***
Когда она ушла, я посмотрел на свое отражение в зеркале, устало вздохнул и поплелся на кухню ставить чайник.
- А вот кофе в этот раз она не приготовила, - проворчал я, ломая о коробок третью спичку. - Вот ведь незадача: спички, и те "огнеупорные". Давно же хотел переехать в нормальную квартиру с нормальной кухней, с нормальной… Ага, вот так… Ну, на кофе меня не хватит, обойдемся чаем. Чаем, чаем… А остался ли у меня чай?
Я взглянул на полки. Баночка из-под чая была пуста. И это не было удивительно - третий день я не выходил из дома, а, как известно, если запасы не пополнять, то рано или поздно они кончаются. Увы, чай в банках не растет. У меня постоянно не ко времени кончаются то сигареты, то чай. Впрочем, я еще не помню случая, чтобы что-то кончалось "ко времени".
Отыскав в дальнем углу полупустую банку растворимого кофе, я поставил ее на стол и вернулся в комнату. Включил телевизор, сел на диван и, подперев кулаком подбородок, уставился в медленно загорающийся экран. Изображение на экране подпрыгнуло, туман сложился в слащавую физиономию комментатора, и, преданно глядя на меня лживыми глазами, диктор объявил: …продолжаются бои. Из информированного источника мы узнали, что в город проникло не более десяти оппозиционеров. В настоящее время проводится крупномасштабная операция по защите города от бандформирований. Из того же источника нам стало известно, что, для более успешного исхода операции, к городу подтягиваются две колонны бронетехники и три дивизии особого назначения… Я задумчиво почесал кончик носа, усваивая информацию, но с "усвоением" у меня не получилось, и я переключил телевизор на другой канал. - …от выбранного курса ни при каких условиях, - строго предупредил меня с экрана политический деятель. - Может быть, кого-то этого и не хочется, но они могут оставить свои беспочвенные надежды, потому что нам этого совсем не хочется. Конечно, ошибки случаются и у нас, но, как вы сами понимаете, и это не наша вина, а тех, кто всеми силами пытается нас скомпрометировать и заставить свернуть с…
Заинтересовавшись, я взял со стола линейку и измерил висевшую на экране физиономию сначала в высоту, потом в ширину. Результаты замеров подтвердили мое предположение: "вширь" физиономия значительно обгоняла "ввысь". Больше меня в этой программе ничего не интересовало, и я еще раз повернул ручку телевизора… С экрана прямо на меня бросилась до дистрофичного худая девица в безвкусном пеньюаре, болтающемся на ее костлявых плечах как абажур вокруг торшера.
- Возьми меня! - хрипло рявкнула она, зачем-то облизывая губы.
- Н-не хочу, - честно признался я, и в тот же миг голос за кадром прохрипел:
- Да, любовь моя! Иди же ко мне, и мы сольемся в нежной страсти!
Откуда-то сбоку на экран вылезло бородатое чудовище и, играя светом ламп на огромной, лоснящейся лысине, потянуло повизгивающую девицу на диван. В течение следующих пяти минут оператор возил камеру кругами, демонстрируя мне "сливающихся в нежной страсти" во всех мыслимых и немыслимых подробностях. Насупившись, я смотрел на них, чувствуя, как постепенно исчезает у меня обычно столь сильно развитая тяга к "прекрасному полу". Представив, как подобная "соблазнительница" испускает у меня над ухом шипящий "скрип любви", я содрогнулся, выключил телевизор и пошел на кухню снимать с плиты призывно свистящий чайник.
Выпив одну за другой две чашки кофе, я переоделся в мой "парадный" костюм, подошел к зеркалу и посмотрел на свое отражение. Радовать меня оно по-прежнему не спешило.
- У тебя такой вид, словно последние два часа ты жевал кирзовый сапог, - обвинил я отражение.
- Видел бы ты себя, - не осталось оно в долгу. - И учти, что добрую треть я еще и приукрашиваю… Чем обязан такому виду?
- Комментаторы, политика, эротика, - пожаловался я. Отражение болезненно сморщилось и попросило:
- Не смотри это больше… Пожалуйста… Я пожал плечами и принял из его рук высокий хрустальный бокал с ярко-багровым вином.
- Может быть, пора уходить? - спросило меня отражение, чокаясь со мной. - Ты и впрямь выглядишь не лучшим образом. Скучно?
- А где веселей?
Старое французское вино несколько улучшило мое настроение, и я пообещал:
- Уедем. Но позже. Через неделю или через две. Попытаюсь найти для себя что-нибудь поинтереснее… Хотя, все одинаково, все скучно… Надоело-то как все! Как я устал от всего этого!..
- Понимаю. Мне вот тоже… М-м-да… Ты бы это… Передвинул зеркало чуть правее? Чуть правее, и чуть повернул к кровати, а?
- Это еще зачем? - удивился я.
Отражение потупилось и попыталось сковырнуть с зеркала кусочек грязи, прилипший с моей стороны. Разумеется, это у него не получилось. Отражение просительно посмотрело на меня и повторило:
- Ну, передвинь… Немножко…
- Не понимаю, - признался я, и тут до меня дошло.
- Ах, ты, паршивец, - ласково сказал я. - Извращенец… У меня появилась мысль…
- А вот этого не надо, - быстро сказало отражение и исчезло.
Я негодующе покачал головой.
Одно слово - паршивец! Это мои женщины! Я их тысячелетиями воспитывал! Найди себе в Зазеркалье какую-нибудь… Эй, ты где?
Зазеркалье молчало. Я постучал по стеклу и прислушался. По ту сторону стояла мертвая тишина.
- Я - в магазин, - сказал я громко. - А ты приберись здесь до моего прихода.
- Дожили, - послышался из-за стекла приглушенный голос, - В магазин сами ходим… Готовим сами… Нет, чтоб по-старинке - раз! - и готово.
- Иногда полезно влезать в их шкуру, чтобы понять тонкости времени, - сказал я. - Издержки производства…
- Передвинул бы зеркало к кровати, а?
Я быстро снял с вешалки плащ и накинул его на зеркало. С "той" стороны послышались грохот падающей мебели и замысловатые ругательства. Сдернув плащ, я посмотрел на отражение, одной рукой держащее зажженную спичку, а второй потирающее ушибленное колено, и строго проговорил:
- И пол не забудь подмести.
Перекинул плащ через руку и вышел из квартиры.
Под "козырьком" подъезда я на секунду остановился, рассматривая затянутое тучами небо, и шагнул в раскинувшуюся возле подъезда лужу. По мере того, как холодные капли дождя все глубже проникали мне за шиворот, я ускорял шаг. Когда до магазина оставалось метров сто, я не выдержан и побежал. Распахнув двери магазина, подхватил корзинку для продуктов и, на ходу отряхивая капли дождя, быстрым шагом направился вдоль заваленных разноцветными коробочками и баночками стеллажей.
Едва завернув за угол, я натолкнулся на всклокоченного, причудливо одетого парня лет двадцати, трясущимися руками запихивающего в карманы просторных штанов банки консервов. Увидев меня, он вздрогнул и попятился, тем не менее не оставляя безнадежных попыток разместить в одном кармане три банки сразу. Не нужно было быть провидцем, чтобы понять, кто передо мной: трясущиеся руки, неестественная худоба, синевато-желтое лицо и затуманенные глаза говорили сами за себя. А исходящий от него едкий запах ацетона подсказывал "ранг" этого служителя "культа Морфия".
- И сколько сейчас нужно украсть, чтобы получить долгожданный шприц? - доброжелательно полюбопытствовал я.
Невидящие глаза смотрели сквозь меня, не понимая вопроса, или же вовсе не слыша его.
- Я просто хочу узнать, какова сегодня минимальная ставка души, - пояснил я. - Сколько надо заплатить, чтобы всё потерять?
- Пошёл ты! - хрипло сказал он и подхватил с полки ещё одну банку.
- Дёшево, - констатировал я. - Даже обидно. Стараешься, стараешься, строишь планы и разрабатываешь комбинации, а требуется гнусный и скучный примитив… М-да…
Я вздохнул и посмотрел на стоявшую в отдалении сгорбленную старушку. Близоруко склонившись над ценниками, она рассматривала написанные на них цифры. Выбрав самую дешёвую баночку, положила её в сумочку и пошла дальше, шаркая по кафельному полу разбитыми ботинками. На том месте, где она только что стояла, остался лежать завёрнутый в пакет из-под молока тощий кошелёк.
- Иди, что же ты, - сказал я наркоману. - Там вся её пенсия. Только сегодня получила… Тебе хватит на один раз…
Он недоверчиво покосился на меня, поставил банку на место, оглядываясь по сторонам подошёл к свёртку и поднял его. Ощупав, положил в карман и, не теряя больше времени, бросился из магазина.
Я посмотрел ему вслед, перехватил корзину поудобнее и направился дальше, разглядывая выставленные на полках товары. Наполнив корзину, подошёл к кассе и пристроился в хвост длинной очереди.
Возле соседней кассы бессильными слезами плакала потерявшая деньги старушка. Массивная, словно вылитая из бронзы контролёрша вынимала из её корзины на прилавок скудное содержимое.
- Светлана Юрьевна, - окликнула её светловолосая девчонка, сидевшая за соседней от меня кассой. - Пропустите её, я заплачу за бабушку. Сколько у неё?
- На восемь девятьсот, - баском отозвалась контролёрша. - Делать тебе нечего, Катя. Их сейчас как тараканов развелось, а у тебя ребёнок маленький. Всех ведь не пережалеешь.
Я невольно улыбнулся - это была моя любимая фраза.
- Дай Бог тебе здоровья, милая, - бормотала старушка, принимая из рук девушки чек. - Дай Бог… Всё потеряла… Как дальше жить? Никого ведь у меня… Как же я потеряла-то всё?.. Ох, беда…
Миновав кассу, она остановилась возле витрины и, поставив потёртую сумку на пол, принялась суетливо шарить по карманам.
Сидевшая за "моей" кассой девица с крашенными в ярко-рыжий цвет волосами бодро считала стоявшему передо мной мужчине стоимость товаров:
- Два сто, плюс два сто будет четыре семьсот, пять пятьсот, плюс пять триста будет одиннадцать двести… Итого, с вас двадцать две четыреста… Следующий.
Я протянул ей корзину.