И тут его резануло жгучей болью по глазам… Они заслезились, как от сильного ветра, все вокруг искривилось, полезло в стороны. В тот же миг остро ужалила отгадка: ученик чародея понял, кто стоит перед ним. Увидел. Ладонь потянулась к серебряному кругляшу.
Но будущий чародей Светломорья опоздал. Он упустил миг, и зрение вернулось к нему раньше, чем он успел схватить медальон. А человечьи глаза слепы…
Гессен сморгнул. Резь исчезла, и он забыл . Мальчик смотрел на чужого старика в богатой мантии, но чувствовал только любопытство.
Гессен поклонился, незнакомец вернул поклон.
– День добрый, ученик, – сказал он.
– Здравствуйте, сударь.
– Ты знаешь, где там лежат свечи? – старик кивнул на часовню. – Хотел поставить, да не у кого спросить. А я тут не хозяин, копаться не стану.
– Сейчас, – Гессен взялся за кольцо и потянул на себя дубовую дверь.
После яркого солнца часовня казалась погруженной во мрак. Свет шел из трех оконниц, повисая в воздухе голубоватыми полосами. Сильно и густо пахло хвоей: сосновые ветки устилали беленый пол и стояли в кадках с водой.
Гессен снял со стены ключи и открыл деревянный ящик под скамьей, где хранились огниво, щетки, склянки с маслом. Там же были и свечи.
А на скамье лежало зеркальце. Старое зеркало – матовое поблекшее стекло было покрыто сетью трещин, серебряная оправа в жемчугах потемнела. И странной какой-то формы, неправильной.
Мальчик не удержался и заглянул в него. Зеркало послушно отразило правильное, светлое лицо с настороженными глазами. Отразило и… в глубине его что-то моргнуло. Еле видная волна всколыхнулась и прошла под тусклой гладью.
Гессен еле успел положить зеркальце на место, как услышал шаги. Старик стоял в дверях часовни, высокий, темный, и тут у Гессена захолонуло сердце, будто он опять увидел того каменного истукана с жуткими глазами-камнями. От изумрудов мантии плясали на полу крохотные зеленые сполохи.
– Вот, сударь, – сказал мальчик. – А… это зеркало ваше?
– Мое, – старик взял тонкие желтые свечки, глянул на Гессена, точно все понял, и вышел из часовни.
Оставшись один, Гессен присел на краешек скамьи. Зеркальце таинственно мерцало рядом, словно разлитая лужица, и неудержимо тянуло к себе. Старое зеркало старого чародея.
Чужое. Нельзя. А зачем старик оставил его, ведь понял, что у Гессена на уме! Не хотел бы, чтоб трогали, так надо было забрать! Гессен осторожно взял зеркальце, положил на раскрытую ладонь. Снова всмотрелся в него.
Блеклая гладь отражала беленый потолок. Треск свечей смолк, они прогорели, из подсвечников шли сизые дымки. В часовне было тихо.
"Нет, молчит", – подумал Гессен, хотел было вернуть зеркальце на место, но тут зеркальная глубина замутилась. Матовая гладь пошла кругами, будто Гессен держал в руках чашу, а в ней плескалась вода. Плескалась все сильнее, еще чуть-чуть – и хлынет через край. Но вода не хлынула, а начала успокаиваться, круги разошлись, но потолок часовни в зеркале не отразился, а появилась полутемная комнатка, заставленная разной рухлядью.
Гессен пригнулся ниже, не веря глазам. Да, каморка. На стенах висят холсты, пыльные и засиженные мухами. Единственное окошко загромождено ларцами и сундуками почти доверху, и свет падает узкой полосой на ковер, тоже старый, истертый.
В комнатенке стоял… Это лицо Гессен часто видел на портретах и не мог обознаться. Принц Серен. Странно, что ему здесь делать?
Вокруг принца крутился маленький старик. Был он колдун, как понял Гессен, но колдун не по рождению, а выученик чародея. Старик суетился и дергал себя за поясок, на котором болталась всякая мелочь: кошелек, чернильница, гребень и какие-то монетки.
Серен оглядывал каморку, водя глазами по стенам, и неожиданно встретился взглядом с Гессеном. "Зеркало, – мелькнуло у мальчика, – там висит зеркало. Я смотрю из него, а он видит свое отражение…"
Старик поймал взгляд принца, угодливо закивал и подвел гостя прямо к зеркалу. У Гессена сердце сжалось от предчувствия страшного, непоправимого: он видел, как за спиной Серена колдун силился сдержать глумливую улыбку, которая так и лезла из него.
Принц вгляделся в глаза своему отражению, смотрел долго, удивленно, не сводя глаз. И тут что-то содрогнулось в темной глубине зеркала. По нему пошли трещины, все быстрее разбегаясь по всей поверхности черной паутиной.
Серен отшатнулся, а в следующий миг Гессен увидел, что его лицо начало меняться. Кожа посерела и сморщилась, будто принц старел на глазах. Глаза померкли, округлились… От ужаса у Гессена выступил пот.
– Боже, боже, откуда? – шептал он, не отрывая глаз от страшной каморки.
Зеркало в комнатенке разбилось вдребезги, словно от сильного удара изнутри. Стены заходили ходуном, пол каморки полетел прямо на Гессена. Мальчик выронил зеркальце и лишился чувств.
Очнулся Гессен оттого, что кто-то трепал его за плечо.
– Вставай, вставай, жив? – над ним гундосил Литварь, монах, глядевший за часовней.
– А? – мальчик оторвал голову от скамьи.
– Вставай, – повторил тот. – Плохо тебе?
– Я здесь… долго? – Гессен протер глаза.
– Почем знаю, пришел, а тут ты лежишь лицом в скамейку, – бурчал монах. – Думаю, поди, плохо стало…
Он продолжал бухтеть под нос, обходя часовню с веником, а Гессен все не мог прийти в себя. Шарил по скамейке, но зеркальца не было.
– А старик где?
– Какой еще старик? Не было тут никакого старика, – отвечал Литварь, – окромя меня.
– Приходил свечу зажечь, – терпеливо продолжал Гессен. – Высокий такой старик, в зеленой мантии!
– Не было никакого старика, – повторил монах. – Я пришел, а тут ты лежишь, лицом в скамейку… – и снова зашуршал веником.
Голова шла кругом, а сердце стучало и подпрыгивало. На мгновение даже показалось, что оно выскользнуло наружу и теперь горячо колотилось о грудь. Чувство было таким сильным, что Гессен невольно ощупал себя: пальцы схватили что-то маленькое и раскаленное. В ладони лежал медальон, тот самый – Гессен и сам не заметил, как надел его на шею. Зеленая змейка дрожала и переливалась огнистыми зелеными волнами. Мальчик резким движением сунул на свет. Но змейка тут же померкла, точно по мановению руки. Гессен продолжал держать руку под оконницей, но странный медальон молчал.
– Если худо, так я водой побрызгаю, – снова раздалось над ухом. – Холодненькой водой, а то свалишься где в лесу… Лежал с чего-то лицом в скамейку…
Гессен махнул рукой и вышел из часовни. От яркого света он зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что солнце уже перешло за полдень. Подсвечники были пустые, вычищенные. У Литваря бесполезно спрашивать, когда он огарки убирал, опять за свое примется…
Неужели и впрямь никакого старика не было? А сам Гессен не выспался, присел в часовне на скамью, задремал, да и привиделось. Но он так ясно ощущал в руках это зеркало, ладони еще помнили холодок серебряной оправы. А ведь зеркальце было осколком того, что разбилось в каморке – вот откуда его странный вид!
Что-то хрустнуло под ногами. Гессен нагнулся и подобрал маленький перламутровый шарик.
Это была жемчужина, выпавшая из серебряной зеркальной оправы.