Синий фонарь - Пелевин Виктор Олегович

Первая книга молодого писателя, работающего в редком и напряженном жанре сатирико-философской фантастики. В рассказах причудливо переплетаются история и современность, идеи Востока и Запада, возвышенная мысль и низменная действительность.

Сборник входит в книжную серию "Альфа-фантастика".

Содержание:

Часть первая: Принц Госплана

Жизнь и приключения сарая Номер XII

Затворник и Шестипалый

Проблема верволка в Средней полосе

Принц Госплана

Часть вторая: Спи

Спи

Вести из Непала

Девятый сон Веры Павловны

Синий фонарь

СССР Тайшоу Чжуань

Мардонги

Часть третья: День бульдозериста

День бульдозериста

Онтология детства

Встроенный напоминатель

Миттельшпиль

Часть четвертая: Ухряб

Ухряб

Часть пятая: Память огненных лет

Музыка со столба

Луноход

Откровение Крегера (комплект документов)

Оружие возмездия

Реконструктор (об исследованиях П. Стецюка)

Хрустальный мир

Художник: Александр Астрин

Содержание:

• Виктор Пелевин - Синий фонарь 1

  • Часть первая - Принц Госплана 1

  • Часть вторая - Спи 26

  • Часть третья - День бульдозериста 44

  • Часть четвертая - Ухряб 58

  • Часть пятая - Память огненных лет 60

Виктор Пелевин
Синий фонарь

Я. Это личное, как знают все ученики, местоимение. И в то же время Я каждого человека - Вселенная. Созданная внешним миром. Любовью отца и матери. Познанием. Богом. Или поиском Бога. Есть люди - их мало, - которые сами рождают миры своих Вселенных, то есть творят . Виктор Пелевин - из творцов. Его миры бывают абсолютно невероятными - миры снов, живых сараев, философствующих цыплят, компьютерных игр, совслужащих-оборотней, наркотиков. Сочинения этого писателя можно назвать "психоделической фантастикой", только к ЛСД или псилоцибину она не имеет ни малейшего отношения. "Психоделия" Пелевина рождена эрудицией автора, знанием китайской философии, увлечением информатикой, мистикой, метафизикой, магией и еще многими вещами, а самое главное - страшной болью по поводу всего, что творится в нашем разнесчастном "совке". Его фантастику можно счесть безысходной, но даже в отчаянии он все-таки оставляет место надежде: "Если ты оказался в темноте и видишь хотя бы самый слабый луч света, ты должен идти к нему… (а не) рассуждать, имеет смысл это делать или нет". Антиутопия, псевдофилософские трактаты, история "шиворот-навыворот", переплетение сознаний, воспоминания "зэка" о своем детстве… Что это - новый Борхес? Нет, перед нами В. Пелевин - автор, который может со всей ответственностью и болью сознаться: моя книга, моя сатира и те миры, что я пишу, это Я.

Часть первая
Принц Госплана

Жизнь и приключения сарая Номер XII

Вначале было слово, и даже, наверное, не одно - но он ничего об этом не знал. В своей нулевой точке он находил пахнущие свежей смолой доски, которые лежали штабелем на мокрой траве и впитывали желтыми гранями солнце; находил гвозди в фанерном ящике, молотки, пилы и прочее, - представляя все это, он замечал, что скорей домысливает картину, чем видит ее. Слабое чувство себя появилось позже, когда внутри уже стояли велосипеды, а его правую сторону заняли полки в три яруса. По-настоящему он был тогда еще не Номером XII, а просто новой конфигурацией штабеля досок, но именно эти времена оставили в нем самый чистый и запомнившийся отпечаток: вокруг лежал необъяснимый мир, а он, казалось, в своем движении по нему остановился на какое-то время здесь, в этом месте.

Место, правда, было не из лучших - задворки пятиэтажки, возле огородов и помойки, - но стоило ли расстраиваться? Ведь не всю жизнь он здесь проведет. Задумайся он об этом, пришлось бы, конечно, ответить, что именно всю жизнь он здесь и проведет, как это вообще свойственно сараям, - но прелесть самого начала жизни заключается как раз в отсутствии таких размышлений: он просто стоял себе под солнцем, наслаждаясь ветром, летящим в щели, если тот дул от леса, или впадая в легкую депрессию, если ветер дул со стороны помойки; депрессия проходила, как только ветер менялся, не оставляя на его неоформившейся душе долговечных следов.

Однажды к нему приблизился голый по пояс мужчина в красных тренировочных штанах; в руках он держал кисть и здоровенную жестянку краски. Этот мужчина, которого сарай уже научился узнавать, отличался от всех остальных людей тем, что имел доступ внутрь, к велосипедам и полкам. Остановясь у стены, он обмакнул кисть в жестянку и провел по доскам ярко-багровую черту. Через час сарай багровел, как дым, в свое время восходивший, по некоторым сведениям, кругами к небу; это стало первой реальной вехой в его памяти - до нее на всем лежал налет потусторонности и счастья.

В ночь после окраски, получив черную римскую цифру - имя (на соседних сараях стояли обычные цифры), он просыхал, подставив луне покрытую толем крышу.

"Где я, - думал он, - кто я?"

Сверху было темное небо, потом он, а внутри стояли новенькие велосипеды; на них сквозь щель падал луч от лампы во дворе, и звонки на их рулях блестели загадочней звезд. Сверху на стене висел пластмассовый обруч, и Номер XII самыми тонкими из своих досок осознавал его как символ вечной загадки мироздания, представленной - это было так чудесно - и в его душе. На полках лежала всякая ерунда, придававшая разнообразие и неповторимость его внутреннему миру. На нитке, протянутой от стены к стене, сохли душица и укроп, напоминая о чем-то таком, чего с сараями просто не бывает, - тем не менее они именно напоминали, и ему иногда мерещилось, что раньше он был не сараем, а дачей или по меньшей мере гаражом.

Он ощутил себя и понял, что то, что ощущало - то есть он сам, - складывалось из множества меньших индивидуальностей: из неземных личностей машин для преодоления пространства, пахнувших резиной и сталью; из мистической интроспекции замкнутого на себе обруча; из писка душ разбросанной по полкам мелочи вроде гвоздей и гаек и из другого. В каждом из этих существований было бесконечно много оттенков, но все-таки любому соответствовало что-то главное для него - какое-то решающее чувство, и они, сливаясь, образовывали новое единство, огороженное в пространстве свежевыкрашенными досками, но не ограниченное ничем; это и был он, Номер XII, и над ним в небе сквозь туман и тучи неслась полностью равноправная луна… С тех пор по-настоящему и началась его жизнь.

Скоро Номер XII понял, что больше всего ему нравится ощущение, источником или проводником которого были велосипеды. Иногда, в жаркий летний день, когда мир вокруг затихал, он тайно отождествлял себя то со складной "Камой", то со "Спутником" и испытывал два разных вида полного счастья.

В этом состоянии ничего не стоило оказаться километров за пятьдесят от своего настоящего местонахождения и катить, например, по безлюдному мосту над каналом в бетонных берегах или по сиреневой обочине нагретого шоссе, сворачивать в тоннели, образованные разросшимися вокруг узкой грунтовой дорожки кустами, чтобы, попетляв по ним, выехать уже на другую дорогу, ведущую к лесу, через лес, через поле - прямо в оранжевое небо над горизонтом; можно было, наверное, ехать по ней до самого конца жизни, но этого не хотелось, потому что счастье приносила именно эта возможность. Можно было оказаться в городе, в каком-нибудь дворе, где из трещин асфальта росли какие-то длинные стебли, и провести там вечер - вообще, можно было почти все.

Когда он захотел поделиться некоторыми из своих переживаний с оккультно ориентированным гаражом, стоящим рядом, он услышал в ответ, что высшее счастье на самом деле только одно, и заключается в экстатическом единении с архетипом гаража, - как тут было рассказать собеседнику о двух разных видах совершенного счастья, одно из которых было складным, а другое зато имело три скорости?

- Что, и я тоже должен стараться почувствовать себя гаражом? - спросил он как-то.

- Другого пути нет, - отвечал гараж, - тебе это, конечно, вряд ли удастся до конца, но у тебя больше шансов, чем у конуры или табачного киоска.

- А если мне нравится чувствовать себя велосипедом? - высказал Номер XII свое сокровенное.

- Ну что же, чувствуй. Запретить не могу. Чувства низшего порядка для некоторых - предел, и ничего с этим не поделаешь, - сказал гараж.

- А чего это у тебя мелом на боку написано? - переменил тему Номер XII.

- Не твое дело, говно фанерное, - ответил гараж с неожиданной злобой.