– Просветите…
– Пятнадцать процентов! Пятнадцать процентов, господин посол! Если бы не идиотские законы, запрещающие ввозить для захоронения ядерное топливо – мы обогатились бы на этом! Сейчас мы работаем только на себя.
– А как же радиация?
– Да бросьте. В опасной зоне работают исключительно роботы. Тут вопрос в технологиях и не более того. Далее. Вон там у нас – некоторые технологические линии по сборке реакторных насосов, это очень сложная технология, собственно с нее все и начиналось, и знали бы вы, сколько сил пришлось потратить моим предшественникам, чтобы все здесь наладить.
– А как насчет обогащения?
– Чего именно?
Я улыбнулся
– Урана.
– Да бросьте! Кто вам это сказал?
– Ну… фон Тибольт, для начала.
– От него можно много чего ожидать. Этот человек патологически завистлив. Немцы пытались влезть сюда с своими технологиями. Нам пришлось немного… ослабить узду, только поэтому был выстроен Екатеринбург-300. Немцы вообще предлагали чуть ли не полный цикл передать. Он просто хочет нам навредить.
– Он показал документы.
– И какие же?
Вот в этом вопросе я был уже подкован – хвата Интернету
– Насосы. Специзделия, не обычные насосы. Потом центрифуги. Специальные высокоскоростные центрифуги. Это уже не шутки.
Я ждал от него того, что он снова упомянет Абашидзе – но он просто смутился
– Откуда у него это?
– Хороший вопрос. Я бы поинтересовался вдобавок – зачем все это здесь.
Пескарев какое-то время думал – но потом решил пустить в ход козыри
– Генерал-губернатор Абашидзе отзывался о вас как о патриоте.
Опять это слово
– Только поэтому я разговариваю с вами, а не передал эти документы дальше.
– Хорошо. Если … если так, то вот вам ответ. Есть определенные экспортные ограничения, понимаете?
– Нет.
– Ну… скажем, Шкода. Вы знаете заводы Шкода?
– Не бывал, но слышал.
– Один из крупнейших машиностроительных концернов Европы. В принципе с ними может сравниться только Крупп, ДЕМАГ… если не считать наших. Несколько заводов, каждый из которых можно сказать шагнул в двадцать первый век. Поставщики и подрядчики во всем мире, продукция от механических мясорубок до крылатых ракет высокой точности. У них есть подразделение, занимающееся энергетическим машиностроением – котлы с кипящим слоем, котлы на обедненной угольной пыли, турбины, рассчитанные на критические и закритические параметры теплоносителя – все это у них есть. Но в атомное машиностроение они не суются. И знаете почему?
– Почему же?
– Ограничения. Проклятые ограничения, Вашингтонская конвенция о нераспространении. Она просто не дает нам жить, не дает дышать, все друг за другом следят. И знаете, почему на распространение технологий наложены такие жесткие ограничения?
– Вероятно, чтобы они не попали не в те руки.
– Верно! Но не в том смысле, в каком вы в него вкладываете. Дело в том, что основные залежи урана расположены в Африке, Афганистане, Австралии – то есть в захолустье. А технологии все – у стран первого мира. Они их охраняют, чтобы не дать дешевой энергии развивающимся странам. Потому что если к тем же бурам попадут современные атомные технологии – они будут топить свои топки не углем, они перестанут торговать желтым кеком и начнут торговать энергией, а германцы с их каскадами африканских АЭС просто разорятся!
– А в чем наш интерес?
Вопрос застал Пескарева врасплох, я это видел
– Ну… мы заработаем деньги, это раз. Приобретем новых друзей это два…
– А старых потеряем…
– Да бросьте! Немцы нам кто угодно, но только не друзья. Они нас боятся, а страх рождает ненависть. Они зарабатывают на нас деньги – но считают нас дикарями, которых должен колонизировать германский капитал, потому что тевтонским мечом нас колонизировать невозможно.
Если я правильно помню цифры по сотрудничеству – еще неизвестно, кто кого колонизирует. Прошли те времена.
Пескарев подмигнул.
– Есть схема, позволяющая неплохо зарабатывать. Я почему назвал Шкоду – шкодовские турбины отлично поддаются конвертации. То, что можно производить – производит Шкода, а то что нельзя – производим мы здесь. Если все это объединить – то получится набор для постройки пятисотмегаваттного реактора.
Уму непостижимо. Так может, кстати, и немцы, и итальянцы, и североамериканцы из-за этого и нервничают? Чисто коммерческий интерес, понятно же, что те, кто нарушает эмбарго зарабатывают огромные деньги. Может, на нас так косо смотрят из-за нечестной игры здесь?
– Давайте, пройдемся по цехам… – сказал я
По цехам мы прошлись – ничего особенного. Обычное производство так называемого пятого передела – то, в которое впускают в белых халатах и в одноразовых бахилах.
То, что я искал, я нашел, когда мы вышли из цехов. Везде был постелен готовый зеленый ковер, орошаемый из опрыскивателей – а в одном месте его сняли, прямо как он и был, квадратом – а опрыскиватель продолжал там работать, и получилось грязное месиво. В него я и вступил по неосторожности, сойдя с пешеходной дорожки, хорошо что бахилы еще не снял. Глянул вниз – и похолодел.
Вид грязных, испачканных бахил кое-что мне напомнил. Днище Хорьха, когда я его осматривал…
– Осторожнее… С дорожек лучше не сходить – сказал Пескарев
– Интересно. Я думал, что в Персии нет глин…
– Почему нет – глиняные почвы есть, но не здесь. Есть же в стране гончарные изделия, они не из привозной глины делаются. Здесь это единственное месторождение, других нет.