Весь день броне-майор изучал какую-то папку, иногда боком, даже не поворачивая очкастой головы, отдавал команды подчиненным курсантам. Похоже, служба в Начальной Академии была для преподавателей не слишком изнуряющим занятием, и наверное, она стоила, а может, перевешивала альтернативу – молодцеватое продвижение по служебной лестнице, где-то в вонючем, болотистом приокеанье Мерактропии, когда прежде чем брякнуться на командирское танковое сиденье, нужно внимательно изучить поверхность, дабы не впилось в мягкое место тела вертикально взлетающее жало, кого-то из неисчислимого полчища смертельно опасных видов тамошней жизни.
И Тутор, вместе с неопознаваемым теперь сокурсником, рьяно выполняли поручения: быстренько пробежаться вдоль по длиннющему коридору с тряпкой; подкрасить коричневым, увядший от сапоговой смазки, плинтус, или попугать паутину самодельной метлой – в век термоядерных движков в курсантской бытовщине мало что изменилось. И вот только к вечеру, когда начальники, возвышающиеся над броне-майором, растворились за дверьми, а швабры с метлами умаялись в беготне, стало можно проимитировать расслабление. Нет, спать все равно не разрешалось, а так, опасть над табуретом, глядя в плоскость распахнутого учебника. За всякое развлекательное чтиво во времена дежурства можно было раскрутиться на пару-тройку внеочередных нарядов, так что параграфная умность значилась отдушиной. И вот, замаскировав полудрему распахнутостью секретов военной мудрости, прикрываешь глаза, стремясь на пару-тройку мгновений, лучше на часы-дни, нырнуть в сон. Теперь, с высоты офицерского знания, вспоминая эту постоянность недосыпания, уверяешься в его привычной ненужности или нужности, в зависимости от настроения. Есть скрытое внутри предположение, что вся эта борьба с сонливостью, не метод для вырабатывания привычности инстинкта – быть всегда настороже, а просто способ отбора, отсев шелухи, дабы когда-нибудь из нее выкристаллизовались бронебойные семечки генерал-канониров.
Но тогда, в тех ночных бдениях, более всего в свете, хотелось подпереть щеку ладонью, и с помощью локтя обрести опору для опрокидывания, не только швабро-метловой близи, но и всей Начальной Академии, а лучше, всей Геи, в тартарары. И никак не получалось, подлый, очкастый броне-майор мучился бессонницей и окружающих доставал, хотя возлежал на удобнейшем – для незнающих твердокаменном, а для Тутора, столь недостижимо мягком – топчане. Видимо, чтение таинственных папок пресытилось, некоторое время майор тискал платочком наливчатость линз, демонстрируя напряженному, ожидающему неприятностей, Тутору непривычность нового лица. Возможно, старший дежурный учебного корпуса уловил сверкнувшие в его сторону зрачки, или сквозь протертые стекла мир плеснул ему на мозг яркостью красок, но по оставшейся в неизвестности причине, он вдруг проявил к замершему на табурете второкурснику неожиданный интерес.
– Что читает, младое племя? – с кислой ухмылочкой поинтересовался он, вскакивая и опрокидывая книгу обложкой наружу.
– Угу! – вскинул он брови и зачем-то впервые вгляделся в Тутора внимательно. – И как?
Курсант Тутор не совсем понял вопрос и решил по привычному схитрить, уводя дискуссию в сторону. Он начал подниматься с табурета, желая строевой выправкой забелить отсутствие в голове ответа. Это был известный и распространенный в Академии метод – бывало, четкость выхода к доске уже обеспечивала удовлетворительную оценку или набрасывало балл сверху. Быть может, именно таким непреднамеренным образом преподаватели воспитывали в "зелени" командирскую уверенность? Но сейчас не получилось.
– Сиди, сиди! – остановил его прыть броне-майор, водружая на плечо увесистость ладони. – Как думаешь, курсант, почему генерал Псаммет-Сас не добил "баков" возле хребта Мулу-Мулу?
Тутор не знал, он смутно помнил имя генерала-героя, о чем-то говорило и название гор, но что там конкретно произошло? Он снова попытался встать – глупая попытка, похоже, майор оперся на него всей своей тушей.
– Ладно, – сказал дежурный по корпусу блеснув стеклами, – по этой книге вряд ли можно усечь суть. Издают же такую вялость, – он потеребил обложку и захлопнул учебник.
– Вот смотри, – сказал он, извлекая откуда-то из пространства хронопластину. – Танки "баков" стояли, в основном, здесь, и здесь, – пухлая рука уже мельтешила перед глазами Тутора, орудуя малюсеньким хроно-карандашом. – Наши корпуса находились от них…
И в голову курсанта Тутора полились цифры, а стрелы обходных маневров зажили самостоятельной жизнью. Майор говорил, говорил и говорил. Заблестел за окном первый – розовый рассвет – предшественник восхождения Кровавого Пожирателя, а он все говорил. Уже розовая заря приобрела желтизну, предсказывая появление Рыжей Матери, а карандаш броне-майора все еще чертил, и сыпались изобильностью цифры.
И когда сияющие лучи убили электрические вкрапления коридоров, возвращая из заколдованности власть метлы и швабры, это уже случилось – Тутор влюбился в тактику.
11. Качество мяса
В весовых характеристиках "боевой горы" была еще одна антисимметричная деталь. Их полутора миллиона килограммов экипажа, на женскую часть команды приходилось только сто двадцать тысяч кило. Правда, Тутор-Рор считал и такое количество излишним – этим, не смотря на все препоны, раскрашенным, отвлекающим от созерцания экранов и натяжения гусениц, личикам, генерал-канонир предпочел бы мускулистые, затянутые в форму, бицепсы мужчин. Нет, он не был гомосексуалистом, и вот именно, как нормальный самец, считал, что дамам не место за пультом управления стрельбой, и уж, тем более, их тонкие пальчики не должны поглаживать гашетку игломета. Однако, как здравомыслящий человек, он понимал, почему число женщин в армии не убывает, а в процентном отношении, даже растет. От всех этих басен легковерным ушам об уравниванье обоих полов в правах, он, разумеется, посмеивался. Дело было именно в обратном – в превосходстве мужского мяса для целей войны, в его все большем дефиците, в связи с постоянным ростом числа армий и флотов. Приходилось экономить его для отраслей, в которых нужны мужество, сила и выносливость. Для десантников, тяжелой пехоты и корабельных канониров, для всех прочих мест, в которых тонкость женской психики и ручек слишком быстро изнашивалась. К сожалению, благодаря механике и автоматике, наведение пушек более не требовало развитого абстрактного мышления – бездумного умение манипулировать кнопками, в заранее заданной последовательности, хватало с лихвой, потому, в том же процентном измерении, все большее число мужчин перемещалось во все менее интеллектуальные сферы боевых ремесел. Тутор-Рор с опаской думал о том времени, когда даже командирами "гор" станут женщины, а мужчины разучатся делать что-либо кроме метания двустороннего топора и вождения "Циклопов". Однако теперь, похоже, дальнейший прогресс в науке ушел в предание, так, что очень скоро женщинам, в силу историческо-технологического коллапса цивилизации, придется возвратиться к кастрюлям и пеленкам, то есть, к своему естественному, назначенному природой занятию. Это соображение придавало Тутору-Рору бодрости.
12. Снабженцы
И длинные, карточные стрелы ударных амфибийных сил Республики, берущие в железную клешню тяжесть северного материка, пухлыми лупами аэростатных разведчиков, выискивающие в рельефе, в воронковых оспинах суши, в копчености пришибленной атмосферной подушки некоторые поводы для сомнений в эффективности первичного удара. И непрозрачные, рубанные лица броне-маршалов, их большие, способные утопить ладонью стакан, отвыкшие работать руки, сейчас напруженные скребками и граблями тактических боеголовок, так нужных для зачистки плацдармных трамплинов, кровь из носа, требующихся для бросков в нутро выжженного континента.
И прущие сквозь экватор линкорные конвои сопровождения перевозчиков "боевых гор", и медленные потоки обычных транспортов со всякой необходимой для эффективно-плановой войны мелочевкой. Тем, кто ступит на битые атомной дубиной развалины Империи, не приходится рассчитывать на лихость рейдов за трофейной утварью – базовые склады Эйрарбии уже пыхнули дымной метелью, уже зачернили горизонтную синь разложенной на молекулы амуницией. А потому, запас продовольствия каждому готовому к битве воину, и не на один месяц, и сапоги – десятки пар на нос. Нет, не многоножки они, и обувь в Брашской армии, до сего дня, не одноразовой носки, но теперь там, куда ступят пехотные легионы, повышенный радиационный фон, и ляжет этот фон с пылью-грязью, первой очередью, на блестящую чернь сапог.
А значит, если б в Республиканском войске, штурмующем океан Бесконечности, был бы всего миллион двуногих носителей обуви, то и тогда каблукасто-подошвового добра требуется не один морской караван, но в легионах южан одной только пехоты гораздо больше. Да, не все из них переживут предписанную им гору блестящей обувки – война, даже в самом победном варианте, опустошительная ротная рулетка, но ведь и сами сапожные завалы могут попасть под удар. И потому болят головы у военных снабженцев – им бы плоско-однозначные заботы капитанов транспортов: совмещай ежечасно реальность с картой, да отслеживай штурвалом дрожь компасной стрелы.