Он уже прежде знал, что
в этой квартире жил один семейный немец, чиновник: "Стало быть, этот немец
теперь выезжает, и, стало быть, в четвертом этаже, по этой лестнице и на этой
площадке, остается, на некоторое время, только одна старухина квартира занятая.
Это хорошо... на всякой случай..." - подумал он опять и позвонил в старухину
квартиру. Звонок брякнул слабо, как будто был сделан из жести, а не из меди. В
подобных мелких квартирах таких домов почти все такие звонки. Он уже забыл звон
этого колокольчика, и теперь этот особенный звон как будто вдруг ему что-то
напомнил и ясно представил... Он так и вздрогнул, слишком уж ослабели нервы на
этот раз. Немного спустя дверь приотворилась на крошечную щелочку: жилица
оглядывала из щели пришедшего с видимым недоверием, и только виднелись ее
сверкавшие из темноты глазки. Но увидав на площадке много народу, она ободрилась
и отворила совсем. Молодой человек переступил через порог в темную прихожую,
разгороженную перегородкой, за которою была крошечная кухня. Старуха стояла
перед ним молча и вопросительно на него глядела. Это была крошечная, сухая
старушонка, лет шестидесяти, с вострыми и злыми глазками, с маленьким вострым
носом и простоволосая. Белобрысые, мало поседевшие волосы ее были жирно смазаны
маслом. На ее тонкой и длинной шее, похожей на куриную ногу, было наверчено
какое-то фланелевое тряпье, а на плечах, несмотря на жару, болталась вся
истрепанная и пожелтелая меховая кацавейка. Старушонка поминутно кашляла и
кряхтела. Должно быть, молодой человек взглянул на нее каким-нибудь особенным
взглядом, потому что и в ее глазах мелькнула вдруг опять прежняя недоверчивость.
- Раскольников, студент, был у вас назад тому месяц, - поспешил пробормотать
молодой человек с полупоклоном, вспомнив, что надо быть любезнее.
- Помню, батюшка, очень хорошо помню, что вы были, - отчетливо проговорила
старушка, по-прежнему не отводя своих вопрошающих глаз от его лица.
- Так вот-с... и опять, по такому же дельцу... - продолжал Раскольников, немного
смутившись и удивляясь недоверчивости старухи.
"Может, впрочем, она и всегда такая, да я в тот раз не заметил", - подумал он с
неприятным чувством.
Старуха помолчала, как бы в раздумье, потом отступила в сторону и, указывая на
дверь в комнату, произнесла, пропуская гостя вперед:
- Пройдите, батюшка.
Небольшая комната, в которую прошел молодой человек, с желтыми обоями, геранями
и кисейными занавесками на окнах, была в эту минуту ярко освещена заходящим
солнцем. "И тогда, стало быть, так же будет солнце светить!.." - как бы
невзначай мелькнуло в уме Раскольникова, и быстрым взглядом окинул он все в
комнате, чтобы по возможности изучить и запомнить расположение. Но в комнате не
было ничего особенного. Мебель, вся очень старая и из желтого дерева, состояла
из дивана с огромною выгнутою деревянною спинкой, круглого стола овальной формы
перед диваном, туалета с зеркальцем в простенке, стульев по стенам на двух-трех
грошовых картинок в желтых рамках, изображавших немецких барышень с птицами в
руках, - вот и вся мебель. В углу перед небольшим образом горела лампада. Все
было очень чисто: и мебель, и полы были оттерты под лоск; все блестело.
"Лизаветина работа", - подумал молодой человек. Ни пылинки нельзя было найти во
всей квартире. "Это у злых и старых вдовиц бывает такая чистота", - продолжал
про себя Раскольников и с любопытством покосился на ситцевую занавеску перед
дверью во вторую, крошечную комнатку, где стояли старухины постель и комод и
куда он еще ни разу не заглядывал. Вся квартира состояла из этих двух комнат.
- Что угодно? - строго произнесла старушонка, входя в комнату и по-прежнему
становясь прямо перед ним, чтобы глядеть ему прямо в лицо.