Я тебя выслушаю, только наперед меня послушай, - сказала мамаша Карк (я, конечно, сглаживаю ее грубое просторечие). - Ты на примете у нечистой силы. О чем только фермер Лью думает, чего не зовет попа крестить тебя? Дурья башка! Ежели и нонешнее воскресенье упустит, тогда, боюсь, вовек уж не окропят тебя водицей и не осенят крестным знамением, помяни мое слово.
- Ой ли! - изумилась девушка. - Да кто ж это приметил меня?
- Большущий черный молодец, высоченный, как жердина в стогу. Ввечеру, только солнце село, выходит ко мне из лесу возле Мертвецкой Балки, ну, я-то сразу смекнула, кто он таков: идет, земли не касаясь, хоть и делает вид, будто ступает по дороге. Сперва хотел он, чтоб я взяла у него понюшку табаку, а я ни в какую, тогда стал давать мне золотую гинею, только я ведь не лыком шита. И все для чего: чтобы заманить тебя сюда вечером, да проткнуть свечу булавками и суженого твоего привадить. А про себя сказал, что он-де знатный лорд и ты, мол, пришлась ему по сердцу.
- А ты что ж, отказала ему?
- Для твоего же блага, дочка, - заверяет ее мамаша Карк.
- Так ведь все это правда, каждое словечко! - кричит ей девушка в страшном волнении - даже на ноги вскочила, хотя перед тем уселась чинно на большой дубовый сундук.
- Правда, дочка? Вот так так, ну растолкуй мне тогда все по чести, - требует старуха Карк, не сводя с нее придирчивого взгляда.
- Вечор иду я домой с гулянья, со мной еще фермер Дайкс с женой и дочка ихняя, Нелл. Дошли мы вместе до перелаза и распрощались.
- И ты в ночи одна-одинешенька пошла по тропе? - возмутилась старуха Карк.
- Да мне не страшно было, сама не ведаю почему. Мне же домой мимо старого Говартского замка идти: тут тропинка, там стена.
- Знаю уж, глухая тропа. Сидела б ты вечером дома, не то пожалеешь, ох пожалеешь! Говори, чего увидала?
- Да ничего такого, мамаша, ничего такого страшного!
- Голос какой-никакой слышала? Звал тебя кто по имени?
- Ничего не слышала, чтоб забояться, только шум-тарарам в старом замке, - отвечает ей девица. - Ничего не слыхала, не видала, чтоб забояться, зато много чудного да веселого. Слышала пение и смех, издалека, это да, я даже постояла, прислушалась. Потом прошла еще чуток, и там на лугу Пай-Мег под стенами замка, от меня шагах в двадцати, не боле, я увидала большое гулянье - все нарядные, в шелках да атласе, господа в бархатных кафтанах с золотым шитьем, а дамы в бусах - и бусы так сверкают, что ослепнуть можно, и веера у них большущие, и лакеи у них в пудреных париках, точь-в-точь как у шерифа на задке его кареты, только эти еще в десять раз пышнее.
- Прошлой ночью луна была полная, - заметила старуха.
- Так ярко светила, аж глазам больно, - подтвердила девушка.
- То не худо, что не чертом намалевано, - напомнила ей старуха народную мудрость. - Там ведь ручей бежит. Ты же на этой стороне была, а те - на той. Звали тебя к себе, за ручей-то?
- А то не звали! Да любезно так звали, так ласково! Но ты уж позволь мне самой рассказывать. Они там беседы беседовали, и смеялись, и ели, и пили из длинных чарок, и сидели все на траве, и музыка играла, а я спряталась за куст и глядела на их праздник; и вот они встали и давай плясать, и тут рослый малый - я его раньше-то не приметила - говорит мне: "Иди сюда, на эту сторону, потанцуй с молодым лордом, уж очень ты ему пришлась по сердцу, а лорд тот - я самый и есть", и я, понятное дело, зыркнула на него исподтишка - до чего же, думаю, пригожий молодец, хоть платье на нем все черное: на перевязи шпага висит и бархат на кафтане в два раза тоньше, чем в городской лавке в Голден-Фрайрзе. И он на меня снова глянул, будто невзначай, и стал говорить мне, что влюбился в меня без памяти, и, мол, с ним тут сейчас его батюшка и сестра, и все они приехали из Катстеанского замка повидать меня, а это путь неблизкий, от Голден-Фрайрза еще ехать и ехать.
- Полно, дочка, ты мне зубы не заговаривай, выкладывай все по чести. Каков он из себя? Лицо сажей перемазано? Высоченный, в плечах широк, по виду - нечисть, одежда на нем черная, да и не платье - так, лохмотья одни?
- Лицо у него длинное, но собой он хорош, не смуглее цыгана, и платье у него черное и пышное, пошито из бархата, говорит, что он сам и есть молодой лорд, и по виду он точно лорд.
- Не иначе тот самый, кого я повстречала у Мертвецкой Балки, - тревожно сдвинув брови, молвила мамаша Карк.
- Да ну же, матушка! Как это можно? - вскинулась девица, тряхнув своей прелестной головкой и улыбнувшись снисходительно. Однако ведунья ничего ей не ответила, и девушка стала рассказывать дальше: - Когда они пустились в пляс, он снова меня поманил, только я к нему за ручей не пошла - не то из гордости, потому что одета была не как следует, не то из упрямства, уж не знаю, однако ж не пошла, и шагу не ступила. Ни-ни, хотя мне страсть как хотелось!
- Радуйся, дочка, что не перешла ручей.
- Да чему ж тут радоваться?
- Отныне чтоб затемно из дому ни ногой! Да и засветло не разгуливай одна пустынными тропками. Вот окрестят тебя, тогда еще куда ни шло, - распорядилась старуха Карк.
- Да я раньше замуж выйти успею.
- С эдаким женихом как бы тебе навеки в девках не остаться, - покачала головой мамаша Карк.
- Вот заладила! Молодой лорд говорит, что он от меня без ума. Хотел колечко мне подарить, уж такое красивое колечко-то, с камушком! Дак я, голова садовая, чего-то закобенилась, не взяла, а он ведь не абы кто - молодой лорд!
- Лорд, как же, держи карман шире! Совсем ты, видать, рехнулась али заблажила? Хочешь знать, кто они такие, господа твои распрекрасные? А вот я тебе скажу. Доби да фэйри, все до одного! И ежели ты им чего поперек сделаешь, они тебя заберут, и тогда уж тебе из их лап не вырваться во веки вечные! - сумеречно изрекла старуха.
- Ну ты скажешь! - в сердцах отвечает ей девушка. - Кто из нас рехнулся! Да я бы давно померла со страху, если бы такую нечисть увидала! Быть того не может, уж до чего они все ласковые, веселые да ладные!
- Ну будет, от меня-то чего тебе надобно, дочка? - оборвала ее старуха.
- Я знать хочу - на-ка вот шестипенсовик, - как мне быть. Обидно ж упустить такого жениха!
- Молись сама, красавица, тут я тебе не помощница, - угрюмо говорит ей на это старуха. - Ежели с ними пойдешь, то уж назад не воротишься. Не вздумай с ними ни есть, ни пить, ни говорить и ничего не бери от них в дар, хотя бы и булавки - заруби себе это на носу! - не то пропадешь.
Девушка понурила голову, - видно, не по душе ей были бабкины наказы.
Бабка некоторое время смотрела на нее в упор, насупившись и что-то смекая про себя.
- Скажи мне, дочка, скажи как на духу, - люб он тебе?
- Вот еще! - тряхнула девушка головой и зарделась до самых ушей.
- То-то я смотрю! - сказала старуха с тяжким вздохом и, закручинившись, снова повторила: "То-то я смотрю!" А после вышла за порог, шаг-другой сделала и поглядела окрест, будто остерегаясь кого-то. - Околдовали девку, околдовали!
Вернувшись в дом, мамаша Карк спросила:
- С того разу ты больше его не видала?
Девица еще не оправилась от смущения - присмирела и тон свой сбавила.
- Кажись, видела я его, как сюда шла, - все мне чудилось, будто идет он со мной вровень меж дерев, да потом поняла, что обманулась: никого там в деревьях не было. На ходу иной раз померещится - словно одно дерево за другим вдогонку бежит.
- Нечего мне сказать тебе, красавица, окромя того, что сказала уже, - отрезала старуха и строго-настрого повторила свой наказ: - Ступай сейчас домой, да не медли в пути; и по дороге сказывай молитвы; и все дурные мысли от себя гони; и чтоб из дому больше ни ногой, пока тебя не окрестят - в нонешнее воскресенье, запомни!
С этим сварливым напутствием она проводила девушку до ограды и долго смотрела ей вслед, покуда та не скрылась совсем за деревьями.
На небо набежали тучи, как перед грозой, кругом враз стемнело, и девушка, растревоженная сумеречным взглядом мамаши Карк на все происшедшее, заспешила пустынной тропой через лес.
Незнакомая черная кошка, увязавшаяся было за ней еще по дороге от дома - известно ведь, что кошки в поисках добычи забредают порой на лесную опушку или в рощицу, - выскочила откуда-то из-под дуба и снова за ней увязалась. Чем темнее становилось вокруг, тем черная бестия делалась, кажется, все больше и больше, а зеленые ее глаза сверкали, как два шестипенсовика, и когда над холмами у Вилларденской дороги загромыхал гром, струхнувшей девице стало и вовсе не по себе.