История одного города - Салтыков-Щедрин Михаил

От издателя

Давно уже имел я намерение написать историю какого-нибудь города (или края) в данный пе-риод времени, но разные обстоятельства мешали этому предприятию. Преимущественно же препят-ствовал недостаток в материале, сколько-нибудь достоверном и правдоподобном. Ны-не, роясь в глуповском городском архиве, я случайно напал на довольно объемистую связку тетрадей, носящих общее название «Глуповского Летописца», и, рассмотрев их, нашел, что они могут служить немаловажным подспорьем в деле осуществления моего намерения. Содержа-ние «Летописца» довольно однообразно; он почти исключительно исчерпывается биографиями гра-доначальников, в течение почти целого столетия владевших судьбами города Глупова, и описанием замечательнейших их действий, как-то: скорой езды на почтовых, энергического взыскания недои-мок, походов против обывателей, устройства и расстройства мостовых, обложения данями откупщи-ков и т.д. Тем не менее даже и по этим скудным фактам оказывается возмож-ным уловить физиономию города и уследить, как в его истории отражались разнообразные перемены, одновременно происходившие в высших сферах. Так, например, градона чальники времен Бирона отличаются безрассудством, градоначальники времен Потемкина — распо-рядительностью, а градоначальники времен Разумовского — неизвестным происхождением и ры-царскою отвагою. Все они секут обывателей, но первые секут абсолютно, вторые объясняют причи-ны своей распорядительности требованиями цивилизации, третьи желают, чтоб обыватели во всем положились на их отвагу. Такое разнообразие мероприятий, конечно, не могло не воздействовать и на самый внутренний склад обывательской жизни; в первом случае, обыватели трепетали бессозна-тельно, во втором — трепетали с сознанием собственной пользы, в третьем — возвышались до тре-пета, исполненного доверия. Даже энергическая езда на почтовых — и та неизбежно должна была оказывать известную долю влияния, укрепляя обывательский дух примерами лошадиной бодрости и нестомчивости.

Летопись ведена преемственно четырьмя городовыми архивариусами и обнимает период вре-мени с 1731 по 1825 год. В этом году, по-видимому, даже для архивариусов литератур-ная деятельность перестала быть доступною. Внешность «Летописца» имеет вид самый настоящий, то есть такой, который не позволяет ни на минуту усомниться в его подлинности; листы его так же желты и испещрены каракулями, так же изъедены мышами и загажены мухами, как и листы любого памятника погодинского древлехранилища. Так и чувствуется, как сидел над ними какой-нибудь архивный Пимен, освещая свой труд трепетно горящею сальною свечкой и вся-чески защищая его от неминуемой любознательности гг. Шубинского, Мордовцева и Мельникова. Летописи предшествует особый свод, или «опись», составленная, очевидно, последним летописцем; кроме того, в виде оправдательных документов, к ней приложено несколько детских тетрадок, за-ключающих в себе оригинальные упражнения на различные темы административ-но-теоретического содержания. Таковы, например, рассуждения: «Об административном всех градоначальников единомыслии», «О благовидной градоначальников наружности», «О спаси-тельности усмирений (с картинками)», «Мысли при взыскании недоимок», «Превратное течение времени» и, наконец, довольно объемистая диссертация «О строгости». Утвердительно можно ска-зать, что упражнения эти обязаны своим происхождением перу различных градоначальников (многие из них даже подписаны) и имеют то драгоценное свойство, что, во-первых, дают совершенно верное понятие о современном положении русской орфографии и, во-вторых, живописуют своих авторов гораздо полнее, доказательнее и образнее, нежели даже рассказы «Летописца».

Что касается до внутреннего содержания «Летописца», то оно по преимуществу фантастиче-ское и по местам даже почти невероятное в наше просвещенное время.