Проходя через зал ожидания, - будочка туалета оказалась на краю взлетного поля, - я увидела Верку, которая объясняла второму пилоту Васе, что Генпетрович сегодня на вертолете сделает пожарный вылет. Один, без него, Васи.
- Какой там ишшо пожарный вылет? - возмущался худосочный длинноносый Вася. - Пожарный вылет - он когда пожары. А тут чо? Вода ишшо везде стоит. Вот придумали! Чо там они себе в городе думают?
Васю под благовидным предлогом отправили с аэродрома подальше. Генпетрович с раннего утра возился с вертолетом и часам к одиннадцати заявил, наконец, что карета готова. Мы забросили рюкзаки в кабину, кое-как влезли сами и уселись в жесткие неудобные кресла. Мне Генпетрович дал жуткие на вид, мерзко пахнущие плесенью наушники, а Косте - похожую на горшок войлочную шапку, подбитую ватой.
- Наушников тока двое, - пояснил он, - а совсем без нича нельзя - оглохнешь. Ну чо, полетели?
"Смертнички", - добавила я про себя, нервно хихикнув. Интересно, укачивает ли во время полета на вертолете?
Взревел двигатель, вертолет подпрыгнул и повис в воздухе в паре метров от земли - как огромная стрекоза. Повисел, качнулся и вертикально пошел вверх.
- Держись! - азартно крикнул Генпетрович, перекрывая шум пропеллера, и заложил такой вираж, что у меня потемнело в глазах. Показалось, что мы перевернулись и тайга стремительно бросилась нам навстречу. Но вертолет выровнялся. Я с трудом перевела дух.
- Чо, обделались? - радостно завопил Генпетрович. - А пакетов блевацких не надь?
Первые минут двадцать полета внизу еще мелькали изредка осколки цивилизации в виде крохотных, в три-четыре двора деревушек и ниточки узкоколейки, но вскоре они закончились. Теперь зелено-голубой ковер внизу был таким ровным, что мне оставалось только удивляться: как Генпетрович умудряется ориентироваться. Наверно, по карте и приборам. Люди, умеющие читать карту, для меня, страдающей топографическим кретинизмом, всегда были высшими существами.
Мне казалось, что мы летим уже много-много часов. Зеленое - голубое - зеленое - голубое. Грохот пробивался сквозь наушники, отдаваясь в моем несчастном пустом желудке. Таинственный голос снова пел песню без слов. Никогда больше не буду пить самогон, говорила я себя, старательно отмахиваясь от мысли, что дело, возможно, вовсе не в самогоне.
- Подлетаем! - наконец-то крикнул Генпетрович.
Узенькая лента реки нырнула вдруг в искрящееся на солнце озеро, стиснутое двумя горами. У подножия одной из них, на ровном, поросшем травой берегу стояли два деревянных домика - побольше и поменьше.
- Это, чо ль, ваша первобытная стоянка? - хмыкнул Генпетрович, мягко посадив вертолет на песок, и махнул рукой в сторону домишек, почерневших и покосившихся.
- Нет, это картографическая база была когда-то, - ответил Костя. - Картографы-то древние черепки тут и нашли. Мы тут посмотрим немного, поснимаем, может, покопаем.
- Ну-ну, валяйте! - Кивнул Генпетрович, скидывая на землю наши рюкзаки. - Ружжо только держите наготове. И в тайгу далеко не ходите - заблукаете. А я завтра к обеду прилечу.
- Ну и дурак ты, археолог! - сказала я, когда стрекот вертолет стих. Теперь тишину нарушали только шум ветра в верхушках сосен, плеск волн и вездесущий гнус. - Где ты видел археологическую экспедицию из двух человек? Да еще без аппаратуры, инструментов. И чтобы на раскопки прилетали меньше чем на сутки.
- Ну, так уж вышло, - беззаботно пожал плечами Костя. - Само вырвалось.
- Вырвалось у него! - в сердцах я пнула рюкзак с палаткой. - Ты думаешь, этот самый Генпетрович тебе поверил? Мне так кажется, что он просто под дурака косит. Наверняка решил, что мы тут будем золото мыть или еще что. И вернется за нами с парочкой крутых ребят. Шар, если мы его найдем, отберут, а нас утопят, как котят. Никто и не узнает никогда.
- А зачем он нам тогда ружье дал? - возразил Костя.
Взяв двустволку, он переломил стволы, загнал туда патроны, взвел курки и прицелился в сидящую на сосне ворону. От выстрела у меня заложило уши. Ворона обиженно каркнула и улетела, шлепнув на камень увесистую кляксу помета.
- Работает, - удовлетворенно сказал Костя, забивая новые патроны. - Надо только с собой брать. Не дрейфь, отобьемся. Завтра, как услышим вертолет, спрячемся и посмотрим, один он или нет. Ну что, сразу пойдем погремушку искать или сначала палатку поставим?
- Не терпится? - буркнула я. - Ставь палатку. А я воду вскипячу. Ты-то позавтракал, а я нет. Брюхо песенки поет. Поедим и пойдем.
Костя состроил зверскую гримасу, но спорить не стал.
Я вытащила из рюкзака котелок, зачерпнула воды из озера, пристроила его между двумя камнями и развела костерок. Все напоминало обычный поход. Только вот хватать камеру и запечатлевать виды немыслимой красоты почему-то не тянуло. Да и вообще на душе было тяжело.
Пока грелась вода, я решила обследовать бывшую базу картографов - вдруг что интересное найдется. Странное дело, домишкам этим не было и сорока лет, а выглядели они так, словно простояли тут века полтора, не меньше. Впрочем, чему удивляться. Ставили-то их на сезон, максимум два. Суровые морозы, снег, дожди. В маленький домик - судя по всему, это была та самая баня, в которой зимовал дядя Паша, - я даже заходить не рискнула, настолько он был ветхий.
Дверь второго домика была заколочена двумя трухлявыми досками с торчащими из них ржавыми гвоздями. Я осторожно отодрала их, опасаясь, что от сильного рывка дом рухнет, и позвала Костю. Ступая на цыпочки, мы зашли вовнутрь.
Запах плесени, пыль и паутина. Пусто. Деревянные нары, грубо оструганный стол, лавка, на столе коробок спичек в стеклянной банке с крышкой, окаменевшая соль в солонке, две алюминиевые миски, ржавый нож. И какой-то непонятный бурый комок. Бывший хлеб? Я слышала, что в тайге на заимках и в охотничьих избушках всегда оставляют что-то для заблудившихся. Но сюда, похоже, никто не заходил с тех пор, как дядина экспедиция окончила работу. Если и была у меня мысль переночевать в доме, то, осмотрев его, я решила, что лучше буду спать в палатке. Уж больно в нем было тоскливо и неуютно.
Вода в котелке закипела, мы залили кипятком лапшу в стаканах, заварили чай, нарезали колбасу и открыли банку тушенки. Костя ел жадно и торопливо - ему не терпелось поскорее пойти на поиски родника. А мне и хотелось есть, но кусок упорно не лез в горло, и я вяло ковырялась ложкой в своем стакане. Словно оттягивала момент поисков. Наверно, именно поэтому я сначала заставила Костю вымыть посуду и закопать мусор, хотя он и упирался.
- Ну, вперед! - завопил Костя, отряхивая лопату. Он выглядел, как молодая гончая перед охотой.
- Ладно, пошли, - кисло согласилась я. - Только где он, распадок этот?
Ничего похожего на овраг с ручейком вокруг не наблюдалось. Конечно, за сорок лет и родник мог пересохнуть, и русло ручья зарасти.
- Дядя Паша писал, что ручей тек прямо здесь, за баней, оттуда воду набирали, - бормотал себе под нос Костя, нарезая вокруг нее круги. - А тут даже следов нет.
Я пошла к берегу озера и принялась внимательно разглядывать очертания его кромки. Минут через десять я наткнулась на едва заметную вымоину.
- Смотри, - подозвала я Костю. - Вот здесь, похоже, ручей впадал в озеро.
Присмотревшись, мы увидели пересохшее русло, почти слившееся с каменистой почвой. Русло привело нас к бане и исчезло.
- С чего и начали, - сплюнул Костя.
- Не скули. Ручей, я так понимаю, тек по склону.
- А склон весь зарос кустами колючими. Будем продираться?
- Можем и не продираться, - пожала плечами я. - Тебе надо, не мне.
Сказала и задумалась. А так ли уж мне это не надо? Снова всплыло в голове то, что напевал ночью странный голос. А монотонная мелодия не оставляла меня ни на минуту, повторяясь снова и снова, как заезженная пластинка. Я с силой тряхнула головой и загорланила во всю глотку первое, что пришло на ум: "Мы красные кавалеристы, и про нас…"
- С ума спрыгнула? - вытаращил глаза Костя, но я продолжала вопить.
Повертев пальцем у виска, он пошел к палатке за топором.
Кусты не сдавались. Костя с рычанием рубил молодые сочные ветки, шаг за шагом продираясь вперед. На его лице и руках горели пунцовые царапины.
- Вот он, распадок! - заорал вдруг Костя, тыча топором под корни кустов, где показалась едва заметная ложбинка. - Зарос, собака. Землей затянуло.
Через несколько метров кусты кончились. Прямо за ними, весело журча, бежал маленький ручеек. Бежал, бежал - и исчезал под землей, ныряя в яму, уходящую под камни.
- Понятно, - Костя заглянул в яму. - Дно провалилось. Между прочим, Ленка, очень даже может быть и так, что на обратном пути я смогу увидеть, куда этот ручей утекает.
Я только хмыкнула в ответ.
Подниматься по распадку оказалось непросто. Гора была довольно крутой, прошлогодние листья и хвоя под ногами сильно скользили. Местами склон оказывался настолько заросшим, что карабкаться приходилось прямо по руслу ручья, переползая с одного мокрого камня на другой - с риском поскользнуться и сломать шею.
- Стоп. Привал, - сказал Костя, тяжело дыша и смахивая с лица комаров. - Давай дух переведем минутку.
Я уселась на замшелый камень и ахнула.
Это было то самое место, которое приснилось мне ночью. Ручей, камень, высоченные сосны, тонкие солнечные лучи, светлыми нитями падающие на землю. Монотонная мелодия стала еще громче, я слышала слова: "Не упусти… свой… шанс! Не упусти… свой… шанс!"
Я заткнула уши, затрясла головой - ничего не помогало. Тогда я попробовала молиться.
"Отче… наш, Иже…"
Слова молитвы никак не шли в голову, рассыпались тусклым бисером, теряя смысл.