Однако еще интереснее комментарии автора, опубликованные в том же - октябрьском 1939 года - номере журнала Amazing Stories. "Когда я задумывал этот рассказ, - писал Харрис, - мне показалось излишним вводить в него навязший в зубах образ "безумного ученого" - в то время как вполне нормальные ученые с прекрасной репутацией достаточно эффективно подводят мир к саморазрушению прямо на наших глазах".
Когда же война достигла британских берегов, молодой писатель, подобно многим коллегам, отправился на фронт. Он служил в армии связистом и принимал участие в знаменитой высадке союзников на побережье Нормандии. "Меня постоянно не покидало чувство, что я оказался на войне по ошибке, - вспоминал потом писатель Уиндэм. - Возможно, это проистекало от того, что в детские годы я постоянно грезил войной, но другой - Первой мировой. Однако она закончилась слишком рано, и поучаствовать в ней мне не позволил возраст. Тем не менее я так и не смог избавиться от ощущения, что именно та война была моей войной, а сейчас я оказался вовлечен в войну чужую, к которой я не имею никакого отношения".
Вдоволь насмотревшись крови, смерти и разрушений, будущий Джон Уиндэм, видимо, все это хорошенько запомнил, чтобы потом рассказать другим, хотя и в несколько необычной форме.
А по окончании боевых действий, мрачно резюмирует тот же Олдисс, "когда плоды победы обернулись пеплом мира, Уиндэм вместе с тысячами таких же оказался выброшен на берег - без денег, семьи и профессии и даже без самого элементарного представления о том, чем заняться дальше".
Тут он, к счастью, вспомнил о литературе. И как раз вовремя: мир, лежавший в развалинах и еще не успевший прийти в себя от пережитого, срочно нуждался в таких, как "новорожденный" Уиндэм и его сверстники и друзья - Роберт Хайнлайн, Айзек Азимов, Клиффорд Саймак, Рэй Брэдбери, Артур Кларк, Альфред Бестер и все прочие.
Миру стала остро необходима фантастика, новая, закаленная войной и быстро последовавшей за нею войной "холодной" (а также постоянно маячившей на горизонте войной окончательной - ядерной), - и среди британской разновидности этой литературы ярко взошла звезда Джона Уиндэма. "Именно в этот период, - пишет английский исследователь Джон Клют, - Уиндэм стал тем, кто лучше других выразил надежды, страхи и самодовольство англичан".
Похожее, помнится, говорилось за полвека до того в отношении Уэллса…
Славу новоиспеченному писателю Джону Уиндэму принес его третий по счету роман, впервые подписанный новым псевдонимом, - ныне признанный за классику жанра "День триффидов" (1951), выходивший также под названием "Восстание триффидов".
Успех книги, прошедшей сначала журнальным сериалом в престижном американском литературном журнале Collier’s и немедленно изданной в твердой обложке на родине автора, превзошел все ожидания. Хотя, вспоминал Уиндэм, идея романа, как и само магическое слово "триффид", вошедшее в список неологизмов научной фантастики (не ищите в словарях - его там нет), родились, как водится, в результате случая.
Однажды, потягивая бокал шерри в пабе, Уиндэм ненароком поймал отрывки разговора, который вели два соседа-садовника, разгоряченные пивом и, главное, "доставшими" их буйно разросшимися сорняками: "Я вчера обнаружил одного прямо в сарае с инструментами. Огромный - настоящее чудовище! Помнится, даже струхнул не на шутку, увидав такое…" После изрядного количества выпитого речь говорившего не отличалась четкостью, да и местный диалект сделал свое дело; короче, вполне тривиальное английское слово "испуган" (terrified) прозвучало как "триффид" (triffid). И… поразило слух случайно оказавшегося рядом писателя - последний как раз обдумывал новый фантастический роман о растениях-убийцах, захвативших Землю! (В романе генезис слова "триффид" выводится также из three-feet - "трехногий".)
Это к вопросу о положительном влиянии пивных на творческий процесс…
Как помнит читатель, знакомый с романом, в нем Земля стала вотчиной растений-хищников, мутировавших в результате космического катаклизма. После катастрофы почти все население планеты ослепло, исключая, разумеется, героев романа - иначе какая ж тут интрига! "Редко встретишь более бесперспективную завязку для написания романа, - отмечает Олдисс, - однако решает все магия не сюжета, а настоящей литературы".
Действительно, сила романа - не в живописании глобальной катастрофы и последующей робинзонады горстки выживших: подобное описывали до Уиндэма сотни раз, и многие, в том числе соотечественники, даже более впечатляюще, - а прежде всего в отличной литературе. Иначе говоря - в стиле, языке, настроении, ярких визуальных картинах, удачно выбранном темпе повествования, точных психологических портретах и сдержанном оптимизме.
Между прочим, вера Уиндэма в практически неограниченную сопротивляемость человеческого сообщества напастям ведет родословную от великих предшественников-классиков - Жюля Верна и Герберта Уэллса. А если говорить о соотечественниках, то на память приходит еще и Артур Конан Дойл с его романом "Отравленный пояс".
"Если день начинается воскресной тишиной, а вы точно знаете, что сегодня среда, значит, что-то неладно…" Одной этой открывающей роман фразы, на мой вкус, хватит, чтобы накрепко привязать читателя. Чтобы тот уже не смог оторваться от книги до самой последней фразы: "А потом наступит день, и мы (или наши дети) переправимся через узкие проливы и погоним триффидов, неустанно истребляя их, пока не сотрем последнего из них с лица земли, которую они у нас отняли".
Магией привязывания читателя - без внешних эффектов, без словесной пиротехники - Джон Уиндэм, безусловно, владел.
С момента выхода в свет "Дня триффидов" имя писателя уже прочно ассоциировалось в сознании читателей и критиков с темой, наибольшее развитие получившей как раз на Британских островах. Можно определить ее как "глобальная катастрофа". Мэри Шелли с ее вторым (после знаменитого "Франкенштейна") романом - "Последний человек", "После Лондона" Ричарда Джеффриса, уже упоминавшийся "Отравленный пояс" Артура Конана Дойла; наконец, вполне катастрофические по духу главные романы Герберта Уэллса… Впечатляющий список, в котором достойное место заняли и книги Уиндэма.
Более традиционные варианты катастрофы - например, вторжение инопланетян - изображены писателем в двух других произведениях.
В романе "Кракен пробуждается" (1953; выходил также под названием "Из глубины") космические агрессоры сначала предусмотрительно заселяют океан и растапливают полярные шапки - с целью, надо сказать, предельно прагматической: расчистить себе требуемое "жизненное пространство".
А в "Мидвичских кукушках" (1957), выходивших также под названием "Деревня проклятых", инопланетяне "бесконтактно" (в духе библейского архангела Гавриила) оплодотворяют всех женщин в ничем не примечательной английской деревне. Правда, на сей раз иная цивилизация не имеет никаких агрессивных намерений; агрессорами и ксенофобами оказываются сами земляне, уничтожающие родившееся потомство сверхчеловеков…
Та же судьба может постигнуть и других вундеркиндов - на сей раз наделенных телепатией мутантов из романа "Перерождение" (1955). Этот роман более известен у нас под другим названием - "Куколки" (отдельные критики называли книгу Уиндэма даже "Хризалидами", что по-латыни - chrysalid - и означает, собственно, биологическую куколку).
Действие отнесено далеко в будущее, в классический в научной фантастике "постатомный" пейзаж на радиоактивном пепелище. В редких общинах случайно выживших царит новое Средневековье: возрождены давние предрассудки против чужих, непохожих, отклоняющихся от нормы. Рождающихся время от времени детей-мутантов ждет неизбежная смерть, а норма, обыденный стандарт возведен в своего рода религиозный канон. Герои романа испытывают множество приключений, пока в своих внешне бесцельных странствиях не попадают в поле зрения других выживших - сумевших создать новую технику и сохранить старую человечность…
Почему с переводом этой книги так тянули в застойные советские годы, объяснять, думаю, не требуется.
На Западе же главные "романы-катастрофы" Джона Уиндэма пришлись по вкусу и массовому читателю, обожающему пощекотать себе нервы картинами чужих страданий, и критиков, увидевших в них продолжение традиций британской школы научной фантастики. При этом соотечественники писателя увидели в его фантастических книгах еще и отражение реальных страхов, окружающих их в жизни: распад и агонию некогда не знавшей себе равных Британской империи, первые намеки на экологическую катастрофу и общий тупик, куда все более очевидно заводила людей техногенная цивилизация…
А теперь нам придется отвлечься от литературного творчества английского писателя: история экранизаций его главных произведений не менее любопытна и поучительна.
Из двух романов, "День триффидов" и "Кукушки Мидвича", больше повезло второму.
Впервые его перенес на экран английский режиссер Вольф Рилла в 1960 году. Фильм назывался "Деревня проклятых" и в целом сохранил - что необычно для научно-фантастического кино! - сюжетную канву романа. Однако только на первых порах: в фильме гештальт-сообщество детей-мутантов - часть зловещего плана порабощения нашей планеты. Режиссер отдал дань модной в фантастическом кино паранойе на тему "пятой колонны": в романе Уиндэма определенная уверенность в изначальном зле, которое будто бы несли в себе космические подкидыши, отсутствовала… Кино же заканчивается вполне просчитываемым в заданных обстоятельствах трагическим финалом: когда цель эксперимента с мидвичскими "кукушатами" становится очевидной для героя картины, тому ничего другого не остается, как раздобыть динамит и героически взорвать себя вместе с дьявольским отродьем.