короткого.
Биккху решил спрямить дорогу. Он, как здешний человек, двигался впереди каравана, широко ступая своими сандалиями и посохом раздвигая заросли. Удивительно - живые плети, усеянные колючкой, не спешили вернуться на прежнее место и пропускали людей и животных невредимо. Более того: Камилю показалось, что они с готовностью поднимаются перед странниками наподобие арочного свода и защищают их от самого лютого солнца: хотя, скорее всего, то была прихотливая игра света и тени.