– ЭТО НЕ ПРОТИВНИК, – заверила курган Мать. Однако страх не исчез, мешая процессу мышления. – МЫ ЗНАЕМ, ЧТО КРАСНЫЙ КУРГАН ГРУППИРУЕТСЯ В РАЙОНЕ КЕТИУЙ. ВЫСТУПАЮТ ЗОЛОТИСТЫЕ. ПОТОМ ПРИБЫВАЕТ РАНЕНЫЙ ЧЕЛОВЕК; МОЖЕТ, ЕСТЬ ЕЩЕ И ДРУГИЕ. ИНФОРМАЦИИ НЕТ. КРАСНЫЙ КУРГАН ВМЕШАЛСЯ В ДЕЛА, КОТОРЫЕ ЕГО НЕ КАСАЮТСЯ. КРАСНЫЙ КУРГАН ЛЮБИТ СТРАННЫЕ СВЯЗИ, СВЯЗИ С ЛЮДЬМИ. ДОГОВОР ПОД УГРОЗОЙ. НАКОРМИТЕ МОЛОДУЮ КОРОЛЕВУ КЕТИУЙ. ВЫЛЕЧИТЕ ЕЕ. ОНА МНЕ НЕ УГРОЖАЕТ И НУЖНА КУРГАНУ. У НЕЕ ЕСТЬ ИНФОРМАЦИЯ. ОНА ОБЛАДАЕТ ИНТЕЛЛЕКТОМ И ПАМЯТЬЮ. ЗАБОТЬТЕСЬ О НЕЙ. ЛЕЧИТЕ.
Работница ушла – одна часть Разума начала действовать. Остальные тоже занялись делами, руководимые собственным пониманием слов Матери, реакциями, типичными для их функций и биохимических превращений.
Потом Разум взялся за необычайно трудное дело и обманул самого себя.
По заданию матери трое Воинов выбежали из кургана под солнечные лучи. За колючими изгородями они остановились и принялись сознательно изменять состав своих энзимов, ломая упорядоченный комплекс знаний, прошлого и настоящего. Курган лишился их, потому что при этом они утратили интеллект.
Трое Воинов погибли, попав в долине в засаду красного кургана. Красным оставалось только поверить в ложь, которую они прочли в химическом составе истерзанных тел: о том, что голубой курган насладился смертью молодой королевы Кетиуй, что никого не осталось в живых.
3
– Что тебе надо? – буркнул Лиан, оглядывая зал Совета и представителей Семьи в многоцветных одеждах, занимающих места под знаком змеи – гербом Контрин. Среди них появились новые лица, новые союзы, а его ослабевший взгляд искал друзей и прежних союзников. Старейший Холдов исчез, замененный более молодым мужчиной, голубой плащ Мет-маренов имел ЧЕРНУЮ оторочку септа Руил, от нескольких старейших септов и Кланов не осталось и следа или же прибыли какие-то молодые чужаки, одетые в их цвета. Лиан, Старейший Семьи и первый в Совете, чувствовал, как дрожат у него руки. Он хотел встать, но тут же сел снова.
Он принялся считать, одновременно пытаясь сориентироваться, какие изменения произошли в Семье за последние дни. Некоторые из старейших Кланов смотрели на него с вопросом и мольбой во взгляде: он всегда открывал сессию, уже семьсот лет заседая в Совете людей на Цердине, конференции двадцати семи Кланов Семьи.
– Дядя, – позвал Терент из Велз-Каенов. – Старейший?
Лиан отвернулся, ненавидя трусость, составлявшую отныне большую часть здравого смысла. Места отсутствующих заняли их убийцы. Чистку провели с невероятной быстротой и эффективностью, во множестве мест одновременно. Трудно было оценить сейчас, как обстоят дела и как распределятся голоса после того, как будет брошен вызов. Образовалось нечто новое, а может, только возникало что-то смертельно опасное для всех, занимающих в Семье высокое положение. Разум советовал ждать и слушать других.
Лиан ощутил давящую тяжесть своего возраста, воспоминаний о слишком большом количестве сделанных выборов, об опыте, который советовал ему: жди и собирай информацию.
– Старейший! – крикнула старшая Малиндов. Встав с места, она продемонстрировала свое положение среди раскольников. – Ты откроешь сессию?
Весь зал замер в ожидании, а он отказался жестом ладони, так и не сумев справиться с дрожью. По залу прокатился ропот удивления и недовольства. Лиан посмотрел на Мот, старую Мот, казавшуюся еще более старой, чем он, если судить по лицу и неуверенным движениям, хотя на самом деле она была моложе его на полвека. Женщина ответила ему взглядом выцветших глаз, окруженных сетью морщин. Потом склонила голову. Как и он, она оценила новую ситуацию в Совете, и руки ее теребили складки плаща. Из тех, что прилетели в Район первыми, в живых остались немногие. Даже бессмертие вынуждено было уступить чрезмерному самолюбию. В тот день в Совете их было еще меньше. Возникли новые силы, уже сто лет терпеливо ждавшие своего времени. Новый Холд встал, с иронией поклонился и заговорил, предлагая перемены, которые уже произошли.
4
Раен выжила. Она осознавала этот факт постепенно, болезненно, на грани безумия.
То, что она была Мет-марен и не боялась маджат, сохранило ей рассудок. В абсолютной темноте, нагая и слепая, она все время ощущала телом прикосновения Работниц, влагу, непрерывно омывающую ее открытые раны, кожу и волосы; бесконечный ручеек влаги и пиши, доставляемой к ее губам их жвалами. Невидимые в темноте тела двигались вокруг, касаясь ее щетинками или клешнями. Однако ни одна из Работниц не наступила на нее, а их монотонное бормотание притупляло слух, как непроницаемый мрак притуплял зрение.
Она была внутри кургана, куда с самых первых дней не попадал еще никто из Контрин. Договор запрещал это, но дружелюбные голубые, давние соседи Кетиуй, не прогнали ее. Раен почувствовала слезы на глазах, и Работница тут же всосала их, гладя ее лицо легким прикосновением усика. Раен шевельнулась, и бормотание тут же стало громче, грознее. Они не хотели позволить ей двигаться. Девушка почувствовала жесткое прикосновение к своим ранам, вздрогнула и вскрикнула от боли, а они склонились над ней, не удерживая ее, но препятствуя любому движению. Она не могла оттолкнуть их и сдалась боли, которая стабилизировалась на постоянном уровне, а затем и вовсе растворилась в монотонном звуке. Не было ни прошлого, ни будущего, жалость и страх поглотило мгновение, длящееся без конца.
Она чувствовала Мать, посылавшую Работниц, которые попадали сюда, касались ее и бежали дальше. В бессознательном состоянии ей казалось, что чувствует прикосновение этого разума, видит невидимое, ощущает движение в бесконечных темных коридорах – логику кургана. О ней заботились. Темнота не имела конца, звук медленно изменялся, словно сменяясь глухотой, как касание превращалось в одеревенение. Долгое время все это было слишком трудно, чтобы об этом думать, и слишком сильно, чтобы противиться.
Но от последнего сна она пробудилась с чувством отчаяния.
– Работница, – обратилась она к окружающему бормотанию, стоя на узкой границе между возвращающимися силами и уходящим рассудком. – Помоги. Помоги мне.
С трудом вспомнила она, как пользоваться голосом, но человеческие слова прозвучали непривычно в ушах, давно уже слышавших только песню маджат.
– Работница, скажи Матери, что и хочу с ней говорить. Отведи меня к ней – сейчас.
– Нет, – ответила Работница. Она вдохнула побольше воздуха и выпустила его сквозь полости, Создавая иллюзию хоть и лишенного интонации, но все-таки человеческого голоса. Прочие звуки стихли. – Излишне. Мать знает твое состояние, знает все, что необходимо.
– Мать не знает, что я планирую.
– Скажи. Скажи этой особи.
– Месть.
Усики пробежали по ее лицу, губам, телу, хватая запах. Работница не понимала. Взятые отдельно, особи маджат были довольно ограничены. Работница не годилась для передачи эмоциональной информации и, зная об этом, Раен использовала ее осторожно и с беспокойством. Ее с детства предупреждали: будь внимательна с ними. Сбитые с толку маджат опасны. Они могли вызвать Воина.
Усики исчезли, и внезапно Раен ощутила отсутствие их прикосновения. Другие Работницы тут же заполнили пустоту, без устали гладя ее тело.
– Пошла за Матерью?
– Да, за Матерью.
Она всматривалась в темноту, ошеломленная эйфорией успеха. С трудом провела ладонью по конечностям и усикам Работниц, коснулась липких от слизи ран, потом шевельнулась, проверяя свои силы.
– Есть какие-нибудь ази в пределах слышимости? – спросила Раен.
– Мать должна вызвать ази.
– Я встану, – спокойно и решительно заявила девушка.
Работницы помогли ей. Усики и клешни поддерживали ее и подталкивали, возможно, ощущая сознательную целенаправленность движений. Она опиралась об их кожистые тела и хитиновые панцири, веря им, несмотря на страх перед болью. Их знание законов равновесия было инстинктивным и, значит, лучшим из возможных. С их помощью она поднялась, не совсем понимая, где верх, а где низ, и протянула руки во мрак, касаясь суставов, усиков и твердых оболочек клешней. Потом с трудом сделала несколько шагов по неровному полу; Работницы двигались вместе с ней, поддерживая девушку уверенно и деликатно.
– Отведите меня к Матери, – сказала она.
Песня прозвучала хриплой угрозой.
– Опасность для королевы, – перевела одна из них, и остальные повторили те же слова.
Они боялись за Мать, и это было понятно: ведь Раен тоже самка, а в кургане могла находиться только одна женская особь. Работницы по-прежнему поддерживали ее, пытались кормить, успокаивали. Она отвернулась, повергнув их в еще большее замешательство. Девушка испытывала боль, ноги были как ватные. Рана от ожога на бедре от усилия открылась, и Работницы позаботились о ней, покрыв влажными прикосновениями. Открытая рана напомнила о прежней боли. У Раен было время подумать, что может ждать самку-пришелицу, но она не хотела этого делать. Мать наверняка контролирует все, что здесь происходит, и до сих пор терпит ее присутствие.
Работница, кажется, вернулась, Раен определила это по общему движению в направлении потока воздуха.
– Приведите, – произнесла пришедшая на языке людей, в знак вежливости. – Мать разрешила.