- В смысле одному с утра за баранку - ему нельзя. А второй его подменяет к вечеру - ему можно. Как раз проспится. Тогда уж первый выпьет от души. Ну вот. Втроем сидели, вдвоем пили. Я им все и рассказал. В дороге ведь что хорошо - ты с ним выпиваешь, душу выкладываешь и ничего не скрываешь, потому что ты его первый и последний раз видишь. Вагонный синдром. Вот как столб придорожный. Мелькнет и нет его. Может, он и важен был, да кто ж его вспомнит. Искры одни, дымочки-колечки.
- Это точно, - подтвердил я, - дымочки-колечки… Я вот любовнице недавно звонил, Гале. Снился я ей. Не знаю, как так получается, но она меня слышит. И отвечает. А я вот спросить хочу - ты меня тоже слышишь? Или так просто складно сам с собой разговариваешь?
- Тихо сам с собою… Ладно, посидели и будет. Я вот почему здесь остановился… Как-то раз на трассе в кафе сигареты брал, впереди мужик, здоровый такой. Ну, отошла куда-то продавщица, пока ждали - разговорились. То, да се, ерунда, ни о чем. Я задержался на выезде, воды долил и руки помыл. А он сразу рванул. И через версты две колесо в продольную трещину попало, увело, развернуло, да об опору бетонную боковым ударом. Сам знаешь - боковой - самый опасный, под него и конструкторы мало чего предпринимают. Физика такая, что хоть в коконе сиди - не спасешься. Ну вот. Еду, а он уже отдыхает. Куски, стекла, бензин льется. Сидит горемыка, голову запрокинул, рот открыл. Весь уже там. Глаза блестят под веками. Не совсем закрыты. И показалось мне, что он кивнул мне. Дескать, живи за меня. Сегодня я, завтра ты. С тех пор всегда мертвых если вижу - останавливаюсь. Ведь если он меня опередил - значит, я за него что-то сделать должен? Что-то же это значит?
Я затушил окурок о стальной профиль и щелчком забросил его в поле:
- Ничего не значит. Ничего…
Он бросил окурок под ноги и наступил на него:
- Я поеду.
- Давай, - сказал я и снова посмотрел в безумно красивое фееричное звездное небо, - оставь сигареты, если не жалко.
- Да не жалко. Сынок мне удружил. Крепковаты они для меня, не хочу горло рвать. Вот, на столбике лежат. Забирай!
- Удачи. Не засни на трассе.
Он улыбнулся и крякнул.
- Сегодня точно не засну! Налюбовался тобой всласть…
Я оглянулся и увидел, что он смотрит мне прямо в глаза, но не как тот парнишка, с озлобленным любопытством, а как-то сверху вниз, и по-доброму, широко, пронзительно улыбается. Сила в нем была, уверенность, и он безо всякого расчета поделился ею. Стало легче. Проще как-то. Теплее. Человечнее.
Потом он уехал, и я понял, что мне здесь делать нечего. Пока мы разговаривали, приехали бравые и очень опытные спасатели. Они мгновенно привели в чувство расстроенного водилу Камаза, отцепили прицеп, приказали шоферу сесть в кабину и, послав подальше гибддшника с советами, по миллиметрам, плавненько скатили огромный грузовик с груды искореженного железа. Милиционер, правда, настаивал на подъемном кране, причем аргумент у него был оригинальный - вдруг я там жив, а раз так, то не надо бы по мне елозить без одобрения. Оптимистично настроенный главный спасатель для прессы хмыкнул, а неофициально заявил, что его и раньше веселили продавцы полосатых палочек, а сегодня так и вовсе день удался.
Светоотражающий гибддшник не стал блистать в ответ остроумием и прикусил язык.
Меня всегда удивляло, как сильно может сложиться автомобиль. Половина моего Форда просто исчезла. Описать получившийся искромсанный металлический драник не было никакой возможности. Когда грузовик слез с моей, условно говоря, головы, зеваки, узрев безобразие, с минуту разговаривали восхищенным матом и щелкали языками. Тут было чем поразить воображение. Поначалу казалось, что меня вообще нет внутри. Но потом кто-то глазастый разглядел кисть руки и начисто срезанную верхнюю половину черепа. Лица, кстати, как такового, найти не удалось. Осколки костей, мозг, подкожный жир, кровища - этого было в достатке, но как-то сложить из всего этого благородное лицо, даже виртуально, не удавалось.
Я сидел напротив через дорогу на стальном ограждении и честно пробовал что-то почувствовать. Попытался изо всех сил пожалеть себя - не получилось. Разозлиться - тоже. Тогда я надулся изо всех сил на манер попугая, и решил страстно погоревать, но и тут не удалось. Наоборот, представив себя скорбного и рыдающего, я заржал как конь, отчего некоторые зеваки стали опасливо оглядываться. Тогда я плюнул и стал размышлять о вечном, то есть о бабах. Вспомнил любовницу. Вспомнил жену. Решил, что и они обе ничего, и Ира из Новосибирсквнешторгбанка тоже. Но с последней как-то не успелось. Хорошо, ласково и очень удачно получилось с Галей. Это да.
Уехал я с труповозкой. Когда распилили, разогнули, разжали, разорвали в клочья искореженный металл и по кускам достали тело, я убедился, что шофер "шестерки" был абсолютно прав. Лепить фотогеничную скульптуру из фарша не было никакого резона, и гроб с телом наверняка будет закрыт. Хотя, не все ли мне теперь равно.
Части тела скурпулезно пересчитали, сложили на носилки, накрыли черной пленкой и, отогнав папараци, засунули клиента в железный фургон без всяких признаков окон. Шоу окончилось, все разъехались, унося в своих сотовых и цифровых фотоаппаратах десятки снимков, которыми уже через час будут хвастаться на интернет-форумах. А что я хотел? Я ведь и сам, со странным необъяснимым удовольствием, бывало, рассматривал фотографии с места ДТП. Просто никогда не думал, не верил, не представлял, что когда-нибудь на тех же сайтах будет и мое тело в разных ракурсах.
Шофер труповозки закрыл фургон на обыкновенный амбарный замок, отряхнул руки и, кряхтя, залез на свое место.
- Чего стонешь? - спросил его напарник, усаживаясь рядом.
- Да радикулит проклятый! Пока сидишь - еще ничего, но как слазить-залазить, так хоть плачь! Закрывай, поедем. Сдадим жмурика, да на боковую.
Я подошел с пассажирской стороны и удержал рукой закрывающуюся дверь.
- Закрывай, говорю! - повторил главный труповоз, - чего задумался?
- Подвинься! - попросил я.
Напарник кивнул головой и слегка переместился к коробке передач.
Я быстро залез и отклонился назад, чтобы спец по трупам без проблем захлопнул дверь.
- Ты чего прижался? - удивился шофер, - места, что ли, нет?
- Да пружина там у тебя обшивку пропорола и жопу колет! Сколько раз просил - или загни конец или, я не знаю, обивку заштопай, что ли!
- Хм! - довольно усмехнулся водитель и мастерски, без всякого хруста, воткнул первую передачу, - завтра загну. Штопать еще…
Мы тронулись, и тут оба-двое надолго замолчали. Вернее, опять возник эффект выключения звука у телевизора. Они ожесточенно жестикулировали, напрягали все отпущенные им от природы мимические мышцы и ни на минуту не закрывали ртов. Но я ничего не слышал. По рукам, правда, я понял, что речь идет о жопах и сиськах. Внезапно я понял, что вранье в этом мире как бы не считается, не имеет смысла и потому не озвучивается. Вот ведь, как просто-то.
Но оно даже лучше. Мимо сначала проплыл кусок пригорода, потом городские окраины с редкими огнями, а потом сам город, освещенный помпезно, вычурно и, наверное, безвкусно. Впрочем, при жизни я этого не замечал, а сейчас мне было вообще по барабану. Я сидел, смотрел в окно и думал. Обо все сразу и ни о чем. Потом мы проехали мост, свернули направо, огней стало много меньше, потом впереди возникла одна-единственная лампочка, прямо над крыльцом морга.
Заходить внутрь мне сразу расхотелось. Не то чтобы страх - чего уже было бояться, но сейчас наверняка вылезет пьяный санитар или сторож или кто там еще может быть и начнет железными своими бесчувственными клешнями хватать меня за части тела и складывать по своему разумению. А то и вовсе - свалит в угол до утра и уйдет смотреть, например, футбол, запивая его дешевым прокисшим пивом, зато крепленым почти до состояния ерша.
С телом я простился без сожаления, да, в общем, и без особой симпатии. О чем жалеть, ведь каждый в мире странник… Коллеги-труповозы с веселым грохотом выгрузили носилки из фургона, попутно потеряв не очень теперь важную часть меня (по-моему - ступню) и решили закурить. Я глянул на свой собственный фарш под черной полиэтиленовой пленкой, хотел было скорбно и напыщенно пофилософствовать, но неожиданно расхотелось.
За компанию с ними я достал французскую сигарету, похлопал по карманам и понял, что зажигалки у меня нет.
- Дай-ка огоньку! - попросил я шофера.
Тот посмотрел на меня, скосив глаза, несколько раз безуспешно пощелкал изрядно поношенной одноразовой зажигалкой, потом бросил ее на черный пластик и достал другую, тоже не менее потертую, но, видимо, исправную:
- Кремень, поди, стесался. Ладно, пусть жмурик курит.
- Благодарю, - улыбнулся я, взял сломанную китайскую зажигалку, щелкнул, она тут же весело и четко ответила огоньком.
Мы стояли вокруг и смотрели на тело.
- Посмотрим, может в карманах чего есть? - сказал шофер.
Его напарник, видимо, не отличался большим любопытством, поэтому пожал плечами:
- Сам смотри. Тут куски одни, я вообще не вижу, где тут карманы.
- Жалко же. Санитары все вытащат.
- Да хрень с ними. Бумажник мент взял, я видел. А хотя кольцо вот есть. Будешь снимать?
- Ага, - буднично ответил шофер, деловито взялся за кисть и ловко стал снимать обручальное кольцо, технично его вращая. Я смотрел и молчал. Меня почему-то это не волновало.
- Черт, палец распух, что ли… - выругался он, - а не, идет… есть!
- Ты всех, что ли, потрошишь? - спросил я без всякой обиды.
- Да какая разница! - посмотрел водитель сначала на меня, потом на напарника, - не я, так санитары, а те вообще зубы золотые пассатижами рвут. Да еще и жалуются.