- Зачем хлопотать? - подхватил Субхути. - Не тронь, не отражайся в живой природе своей пагубой, она неизбывна. Умали себя до того, чтобы стать незаметным, как воздух в тихий, погожий день, как солнечное тепло на стыке между студеной ночью и прохладным днем, как простая одежда из куска полотна, навернутого на тело или голову. Отбрось заботу о своем несовершенстве - и Великое Совершенство само заговорит с тобой.
- Я бы отбросил и умалился, почтенный Биккху, только куда деть мне мою любовь? Она растет и требует новой пищи. Чем дальше я от возлюбленной моей, тем чаще обращаются к ней глаза моей души, - внезапно для себя самого возразил Камиль. - Все воспоминания мои бросаю я в костер любви; я кормлю ее собой. Уже моя любовь встала со мной вровень и скоро перерастет меня. Не могу я от нее никак отказаться.
- Мальчик, ты красноречив! - улыбнулся Камилл. - Но зачем спорить? Каждому из нас воздаст то, к чему он взывает, то, что он в себе вырастил; подобное притягивается подобным. Белая Чистота. Сияющее Всё - или Ничто. Пламенеющая Любовь. У Того, кто отвечает, не три, а сто имен, и девяноста девятью его можно призвать, если ты жаждешь чего-либо. Но лишь одно содержит в себе повеление, потому что это имя раскрывающейся тебе навстречу Любви.
Так беседуя, то детски просто, то непонятно, шли они вдоль дороги, шумящей день и ночь, как железная река, несущая в своем нутре камни. Повозки двигались по ней нескончаемой чередой - самой странной формы, такие же разные и такие же похожие, как города. Запряженные онаграми повозки с балдахином: трепетали занавеси от нежного девичьего дыхания, сокрытого изнутри. Тяжеловесные палатки на обручах, поставленные на цельные колеса: тянули их медлительные волы или мощные, зверообразные кони, заложенные сразу по шесть-восемь. Экипажи, все резные, как высокие ларцы с драгоценностями: раззолоченные скорлупы для женоподобных мужчин со стальным взглядом и хрупких женщин-пери, несомые горячими скакунами, которые грызли удила. Боком, сторонясь от толчеи, скользил над затуманенной поверхностью низенький возок-волокуша на стальных полозьях: три лошади взбивали белую пыль, гнули шею. А там - черный кошель, неустойчиво закрепленный над двумя огромными и легкими колесами, грустный мерин в очках, сонный возница в черной трубе с полями на поникшей голове… Ритм их движения всё убыстрялся.
Путники теснились на более мягкой для ног и копыт обочине дороги, иногда спускаясь на дно рва, ее окаймляющего. Там же и спать ложились, держа своих собственных скакунов в поводу. Варду, как наивысшую ценность, укладывали на колени в центре. Ибн Лабун притыкался к ее боку, сопел, сладко вздыхал. Он был единственный, кому не приходилось нести никакой службы по хозяйству, но он был совсем маленький и уматывался прямо-таки жутко.
Случались с ними по и небольшие приключения. На одном из перекрестков дороги, откуда на центральную трассу языком выползала калорийная, жирно блестящая грязь, стояла, боясь переправиться, изящная девица, чьи формы были заправлены в подобие черного скрипичного футляра. (Для ясности: Камиль, не сговариваясь с другими, вспомнил рубаб, Арфист же - виолу д-амур, на которой он игрывал при дворе короля Наваррского.) Из нижней части футляра произрастали бесконечно длинные и стройные ножки; еще дальше начинались башмачки на каблуке, зашнурованные до половины икор. Сверху видимость с обеих сторон - как снаружи, так и изнутри - закрывали пышные белокурые патлы. Каким-то чудом у Странников, отделенных от девицы широкой дорогой, возникла уверенность, что за патлами прячется не просто мордашка, но мордашка пресимпатичная и с умоляющим выражением. Выражение это было адресовано всем, но в особенности Биккху, как самому высокому, холеному и - да-да! - моложавому.
Майсара ханжески отвернулся, Камиль покраснел, Барух сделал вид, что ничего ровным счетом не происходит. Мастер странновато заулыбался, но внезапно Субхути с криком: "А ну-ка, девушка!" преодолел черноземную жижу вброд, подхватил "мордашку" в объятия и перенес так ловко, что на ее одеянья не попало ни капли, зато к его собственным сандалиям присовокупились длинные черные носки. Поставил неподалеку от Странников на твердый грунт и дал отечески-направляющего шлепка по круглой задничке.
Девица, покачивая бедрышками, продолжила свой путь, удаляясь и от селевого потока, и от перекрестка, и от группы людей и животных. Странники продолжили свой путь молча.
На ночлеге у ручейка, когда все отмылись, напились и поели, Майсара, наконец, прервал паузу, затянувшуюся на полдня:
- Вам, монахам и отшельникам, по-моему, запрещено и глядеть на женщин, тем более касаться. А ты ее вовсю на руках носил.
Субхути воззрился на него с недоуменным и одновременно лукавым выражением:
- Ну и что? Я эту особу еще вон где оставил, а ты весь день напролет нес. И не тяжело тебе было?
- И вообще, мужчина должен быть рыцарем, - потдвердил Барух. - И овцу следует вытащить из ямы, будь то хоть субботам суббота, а заблудшая красотка поценнее какой-то там паршивой овцы.
- И для того, чтобы помочь, не требуй справки о благонадежности, - добавил Камилл. - Помни, что здоровым ты не так нужен, как больным. Ты заметил, Майсара, что в этой девушке от прикосновения горячих рук и мощного торса Биккху явно взыграла добродетель: она ведь сначала вовсю строила глазки, а потом и не подумала нам докучать.
- Ты хочешь сказать, брат, что мы тем более должны были выручить ее из затруднения, ведь никто, кроме Субхути, не связан обетом? - спросил, наконец, Камиль.
Древесный Мастер снова улыбнулся, но уже без контекста.
Дорога постепенно выпрямилась, отошла от речного берега и окончательно застыла в твердой корке. Отряд Странников перегруппировался и вытянулся в нитку.
- Ну зачем дорога такая жесткая? Устаешь, как на поденной работе, - жаловался Камиль. Его названный брат объяснял:
- Это злые силы стараются всё на свете заковать. Даже - погляди туда! - реку одели в каменный парапет. А когда дороги спрямляют, желая, чтобы было прочнее, выходит наоборот. Смотри, там ее вспучило, там осело, там по краям раскрошилось и кое-где быльем поросло. Река тоже подмывает свои гранитные борта, я уверен. Ведь дорога стремится идти, как хочет она, а не как задумали люди. Старые дороги ложились извивами - по местам, где самый прочный грунт, самая плотная основа. А потом человеку захотелось во всем быстроты - он назвал это прогрессом - и пути земные изнасиловали. Но ведь и под асфальтовой смолой, и под плитками сохраняется Великая Дорога, она никуда не исчезает и всё равно задает тон и ритм жизни. Травы и цветы набирают такую силу, что взламывают, казалось бы, безнадежно затвердевшее покрытие и укореняются в нем. Вот и получается, что хотя прямая, торная дорога по видимости короче и легче узкой и извилистой, но такой путь менее надежен, чем тот, что подчиняет себя естественному ходу вещей.
- Это так же верно, как и то, что женское начало сильнее мужского и притягивает его к себе, - неожиданно вступил в их разговор Арфист.
- Тогда мужчина непременно должен вернуться к своей возлюбленной?
Мастер обнял своего "тезку" за плечи.
- Барух уже ответил тебе. Он вышел из своей любимой земли и бродил вне ее, скитаясь по временам и землям, но всё время возвращался, хоть и горькие то были возвращения.
- У него получится вернуться счастливо?
- А это уж от него зависит, мальчик.
- Почему ты обращаешься со мной, как с дитятей, Камилл?
- Потому что вспоминаю свое детство среди почти таких же, как твои, сухих песков и холмов. Самую малость разве позеленее. Еще у нас были горы, менее суровые, чем ваши. Я пас коз, полушутя клал камень на камень и пробовал обтесывать дерево… Самая лучшая часть человечества - дети: не поддаются фальши действительности, не мудрствуют лукаво, открыты знанию, чутки в различении зла и добра, хотя почти не видели примеров последнего и потому не ожесточились. Потом это теряется. Особенно быстро в городах - там куда больше взрослых, чем среди сельских жителей или кочевых родов.
- Городские - скверные люди?
- Нет, ни в коем случае. Просто им труднее сохранить себя. Люди земли, ам-хаарец, - сердечнее, натуральнее, но не так надежно испытаны. И если уж среди камня рождается хороший человек, он и впрямь хорош, безо всякой подделки.
Дорога, в согласии с дальней Рекой, стала расширяться, и покрывали ее теперь квадратные светло-серые плиты, уложенные встык и промазанные чем-то черным. По ней с совершенно неправдоподобной скоростью пролетали повозки, каких раньше не Камиль не видел - металлические, лакированные и почти совсем закрытые, - оставляя за собой облако дурного запаха.
- Автомобили, - назвал их Барух. - К счастью, я знаком только с начальными модификациями, да и то шапочно. Перед самым концом времен они так усовершенствовались, что подойти к смирно стоящему и то боишься.
Камилл подхватил:
- Не скажи: если взяться с умом, то полезное изобретение. Можно иногда автостопом проехаться. Хотя для наших совместных целей меньше автобуса просто нельзя отлавливать. Барух, а ты никогда не охотился на такси и ему подобные разновидности?
Тот покачал головой.