Его прогулки неизменно превращались в своеобразное путешествие в прошлое, во время которого он с помощью реликвий, оставшихся от былого блеска, воссоздавал картину ушедших веков. Варды жили в большом особняке в георгианском стиле, стоявшем на довольно крутом склоне холма к востоку от реки. Из задних окон флигеля Чарльз мог с головокружительной высоты любоваться стоящими совсем рядом друг с другом шпилями, куполами, остроконечными кровлями и верхними этажами высоких зданий Нижнего города на фоне пурпурных холмов и полей. В этом доме он родился, и няня впервые выкатила его в колясочке из красивого классического портика кирпичного фасада с двойным рядом колонн. Она везла его мимо маленькой белой фермы, построенной два века тому назад и давно уже поглощенной городом, к солидным зданиям колледжей, выстроившимся вдоль респектабельной богатой улицы, где квадратные кирпичные особняки и деревянные дома поменьше с узкими портиками, обрамленными колоннами в дорическом стиле, дремали, отгородившись от мира изобилием цветников и садов.
Его катали и вдоль сонной Конгдон Стрит, расположенной пониже на крутом склоне холма, на восточной стороне которой располагались строения на высоких столбах. Здесь стояли древние маленькие деревянные дома, - разрастаясь, город "карабкался" вверх, - и во время таких прогулок маленький Вард словно открывал для себя колорит старого поселения времен колонизации. Няня любила посидеть на скамейке на Проспект Террас и поболтать с полицейским; одним из первых детских воспоминаний Варда была увиденная с этой огромной, обнесенной заграждением насыпи картина простиравшегося к востоку необъятного моря крыш, куполов, шпилей и дальних холмов, подернутых легкой туманной дымкой, окрашенных в таинственный фиолетовый цвет на фоне горящего красным, пурпурным и золотым огнем апокалипсического заката, подсвеченного странными зелеными лучами. Высокий мраморный купол ратуши выделялся сплошной темной массой, а увенчивавшую его статую, на которую из разорвавшихся черных облаков на пылающем небе падал случайный солнечный луч, окружал фантастический ореол.
Когда Вард подрос, начались бесконечные прогулки; сначала мальчик нетерпеливо тащил за руку няню, потом стал ходить сам, предаваясь мечтательному созерцанию. Он устремлялся наудачу все ниже и ниже по крутому склону, с каждым разом достигая все более древнего и причудливого слоя старого города. В предвкушении новых открытий, недолго колебался, прежде чем спуститься по почти отвесной Дженкс Стрит, где дома ограждены каменной оградой и подъезды прикрывали от солнца навесы в колониальном стиле, до тенистой Бенефит Стрит, где прямо перед ним предстанет деревянный дом - настоящий памятник архитектуры, каждый вход которого окружали пилястры в ионическом стиле, рядом - почти "доисторическое" строение с двускатной крышей, полуразрушенным скотным двором и другими пристройками, необходимыми для фермы, а еще немного поодаль - грандиозный особняк судьи Дюфри с остатками былого георгианского величия. Сейчас все это превратилось в трущобы; но гигантские тополя дарили живительную тень, и мальчик шел к югу, вдоль длинных рядов зданий, возведенных еще до Революции, с высокими трубами в середине и классическими порталами. Они стояли на восточной стороне улицы на высоких фундаментах, к входу вели два марша каменных ступеней, и маленький Вард мог живо представить себе, как выглядели дома, когда улица еще оставалась молодой - он словно видел красные каблуки и пудренные парики прохожих, шагающих по каменной мостовой, теперь совсем стертой.
На западной стороне почти такой же крутой склон, как и наверху, вел к старинной Таун Стрит, которую основатели города провели вдоль берега реки в 1636 году. Здесь его прорезали бесчисленные тропинки, вдоль которых скучились полуразвалившиеся домишки, построенные в незапамятные времена; как ни очарован был ими Чарльз, он долго не осмеливался спуститься в этот древний отвесный лабиринт из страха, что они обернутся видениями или вратами, ведущими к неведомым ужасам. Такому рискованному предприятию он предпочитал прогулку вдоль Бенефит Стрит, где за железной оградой прятался двор церкви Святого Иоанна, вмещавшей в 1761 году Управление колониями, и полуразвалившийся постоялый двор "Золотой мяч", в котором когда-то останавливался Джордж Вашингтон. На Митинг Стрит, - Бывшей Гаол Лейн, затем Кинг Стрит, - он поворачивался к востоку и, задрав голову, рассматривал построенную для облегчения подъема, изгибавшуюся пологой аркой лестницу, в которую переходила дорога; на западе внизу виднелась старая кирпичная школа, а расположенный напротив дом, где печатались "Провиденс Газетт" и "Кантри Джорнел", еще до Революции украшала старинная вывеска с изображением головы Шекспира. Дальше красовалось изысканное здание Первой Баптистской церкви постройки 1775 года, - особую прелесть ему придавали несравненная колокольня, созданная Гиббсом, георгианские кровли и купола. К югу улицы становились намного более ухоженными, появлялись группы небольших особнячков; но давным-давно протоптанные тропинки вели вниз по крутому спуску на запад, где тесно скученные дома с архаичными остроконечными крышами и остовами, демонстрировавшими разные стадии живописного пестрого распада, казались призрачными видениями, а извилистая набережная, вдоль которой они стояли, и старый порт, наверное, еще помнили порок, богатство и нищету славной эпохи колонизации. Здесь были полусгнившие верфи, мутноглазые корабельные фонари и улочки, носящие многозначительные названия Добыча, Слиток, Золотой переулок, Серебряный тупик, Монетный проезд, Дублон, Соверен, Гульден, Доллар, Грош и Цент.
Когда Вард стал немного старше и уже отваживался на более рискованные походы, он иногда спускался в этот рукотворный водоворот покосившихся, готовых рухнуть домишек, сломанных шпангоутов, угрожающе поскрипывающих ступеней, шатающихся перил, сверкающих чернотой лиц и невероятных запахов; он проходил от Саут Мейн до Саут Уотер, забредал в доки, где до сих пор стоят, прижавшись друг к другу бортами, древние пароходы, и возвращался северной дорогой по берегу, мимо построенных в 1816 году складов с крутыми крышами, мимо площади у Большого Моста, на пролетах которого возвышается еще крепкое здание городского рынка. На этой площади он останавливался, впитывая в себя пьянящую красоту старого города, раскинувшегося на востоке в смутной дымке тумана, который прорезали шпили колониальных времен, и подобно Лондону с его храмом Святого Павла, увенчанного массивным куполом новой церкви Кристиан Сайенс. Больше всего ему нравилось приходить сюда перед закатом, когда косые лучи солнца падают на здание рынка, на стройные колокольни и ветхие кровли на холме, окрашивают все в золотые тона, придавая волшебную загадочность сонным верфям, где некогда бросали якорь торговые корабли, приходившие в Провиденс со всего света. Наконец, чувствуя, как после долгого созерцания кружится голова от щемящей любви к этой прекрасной картине, поднимался по склону и уже в сумерках шел домой мимо старой белой церкви, по узким крутым улочкам, где сквозь маленькие окошки и двери, расположенные высоко, над двумя маршами каменных ступеней с перилами кованого чугуна, уже просачивался желтый свет.
Позже он часто оказывал предпочтение резким контрастам. Часть своих прогулок посвящал расположенным к северо-западу от своего дома, на нижнем уступе холма Темперс Хилл, пришедшим в упадок районам колониального периода с их гетто и негритянским кварталом, которые лежали вокруг станции, откуда до Революции шли почтовые кареты до Бостона. Потом отправлялся в южную часть города, царство красоты и изящества, на Беневолент, Джордж, Павер и Уильямс Стрит, где зеленые склоны хранят в первозданном виде роскошные особняки и обнесенные стеной сады, а подниматься надо по крутой, затененной густой зеленью дороге, с которой связано столько приятных воспоминаний. Такие походы, вкупе с прилежным изучением документов, бесспорно способствовали тому, что Вард приобрел необычайно широкие знания во всем, имеющим отношение к старине, и в конце-концов зти знания полностью вытеснили из рассудка юноши современный мир; они же подготовили почву, на которую зимой 1919–1920 года пали семена, давшие столь необычные и страшные всходы.
Доктор Виллет уверен, что до злополучной зимы, когда были отмечены первые изменения в характере Варда, его увлечение прошлым не содержало в себе ничего патологического и таинственного. Кладбище привлекало его лишь оригинальностью памятников и исторической ценностью, в юноше полностью отсутствовала жажда насилия, не проявлялись какие-либо примитивные инстинкты. Но потом, постепенно и почти незаметно, начали обнаруживать себя любопытные последствия одного из самых блестящих генеалогических открытий Чарльза, которое он сделал год назад, выяснив, что среди его предков по материнской линии был некий Джозеф Карвен, проживший необычайно долгую жизнь. Карвен приехал в Провиденс из Салема в марте 1692 года, и о нем ходило множество странных, внушающих ужас слухов.