Камиль удивился - и провалился в другое сновидение. Снова он сидит и беседует с Биккху, а глаза его отдельно от тела путешествуют по берегу широкой и мутной реки. Та ли это Вечная Река - неизвестно, только многие гигантские города теснят ее, обступают буро-серыми каменными боками, извергают в небо тяжелые дымы великанских очагов. Копоть садится на стены святилищ и дворцов, соленые и кислые дожди размывают ее, от того по мостовым тянутся ручьи, набитые грязной пеной. Людей тут много, гораздо больше, чем Камиль может себе представить, они толкутся, как мухи на куске падали, и спешат непонятно зачем, без видимой цели, потому что уйти им некуда. В этом тусклом мире ярки только огни письмен, что вертятся и мигают на верху и фасадах зданий, отражаются в лакированных боках закрытых тележек.
- Какой неприятный мир, - говорит Камиль. - Одни люди и жилые горы, а просторов нету. Ни гор, ни лесов, ни пустынь. Будто их вынули из своей скорлупы и посадили в чужую.
- Он еще не создан, - отвечает Субхути. - Этот мир ворует свет настоящего бытия и украдкой живет им, а сам того не понимает и пыжится от чувства собственной значимости. Жизнь же его - случайная. Нет в ней ничего, что было бы сутью: она только Майя, случайная игра явлений, небытие, принятое за чистую монету.
Между домами время от времени возникали свободные пространства, выглаженные, равноугольные, как лист пергамента без единого значка. По ним прохаживались человечки в красно-черном и пятнисто-зеленом, то плюхались, то вставали, то били друг друга ногами попарно, то целились из палок в мишень, то выстраивались в ряды и двигались в лад, попеременно задирая обувь под одним и тем же неестественным углом и впечатывая в землю с такой силой, что земля тряслась.
- Кто эти люди? - спрашивает Камиль.
- Никто и ничто. Однако их в этом мире случайного зовут воинами, защитниками отечества и солдатами - от слова, обозначающего монеты, - потому что они получают плату. Они сражаются.
- А за что сражаются, если у них тут ничего нет, Субхути?
- За право бесповоротно стать ничем.
В этот момент Камиль замечает, что вокруг полей натянуто ограждение - железные нити с колючками, в полный человеческий рост.
- Зачем их обвели оградой, Субхути? Они так опасны?
Но здесь плоскость Майи накренилась и исчезла. Камилю почудилось, что он проснулся среди непроницаемой темноты. Одно лицо Биккху сияло, как расцветшая луна. Он сидел в прежней позе и прислушивался к сердцу ночи.
- Удивительно. Я стремился очистить себя от земных устремлений и не доверял простым земным радостям, ибо в каждой сладости таится острая игла страдания. Хотел объять многообразие видимого и невидимого мира, чтобы так проникнуться его законом, - но дух мой и внутренность моя были слишком узки и тесны. Одиноко бродил я от одного места к другому, то исчерпывая до конца все наслаждения, дабы убедиться в их бренности, то бешено изнуряя плоть - всё всуе! А стоило мне двинуться по большой дороге вместе с такими же Странниками - и оно пришло, чувство вселенской Пустоты, белое сияние, посреди которого растет многоцветное древо. Я сделался так широк, что вся вселенная уместилась в моей груди, как дитя в колыбели, и следил за развитием младенца, и скорлупа моей самости истончалась под напором его роста. И хотя он вывернулся, вырвался и оставил меня помимо себя, я похитил крупицу света, получил путеводную нить, что вернет меня Неведомому.
- Я ровным счетом ничего не понял, о Субхути, кроме того, что исполнилось твое заветное желание, - Камиль повернулся со спины на локоть, чтобы не задирать головы.
- Да, и в том моя заслуга - я отважился идти, - отозвался Биккху. - Но сейчас демон Майи изготовился отомстить нам всем опасностью, и беда эта приближается, она торопится. Просыпайтесь все!
Майсара вскочили захлопал глазами спросонья.
- Кто-то ломит прямо на нас, - сообщил он. - Постель наша гудит и трясется. Барух, ты тоже слышишь?
- Слышу. Они скоро пойдут на приступ, - Арфист мигом встал на ноги, оперся о ствол. - Нам потребуется вся наша сила, чтобы отбиться и отстоять Дерево. Так было со мною в иных снах и иных временах, и всегда я проигрывал. Но я всегда был один, даже если рядом были боевые слоны или машины, воины и рабы.
- Как и я, - сказал Субхути. - Хотя внешне я был победоносен.
Издали послышался треск барабанов, резкие команды, ритмичный топот - "те из сна" вовсю долбили уже лесную почву. Шеренги мундирников и камуфляжников стройно двигались через священную рощу, и где ступала их нога, никли цветы и травы, падали наземь деревья, растворяясь в пустоте, и всем видимым завладевало ровное, укатанное поле строевого плаца… Так всё живое проваливалось в ничто, которое не было ни прозрачным, ни густым, ни белым, ни черным - а вообще не поддавалось никакому определению: это было в нем самым страшным.
Армия приблизилась настолько, что стала видна: уродливые прямые или мешковатые куртки, перекрещенные боеприпасом, черные или пестрые шаровары, тупорылые башмаки, которые попирали цветущую землю Леса. Ритмичный бой барабанов и гудение дудок завладевали кровью, проникали в душу и сердце и казались мощнее всякого оружия - а оно тоже катило в арьергарде. В раскаленном алом полумраке было видно, как прислуга тащила нечто похожее на гигантскую многорядную свирель на колесах.
Странники вытянулись плечом к плечу и попытались выглядеть как могли бесстрашней - остро ощущая, что это всё, на что они сейчас способны. Арфист дотронулся рукой до эфеса, но от его шпаги было ровно столько же проку, сколько от сабли Камиля.
- Знаю я эту механику не понаслышке, - процедил сквозь зубы Барух, - со времен второй всемирной бойни. Тогда она была вроде бы на механической тяге.
Поверху запрыгали огненные зарницы, Роща наполнилась гулом, глумом м смрадом. Тусклые огоньки запорхали по вершинам.
- Неподатливы деревья, хоть это благо, - заметил Барух.
Варда поднялась с лежки, загораживая телом своего сына. Ослы и Ко давно уже сгрудились с обратной стороны ствола - ноги у них как-то сами собой развязались. В этот момент что-то звучно лопнуло на самом верху Дерева, и все морды, как по команде, задрались туда. Внезапно им стало ясно, что они, оказывается, ничуть не испугались, просто шум и треск не понравился, а когда угроза коcнулась самого их крова и шкуры, так вообще сделались храбрецами из храбрецов.
И вот, как оглашенный, заорал лихой ишак Хазар, вздев к пожарищу на верхних ветвях толстую морду и прядая ушами. Он орал вдохновенно и устрашающе, так что огонь и тот почти перестал от сотрясения воздухов, а когда ему было надобно перевести дух, тотчас включался дуэт Росинанта и Дюльдюль, двух непризнанных соловьев.
Солдатня дрогнула, замерла, но отступать пока не собиралась.
Вдруг откуда-то сбоку скользнула и стала в шеренгу Странников высокая, тонкая фигура с развевающимися волосами, и негромкий, с легчайшим оттенком юмора голос скомандовал:
- Что, герои, потерялись? А ведь самое время хватать подручный шанцевый материал и играть контрнаступление!
- Я забыл про свой посох, - удивленно сказал Биккху. - Вернее, не подумал о нем как об оружии.
Камиль вытащил саблю, как есть, в ножнах, смутно сообразив, что ее увесистость будет поценнее остроты. Майсара занес над головой ослиную погонялку. Арфист, покряхтывая и согнувшись в три погибели, почему-то стащил с хромой ноги сапог и грозно замахнулся голенищем. Но пришелец раньше их всех снял с себя опояску и, приговаривая:
- Кожа так себе, даже не спиртовая, зато пряжка из кованого железа со свинчаткой, - завертел над головой так, что причинился ветер.
Ряды противника попятились от него, откатились на опушку лощины - и рассеялись в той же пустоте, которая их породила. Трубчатые метатели громов и молний с перепугу стрельнули еще разок, но как-то несолидно.
- Полнейший афронт, - констатировал чужак. - Да иначе и быть не могло. Вся эта шушера - компьютерная графика и виртуальная реальность в виде этюда в багровых тонах - лопается, как мыльный пузырь, когда получает отпор от настоящей, а не поддельной действительности. Теперь уж в этом конкретном виде не сунутся: получили.
- Хорошая из тебя подмога вышла, незнакомец, - выдохнул из себя Майсара, опустив руку и слегка приосанившись. - Благодарим ото всего сердца.
- Да вы, собственно, без меня обошлись, - тихонько рассмеялся тот, надевая пояс обратно. - Мы, мастера, учим людей одному: тому, что они хотя и знают, да подзабыли. Вы бы вот-вот обнажили клинки, а это по сути то же, что сразиться. Сразиться же - значит одержать победу.
Одну ошибку вы только допустили с самого начала. Видимость нельзя принимать всерьез, если не хочешь, чтобы она тебя всерьез победила. Не так ли, Субхути?
- Ты знаешь моё имя?
- Разве ты не назвал себя тем, что поднял свой монашеский посох?
- И моё? - спросил Барух.
- Конечно. Ты ведь видел сон о нас обоих, ребе Агасфер.
- Я не люблю этой клички. Один борзописец ее препорядочно-таки опорочил в своем знаменитом бульварном романе.