Здесь нет огней и экранов, через которые можно подглядеть происходящее в любой квартире любого дома, здесь и начинается охота за развлечениями, и вознаграждается удачливый охотник! Это в стороне от просмотровых залов, спортивных площадок, оазисов одиночества, галлюцинационных кабинетов, питейных, санаториев абсолютного счастья и диспансеров абсолютного несчастья, это между мусорниками - где можно свести счеты с жизнью, с одной стороны, и едальнями, где можно заказать себе самое бредовое кушанье по выбору, - с другой. Здесь, на площади, ничего этого нет. Тут иногда встречаются такие промежутки, где домов нет вовсе. Но одной из таких проплешин обычно устанавливают звучатель, вроде тех, которые разбросаны по всему району. Вечером здесь собираются городские гурманы…
"Вечером в город приходит большая чума, и можно, стиснув зубы, застонать от одиночества, и этого, слава Богу, никто не услышит; вечером оглядываются друг на друга влажными от желаний глазами, проститутка превращается в принцессу, а у подлеца текут по щекам слезы раскаяния; вечер разглаживает старику морщины, молодому нашептывает мудрость - еще безумнее следовать своим инстинктам; вечером есть плоть, в которую можно вцепиться зубами, и глаза, чтобы видеть, и тело, чтобы чувствовать увиденное глазами, и силы, накопленные за день, вколачиваются в одно движение, в один вздох; вечером дураку принадлежит весь мир, бессмертный облачается в саван, трусливый карабкается на колокольню своей мечты, импотент обретает забвение, вышелушиваются укутанные в шелуху слов истины, озабоченный вытирает испарину, слепой получает зрение, влюбленный учится ненавидеть, ищущий находит смысл, непонятливый так ничего и не понял, а у равнодушного ничего не получилось; одинаковый ведет себя одинаково, однообразный - однообразно; вечером все построено на противоречиях; вечером можно добиться того, что не получилось днем, невозможное останется по-прежнему невозможным; отважный опять отважится на отчаянный поступок, вызывающего жалость жалеют с новой силой; вечер, как раскаленный шар, катится все дальше и дальше, опаляя и сея надежду; вечером растекается по углам серая пена дня, и ничего не стоит придти в этот мир, как и уйти из этого мира; вечером совершается карнавал похожестей; а по городу бродит великан в громадных резиновых ботах: "бумс! бумс!"; вечером приходит в город большая чума, и можно, стиснув зубы, застонать от одиночества, и этого, слава Богу, никто не услышит; вечер, как безумный, пританцовывая, с расширившимися глазами, идет через площадь…" - это были слова оратории, рожденной Феликсом в его поэтической кабинке и выпущенной автоматическим редактором в вечерний эфир. Появление ее было свидетельством победы. Трудной победы в объективной борьбе тысяч текстов на ринге славы. И теперь Феликсу по праву принадлежала вся аудитория. А это значило, что вечером звучателями района будут исполняться только его песни, и, может быть, даже сам президент споет своему народу несколько особенно удачных строчек "из Феликса"…
Феликс испытывал подъем: сегодня ему удавалось все! Только бы не подвел Лука! И еще следователь прикидывал, как его убрать со сцены раньше, чем до них обоих доберутся службы Управления? Убрать и сказать: "С Основным законом нужно что-то делать, появились первые террористы!". Стоя у окна своего служебного кабинета, он безотрывно следил за тем, как трое шли через площадь, работая в густой толпе локтями: впереди Лука, за ним мастер, а сзади них, как собака, плелась через силу Ника, последняя любовница Луки. Лука точно знал, куда он шел. Мастер же двигался за массивной спиной Луки, за его светлым плащом, и знал только то, чему его научил Феликс во время последнего допроса. Ника шла скорее по инерции, всасываемая в узкую щель, рассеченную в толпе этими двумя.
Мастер немного отстал от Луки, оттер в сторону Нику, бросил ей коротко:
- Дальше не нужно. Завтра вечером я буду тебя ждать. - И толкнул ее в толпу, окончательно отрезав от Луки. И Ника отстала, и перед ней сомкнулись. Мастер же вновь, как электрический механизм, заработал локтями и устремился вперед, за Лукой.
Лука шел не оглядываясь, продираясь через толпу, как через заросли, как во время большой охоты, и впереди у него была желанная дичь, какой еще ни у кого никогда не было. Вокруг него шумели, спорили, сбивались в кучи, становились в очереди. В полутьме мелькали возбужденные, разгоряченные лица - маленькие фотографии, вспыхивающие на мгновение в сетчатке его глаз. Еще недавно он и сам устраивался в такие очереди, поближе к помосту, и так же спорил из-за места, частенько дрался, бил кого-то невидимого, иногда его били самого. Но теперь он только криво усмехался, поймав взглядом одну из таких шумных сценок и, не останавливаясь ни на мгновение, продвигался вперед.
- Лука! - позвал через головы толпы мастер, вдруг почувствовав, что дальше не продраться, что впереди него непроходимый заслон. Но Лука даже не обернулся. Мастер же оглядел спины стоящих перед собой и среди них увидел давешнего следователя.
- Все, - сказал тот. - Спасибо.
- Но!.. - в отчаянии попытался возразить мастер.
- Достаточно! - жестко повторил Феликс.
Мастер открыл рот, хотел сказать что-то еще, но только послушно сморгнул и встал в очередь вместе со всеми. А следователь нырнул в толпу и начал пробираться туда, куда направлялся Лука.
До помоста оставалось уже совсем немного. Уже летела оттуда музыка: новый президент готовился к выступлению. Перед глазами Феликса все время маячила светло-серая спина Луки. От напряжения на следователя вдруг накатило вдохновение, которого он тщетно искал совсем недавно, в душе что-то открылось, и все вдруг стало ясно и просто, как бывает с нами только в детстве, и он понял то, о чем будет писать завтра, чтобы одержать победу в объективном соревновании районов: "Президент. Выстрел. Пауза. Рев толпы. Маленькое убийство, самое последнее из убийств, которое все равно ничего не решит, потому что выберут нового, так не все ли равно - кого?" Феликс похлопал себя по карманам кителя и вспомнил, что не захватил переносной интегратор, который бы позволил ему сейчас разобраться в происходящем, во всех извивах этих страстных, но ужасно путаных мыслей. ("Итак, не все ли равно, кто он, этот маленький безвестный герой, имя которому - народ?") И все это он, Феликс, это он первый раскусил и понял до конца. И даже Патриций, Пат, его знакомый по училищу… "Да здравствуют незаметные маленькие, которые встанут над традициями и законами во имя великой правды конца!" - Феликс на мгновение приостановил бег мысли и подумал, что и в самом деле вперед должны идти сильные и решительные, самые сильные и самые решительные - самые… самцы, и только для них одних - убеждение, страстное и нелепое, как жизнь! А для всех остальных, попроще, - Основной закон. А если потом и в самом деле поставят памятник, то президент, наверное, должен быть совсем маленьким, Лука покрупней, а самым большим он, Феликс - безвестный герой, безымянный и скромный, как булыжник!..
Следователь оглянулся вокруг, на тех, которые наверняка не поймут этого его великого и отчаянного поступка - ничтожными и жалкими показались они ему, как те убогие животные, которые копошатся во тьме и прахе мусорников. Неожиданно он увидел прямо перед собой огромные глаза Пата. В темноте они казались еще больше. Не было в них обычной злой мути.
- Остановись, Феликс! - приказал Пат.
Следователь еще раз огляделся по сторонам: уже началось. Задвигались очереди, застонали от сладострастия первые счастливцы: они получали отпущенное им с помоста и, качаясь, отходили в сторону, неся в пригоршнях и боясь расплескать голубое пламя своего недолгого счастья. Бежать Феликсу было некуда. Сейчас Пат отнимет у него Луку, и тогда… Президент начал выступление. Первых слов своей песни Феликс не разобрал: их скомкал звучатель и так, в комке, пронес через всю площадь.
- Чего молчишь? - спросил Пат, чертыхнулся, нагнулся и вытащил из-под ног сунувшуюся туда случайную игрушку: это был маленький пластиковый человечек с огромными грустными глазами. Он открывал рот, вертел головой, пищал и улыбался.
- Это мой! - сказал Пат, указывая на выцарапанную на спине человечка корявую букву "П". - Сегодня сделал его на второй работе и пометил, думал: попадется вечером или нет? Попался! - Пат с наслаждением откручивал человечку голову. - И еще спрятал туда кое-что. Сюрприз! - Через образовавшуюся дыру в туловище человечка он вылил себе в рот несколько бурых капель какого-то напитка. - На, попробуй! - Пат протянул человечка Феликсу.
Тот только глянул на обвисшие руки человечка, на выкрасившиеся зубы Патриция, его полыхнувшие в темноте глаза, и понял: неспроста он здесь, знает! Лука к этому времени уже стоял у президентского помоста. Видно было, что он задрал голову вверх и смотрел на то, как новый президент раскачивался в такт куплетам песни. Сзади президента по фоннику моталась длинная тень. Президент был молод, красив, весел. Он стоял очень близко к звучателю и был так хорош собой, у него были такое ровные белые зубы и такие ясные глаза, что на мельчайшее число Лука, похоже, в него просто влюбился…
Вы проходите мимо.
Ветер между нами проносит пыль.
Ветер в наши души сыплет песок…