Что-то безжалостное, бесстрастное, мощное и огромное буквально выворачивало меня наизнанку. Перетряхивало, внимательно разглядывало, не пропуская ни единой складочки, ни единого потаённого уголка. Все ощущения, все воспоминания, все мысли и эмоции были выдернуты со своих мест, разложены на лабораторном столе и подробно изучены под микроскопом. Это было очень, очень больно и чем-то неуловимо похоже на разрушительный Дар Мертвителей, но несравнимо более могущественно.
А потом неведомый «кто-то» отбросил меня как надоевшую игрушку, и сознание окунулось в блаженную тьму. Забытья или смерти, — в тот момент мне было неважно.
Нил
Трудно быть богом.
Не знаю, кто и когда сказал эти слова первый, это было давно. К нам фраза пришла из книжки писателя, жившего три века назад. Книжка была про другое, к нам не имела никакого отношения, но фраза давно уже стала девизом всей службы.
Служба БГК, или служба Безопасности Гражданской Космонавтики, уже много лет, едва ли не со дня своего основания, в народе носит другое название. Мы — Боги Глубокого Космоса. Те, о ком не помнят, пока всё хорошо, и к кому взывают, когда жизнь повисает на волоске. «Спасите наши души», — древний призыв и почти заклинание разносится в равнодушной и пустой межзвёздной темноте, и на призыв приходим мы. И спасаем. Годами не видим родных и близких, подобно тем несчастным верблюдам протискиваемся в игольное ушко, часто выслушиваем ругательства и почти никогда — благодарности, рискуем и гибнем сами, но всё равно — спасаем. У богов такая работа.
Собачья, честно говоря, работа.
Подобные философские мысли блуждали в моей голове, не отвлекая от важного дела. Невообразимо скрючившись и раскорячившись, я полулежал, полувисел на страховке в техканале и ковырялся в корабельных мозгах. Настроение, несмотря на общую бестолковость и даже почти безнадёжность положения, было невозмутимо-благодушным.
А ведь я ему говорил, что именно этим всё закончится! На последнем техобслуживании говорил, что система навигации ни к чёрту, что коротнуть может в любой момент, что тот факт, что она ещё работает, можно считать чудом. Наш Гудвин, один из толковейших «богов» во всей службе, когда речь заходила о корабле и технике, проявлял редкий оптимизм, граничащий порой с натуральным «авосем», что усугублялось уникальной везучестью.
Хотя даже его везение время от времени давало сбои, последствия одного из которых мы (и я — в частности) сейчас и пытались расхлебать.
Ярослав Гудкин стал Гудвином по самой примитивной причине: из-за опечатки. Даже не столько опечатки, сколько из-за дефектов шрифта и восприятия командира. Лет восемнадцать назад его, ещё зелёного сержанта, окрестил так на награждении начальник сектора.
— Нил! Нил, комету тебе в задницу, ты где шляешься?! — завелась рация на предплечье.
Нил — это я. Потому что Данила Нилов, то есть других вариантов у меня не было по определению.
Я в ответ высокомерно промолчал. Пусть свою комету себе куда-нибудь засунет, а я к этому месту и так полчаса добирался, порвал форму, весь ободрался и всю пыль собрал по шахтам, и выбираться мне отсюда ещё дольше, потому что спускаться всегда тяжелее. Нашёл, тоже мне, мальчика по вызову.
Через две минуты Гудвин не унялся, не унялся и через пять. Когда рация начала сыпать отборнейшим матом, я, наконец, смирился, что так просто от меня не отстанут, освободил руку, ответил на вызов и выплюнул фонарик.
— Чего тебе? — мрачно поинтересовался я. — Нет, это я с первого раза понял, — перебил я вдохновенную непечатную тираду. — А надо-то что? — в ответ на этот простой вопрос посыпались рекомендации извращённо-сексуального характера. Подумав, решил, что я ещё не настолько одичал без женского общества, чтобы опускаться до подобного, и перебил ругань капитана. — Нет, извини, вы там как-нибудь без меня обойдитесь, я таким не интересуюсь, — сочувственно хмыкнул. Потом, признав, что несколько перегибаю, перешёл на серьёзный лад. — Гудвин, я пытаюсь починить мозги нашего корабля. Задумайся на пару секунд и реши: то, ради чего ты желаешь меня видеть, действительно настолько важнее?
— А на рацию почему не отвечал? — мрачно буркнул командир, остывая.
— Руки заняты, — лаконично ответил я. — Очень заняты, и совсем не тем, о чём ты только что вещал.
— Подойти в рубку можешь?
— Теоретически — да. Но если ты проследишь мой маячок и посмотришь, где я нахожусь, ты поймёшь, почему я очень не хочу это делать, — хмыкнул я. Повисла пауза.
— Итить твою! — озадаченно пробормотал он. — Ты как туда забрался?
— Честно говоря, с трудом, — признался я. — Вылезать буду также, имей в виду. Так что раньше, чем минут через сорок, я чисто физически не смогу до вас добраться. Что там ещё случилось такого, что тебе срочно понадобилось моё присутствие?
— А долго тебе возиться? — мрачно поинтересовался Гудвин.
— Боюсь сглазить, но вроде оно начало подавать признаки жизни. Здесь я почти всё прозвонил и частью заменил, остальное надо в других местах смотреть. Сейчас окончательно всё проверю, и через час тронусь в обратный путь. Так в чём проблема? — тон Ярослава окончательно перестал мне нравиться. Точно какая-то гадость произошла!
— Чак пытается по расположению звёзд и кофейной гуще определить наше положение в пространстве, но пока безуспешно. Зато рядом нашёлся посторонний корабль в аварийном состоянии, — вздохнул он.
— О как! — высказался я. — И как у них там? Живые есть? На связь выходят? Или хоть какие-нибудь сигналы подают?