- Что-то там про продолжателя традиций старинного, славного рода.
- О, Господи… значит… отец оставил все Киту?
- Да. Своеобразная манера выражаться у этих господ. Ни слова не молвят в простоте. Ничего…
Гордон осекся на полуслове, когда двери распахнулись, и в спальню влетела его жена. Виктория ворвалась, как наряженный в шелка, меха и драгоценности, торнадо, и зачастила с порога, взволнованно захлебываясь:
- Ох, Тереза, я только что узнала о папе, схватила головастика, и мы сразу приехали. Ужас, что творится, возле нашего дома уже собрались репортеры, их человек триста, не меньше, они все спрашивали о папе, я еле выбралась оттуда. И тут они уже тоже собрались, вопят и орут. Никита сказал мне, что, если они не заткнутся, он сам пойдет и спустит на репортеров собак. А все эти люди из совета директоров теперь перед ним раскланиваются и целуют руки, это ведь значит, что папа все оставил ему? И…
- Добрый вечер, - ввернул Гордон, когда жена прервалась, чтобы глотнуть воздуху.
Виктория замолчала и хлопнула длинными ресницами. Унаследованные ею от матери дивной лепки точеные славянские скулы слабо порозовели.
- Ох. Добрый вечер, пупсик. Добрый вечер, Тереза.
- Ах, Виктория, какое несчастье, - прошептала Тереза, - мне так жаль.
- Несчастье? - изумилась Виктория. - Какое еще несчастье? Ах, ты про папу. Что с тобой, глупая курица? Тебе плохо?
- Терри чуточку расстроена, - сказал Гордон, - сейчас подействует успокоительное, и все пройдет. Может быть, ты тоже выпьешь ложечку успокоительного?
- Я? Ха! Нет!
- Так я и думал, - пробормотал Гордон, поднялся, помог жене выпутаться из собольей шубки и чмокнул в атласную щечку. Виктория скорчила гримаску.
- Фу. Почему ты такой небритый… и пахнешь пивом… как пивной бочонок?
- Я ведь тебя не спрашиваю, почему ты всегда такая красивая…
Виктория и впрямь была ослепительно красива. Высокая, тоненькая, грациозная, каждым дюймом стройного холеного тела она источала негу и соблазн. У нее были длинные светлые волосы, прекрасные серые глаза, аккуратный носик, перламутрово-розовые ушки и ротик, сладостный и благоуханный, как цветущий яблоневый сад. Еще она была умна, хитра, коварна, донельзя испорчена и вконец избалована. И старшего брата, и законного мужа она крепко держала под каблучком изящной туфельки, и нещадно изводила обоих - из искренней любви. Остальных Виктория изводила с разными целями, зачастую просто из интереса, чтобы посмотреть, что получится. Пока получалось весьма удовлетворительно - паника, хаос, крупные разрушения, многочисленные человеческие жертвы.
- Пупсик, - прощебетала она, - сколько раз я тебе говорила, что ненавижу, когда ты пьешь свое мерзкое, вонючее пиво, дышишь им и потеешь им же?
- Да. Ты говорила. Миллион раз говорила. Где наш ребенок.
- Не волнуйся, Макс в детской, с няней, спит, как сурок. Тереза? Да что с тобой? Подожди секунду, я сейчас.
Виктория быстро метнулась в ванную, принесла оттуда смоченное ледяной водой полотенце, присела рядом с Терри, положила ей на лоб и скомандовала:
- Успокойся. Дыши глубоко и ровно. Вдыхай и выдыхай. Небольшой приступ паники, ничего страшного, мы сумеем это пережить.
- Я так испугалась, когда они все сюда приехали. Я подумала, что-то случилось с твоим братом, - прошептала Терри одними губами.
Виктория нежно погладила ее по золотистым волосам.
- Глупенькая курица, ну, что с ним может случиться?
- М-много в-всякого, - прошептала Терри, ужасаясь.
- Вот, пожалуйста. У Терезы типичный невроз, - мигом поставила ей диагноз Виктория и, необычайно восхищаясь своей проницательностью, поглядела на супруга, но тот оказался настроен скептически.
- Нет. Никакой это не невроз, а обычная типичная любовь, циничная ты дамочка.
- А я где-то слышала, что любовь это и есть невроз. Особенная разновидность невроза, - туманно припомнила Виктория.
Невзирая на свое подавленное и угнетенное состояние, Терри не сумела не заметить, что Гордон голоден, как, наверное, и обожаемый муж. Она попробовала встать, но не сумела. Сердце еще частило и пропускало удары, в горле стоял удушливый ком, а перед глазами плыла зловещая красноватая дымка. Виктория заметила ее слабые трепыхания.
- Что такое, Терри?
- Надо бы распорядиться насчет ужина, мальчики наверняка голодные.
Виктория фыркнула.
- Мужчины! Им бы только что-нибудь сожрать. Вечно они тащат в рот всякую гадость. Это у них, я знаю, сосательный рефлекс.
- Курительный, выпивательный, морду-набивательный рефлекс, - не сдержался Гордон.
- Неотесанная дубина, - приязненно сказала Виктория мужу.
- Зато ты прямо невозможно красивая…
- Сама знаю. Я красивая, а ты - дурак. Тоже мне, новости! Ладно, пойду, поищу какой-нибудь еды, а ты присмотри за Терезой и ее неврозом. Вдруг куда-нибудь убежит.
Кит вернулся минут через десять и застал жену в целости и сохранности. Как и ее невроз, к сожалению. Он подсел к жене и крепко обнял. Терри крепко прижалась к нему и свернулась калачиком у него на груди.
- Убрались сволочи эти? - спросил Гордон мрачно.
- Да.
- Мне очень жаль.
- Да.
- Если я могу что-нибудь сделать, просто скажи, я…
- Нет, нет.
Гордон помолчал.
- Я недавно его видел. Твоего отца, я имею в виду.
- Что? Когда?
- Неделю назад твой старик заезжал ко мне в контору.
Кит потянулся за портсигаром.
- Ты не говорил.
- О чем было говорить-то? Я и сейчас бы не сказал, если бы не все это. Заехал и заехал. Если честно, я так и не понял, что ему нужно было. Я вообще мало что понял из нашей с ним беседы. Папаша твой знай, все твердил про Мрак, Гибель, Красную Смерть. Старикан сидел у меня в кабинете и нес эту ахинею несколько часов кряду. У меня кровь стыла в жилах от его бредней, а главное, мне до зарезу надо было ехать на важные слушания. Но не мог же я его оттуда взять и вышвырнуть…
- Понимаю, - сказал Кит, чиркая спичкой и закуривая, - ты бы его вышвырнул, а он бы потом тебя тоже куда-нибудь зашвырнул.
- Нет, дело не в этом, ей-Богу! Он же твой отец. Старик был сильно выпивши и не в своей тарелке. Вот только когда он ушел… не поверишь, я потом целую ночь спать не мог, лежал и в потолок пялился, - ну, настолько это все было жутко.
Кит, как никто другой, знал, что Гордон отнюдь не преувеличивает. Последние месяцы отец столь самозабвенно пил, что постоянно пребывал в состоянии маниакально-депрессивного психоза. Его непредсказуемо швыряло из эйфории в дикое бешенство. Он был полубезумен, жалок, страшен и неопрятен. Просто находиться с ним рядом было пыткой. А пытаться поддерживать связную беседу - вдвойне.
- Я ведь тоже говорил твоему папаше, что ему не мешало бы отдохнуть, подлечиться, но старик сразу…
- Да.
- Принялся вопить, что все кругом его ненавидят и хотят от него избавиться…
- Да.
- Рассказывал, что в его голове засели мертвецы и распевают там оратории…
- Знаю.
- Сказал мне, что скоро наступит конец света, и мы все умрем. Нет, не то. Твой папаша сказал мне, что скоро наступит конец света, и мы все преобразимся в нечто иное. "Будем, как ангелы небесные, сынок", - сказал он мне и по плечу меня похлопал, а лицо у него при этом было… страшное-престрашное было у него лицо. Ничего страшнее в жизни не видывал…
Кит протянул руку, похлопал зятя по колену.
- Ничего, Гордон. Сейчас мы поужинаем, выпьем, все образуется.
Вернулась Виктория, собранная, спокойная, деловитая, толкая перед собой тележку с выпивкой и разнообразной снедью - ветчиной, сырами, поджаренными тостами, копченой рыбой, холодной телятиной, овощами и зеленью.
- Не наедайтесь слишком, мальчики. Ужин будет готов через полчаса. И еще, приехал Ричард.
Сестра могла не говорить, Кит и сам уже расслышал доносящее из холла львиное рычание, которое прокатилось под каменными сводами особняка, приводя в священный трепет прислугу, и материализовалось в обличье Ричарда Аллена Густава Вильгельма Юлиуса Фредерика Ульриха Магнуса, четырнадцатого лорда Торнтона.
Ричард был высок, статен, белокур, голубоглаз и прекрасен, как бог Один. Он был денди, мизантроп и сибарит. Он был всегда невозмутим и ленив до полнейшего абсурда… покамест в поле его зрения не оказывался лакей, ворующий столовое серебро. Вообще, Ричард был, как Диоген, разве без бочки. И без философии.
- Говорил же я твоему отцу, Кристофер… - прорычал он с порога.
- Да.
- А твой отец мне: не волнуйся ни о чем, сынок, все равно скоро настанет конец света, и мы все умрем. Нет, не так. Преобразимся куда-то. В райских птичек, что ли? Нет. В ангелов…
- Да.
- В ангелов. С ума рехнуться.
- Да.
- А еще - Мрак, Гибель, Красная Смерть…
- Знаю.
- Все бы еще ничего, туда-сюда, но его лицо… эээ… здравствуй, Гордон. Как поживаешь.
- Если честно, - ответил Гордон хмуро, - ну… мне не очень хорошо.
Ричард приязненно похлопал его по плечу.
- Милый мальчик, нельзя же быть таким впечатлительным. Полюбуйся на свою жену. Виктория совершенно убита горем, но выглядит просто очаровательно. Позволь, Виктория, к прелестной ручке приложиться, выразить тебе мои всегдашние восторги и упоения.
Виктория надменно фыркнула и снисходительно протянула для поцелуя изящную белую ручку, унизанную перстеньками и бриллиантовыми колечками.
- Напомни мне, проказник, в какой раз ты женился, а то я уже слегка сбилась со счета.
- Всего в шестой и, думаю, лучшее ждет меня впереди.
Виктория совсем не разделяла его оптимизма.