3.
Нас встретила площадь Хитроу. Мы оставили Шереметьево в двадцатиградусном февральском морозе, а здесь, моросил майский дождичек. На площадь выходило фасадами несколько терминалов – краснокирпичных зданий лишенных расчета поражать воображение или хотя бы врезаться в память. По-видимому, архитектор задался единственной целью: чтобы спустившийся с неба Британец мог сразу же ощутить себя дома.
Нас посадили в автобус и повезли в город. Лондонские окраины также не собирались поражать нас огнями и силуэтами. Временами даже казалось, что мы, просто, сделали круг и вернулись в Москву. По дороге женщина из туристической фирмы через микрофон делилась с нами опытом жизни в столице Великобритании и, подъезжая к гостинице, мы уже знали так много, что вполне можно было возвращаться домой.
Оказывается, имея при себе фотографию, здесь можно получить "тревелкарту" для поездок по городу на любом виде транспорта, кроме такси. Подумав о своих бедных косточках, я загорелся этой идеей, и, определившись с гостиницей, не теряя минуты, вышел на улицу, спросить, где тут можно сфотографироваться. Я сделал это в мгновенном порыве, хотя, в действительности, анекдотический повод служил только жалкой попыткой завуалировать неудержимую жажду свидания с Англией один на один. Я волновался, сгорая от нетерпения, словно речь шла о конкретном лице, на встречу с которым долго стремился. И вот, наступил миг свидания.
На улице стояла промозглая тьма. Из отеля "Александра", я направился влево по бульвару "Сады Сассекса" (Sussex gardens). Сассексом называлось когда-то одно из первых, на острове, королевств. Бульвар был пуст. Неожиданно, я осознал, что не чувствую вокруг никакой Англии, никакого лондонского духа. Словно мы и не вылетали… Просто, на Шереметьево нашло потепление. Многие потом соглашались, что ни в одном чужом городе не ощущали себя так по-московски, как тут.
Пройдя метров триста-четыреста, я услышал шаги за спиной, оглянулся, но в свете едва пробивавших туман фонарей, никого не увидел. Двинулся дальше. И снова услышал шаги. Я рванулся назад, – кто-то бросился в сторону. Зашумели кусты. Застучала дробь удалявшихся каблучков. Я готов был поклясться: здесь была женщина. Неожиданно над головой промелькнула тень. Что-то, ударившись в столб фонаря, отскочило мне под ноги. Это был мячик. Захныкал хухреныш. "Ну, иди сюда, мой хороший! – позвал я, и он тут же явился, заплаканный. – Погуляем…" Он дал лапку, а другой – прижал к груди мяч. Когда мы пошли, я спросил: "Это кто тут играл со мной в прятки? Не та ли самая леди из вестибюля в Хитроу! Что ей нужно?" Хухр не слушал. Он плелся, бурча себе под нос: "Фто тебе нувно? И фто ты втё ифеф? Давай вевнемся, и ты лявев фпать." "Не ворчи, дорогой, – отвечал я ему. – Я выспался в самолете".
Улица слегка изогнулась и сузилась. Впереди показались кроны деревьев. "Королевский сад!" – вспомнил я схему города и заметил двух человек. Одетые, как одеваются где-нибудь в Люберцах, парень и девушка шли мне навстречу. Они ворковали и улыбались, и в этой пустыне были похожи на ангелов. Хухр крутился и, делая ножками "кренделя", напропалую кокетничал.
Я думал спросить: "Извините, где бы сфотографироваться на документ?" Минуту назад я бы так и спросил, не задумываясь… Но в нужный момент все куда-то девалось, кроме двух исковерканных слов: "фоутограф" и "докьюмент". Их я и предъявил изумленным прохожим в сумбурном англо-немецком контексте (Служил в Германии, когда там стояли войска, но, пожалуй, как следует, не владею и русским). На меня поглядели с сочувствием. Парень с девушкой, догадавшись, чего я ищу, вразумляли меня по-английски. Не понимая ни слова, я каким-то чутьем "ухватил" общий смысл. Потому что и на родном языке ничего не поймешь, пока твои мысли и мысль собеседника не "войдут в зацепление". Вообще, разговор происходит на подсознательном уровне. А слова – лишь сопутствующие шумовые явления.
Вот о чем говорили мне "ангелы": "Сэр, простите, но ведь уже почти полночь! Сейчас все закрыто. Утром пойдете на станцию Паддингтон (это здесь рядом) и там вам сделают фото". Я вспомнил, что давно не смотрел на часы, а ощущение времени потерял где-то в небе на пол пути к "Садам Сассекса". В замешательстве, я бормотал благодарности: "Филен данк!", "Гран мерси!", "Сесе!", "Палдиес!", "Грацие!"… – на всех мыслимых языках, исключая английский. Ребята уже отошли, а потом, оглянувшись, спросили: "Вы знаете, куда вам идти?". "Я!", "Я!", "Я!" – завопил я истошно немецкое "да". И поправил себя: "Да!", "Иес!", "Иес!". Они еще раз оглянулись, улыбнулись, подбадривая, и "зацокали" своею дорогой. Стало весело: я вдруг почувствовал Лондон, как чувствуют чай с молоком в теплом гнездышке, где стрекочет сверчок и… ласково улыбается Диккенс.
Когда я вернулся, в гостинице уже спали – даже портье.
Не хотелось ложиться, но и бодрствовать в это позднее время не было смысла. Завтра тяжелый день. А силы надо беречь.
Автоматически разделся и лег под теплое одеяло-матрасик. Чтобы заснуть, у каждого – своя колыбельная, свой рецепт от бессонницы. Готовясь ко сну, я чаще всего, вызываю картины, радовавшие мою лейтенантскую молодость:
Сегодня я вспомнил, как в первый раз попал за границу: не куда-нибудь – в настоящий Китай.
Поезд пришел в Порт-Артур поздно ночью. Нам, только что выпущенным лейтенантам, уже кое-что было известно об этом местечке по истории и знаменитой книге Александра Степанова. Во всяком случае, больше, чем о таких больших городах, как Харбин, Мукден или Дальний (Дайрен), где мы останавливались по дороге сюда. Там были громады вокзалов, широкие привокзальные площади и шумные улицы, кишащие черными френчами и велорикшами.
Станция назначения была крошечной и пустынной. Неподалеку горело несколько фонарей. Еще несколько огоньков виднелось вдали. И все.
Нас построили и повели по медленно поднимавшемуся в гору шоссе. Справа стояла крутая гора. А слева, за невысоким каменным парапетом зияла промозглая пустота, как будто мы шли по кромке, где оторванный от планеты ломоть отчалил в космос. С той стороны шел неприятный дух, словно вывернутые потроха Земли, накрытые ватой тумана, слегка смердили.
Привыкнув к новому запаху, мы перестали его замечать.
Раздались дикие крики и рык: своим приближением мы нарушили сон зоопарка. Звери и птицы выражали нам недовольство. Теперь под ногами был гладкий асфальт. Мы приблизились к месту, где нас ожидал ночлег.
А на утро увидели "Новый город", напоминавший четко размеченный парк. Большинство улиц-аллей этого чужого китайцам селения служило зернохранилищами. Зерно ковром покрывало асфальт. В плохую погоду сверху клали циновки. А в хорошую – предоставляли южному солнцу инициировать созревание.
Неподалеку распластал свои крыши-крылья буддийский (а точнее японский синтоистский) храм. Для машин оставили несколько улиц, хотя чаще всего по ним ездили таратайки с возницами, держащими наготове сачки: низкорослые лошади не должны были уронить на дорогу ни крупинки драгоценного удобрения: ведь надо было исхитряться, прокормить миллиардное население.
Туман рассеялся, открыв широкую бухту с гниющими по берегам водорослями. Водное пространство охватывали с двух сторон синие сопки. Где-то между ними находился проход в Желтое море. А на одной из вершин крутилась "вертушка" радиолокационной антенны. Я набрел на любимую тему и начал смаковать подробности.
Я представлял себе, как мы затаскиваем на утес и собираем громоздкие антенные секции. Шумело море, ревели тягачи, ветер заглушал команды.
Вот уже там наверху, разгоняя тучи, вертится, машет крыльями рукотворная исполинская птица антенны. Неземной визг разрядов, запах озона, скрипы ржавой громадины вызывают небесных духов на разговор. А внизу уютно тарахтит дизель электростанции – и я засыпаю.
II. Чай с молоком
1.
Ночь "прошла" быстро. Встав и умывшись, я огляделся. В номере было все, что требовалось цивилизованному человеку: телевизор, холодильник, регулируемый калорифер и прочее. Через фрамугу проникал свежий воздух. Спать было комфортно. Из группы я, кажется, встал раньше всех. Мой нос привел меня прямо в буфет, который только-только открыли. Две буфетчицы, вырвавшиеся из осатаневших Балкан, промяукали "моони" (Good morning) – доброе утро. Я ответил им тем же и направился к стойке. Нам полагался "бесплатный завтрак": горячие тосты, масло, джем в микродозах и чашечка кофе со сливками. Мой желудок не уловил эту трапезу и, решив, что его разыграли, продолжал вести себя так, словно завтрак – еще впереди. Разубеждать его не было ни смысла, ни времени: до начала обзорной экскурсии предстояли дела.
От гостиницы "Александра", не глядя по сторонам, я пронесся по улице "Южный поселок", пересек оживленную "Граверную улицу" и спустился по пандусу к станции Паддингтон – большому тупиковому вокзалу с прозрачным навесом. В Лондоне – шестнадцать станций, подобных Киевскому вокзалу в Москве. И это на острове шириною триста, длиною в шестьсот километров.
С вопросом, "Где тут фотографируются?", я подошел к малазийцу, который, вырвавшись из "осатаневшей" Малайзии, чистил пеной платформу. Он прервал работу, внимательно посмотрел на меня, молча, ткнул пальцем в сторону киосков и приветливо улыбнулся, как иностранец, понимая, что слова, чего доброго, еще могут сбить с толку, тогда как в улыбке нуждается каждый. Хотелось ответить тем же, но мы этого не проходили.