- Религия, думаю, была чем-то вроде семейного бизнеса. Возьмем, например, Самуэля Кэттона, с которого пошли апостолы. Никто ведь знать ничего не знает про его отца. Но они оба творили добро. Оба решили, что кратчайший путь к новой религии - просто читать проповеди бедным, на что не сподобилась ни одна другая религия.
- Иисус проповедовал, - возразил Лорен.
- А почему? - Бирн ликовал. - Бедняки нуждаются в религии не меньше других. И когда толпы их бросают свои гроши в кружку для пожертвований, то ты, черт возьми, пожалуй, неплохо с этого заживешь. Вот почему эти американские церкви так стараются обратить в свою веру население Южной Америки и так далее.
- Кстати, у Джозефа Смита была куча жен.
- Оболванишь и заставишь поверить, что имеешь право делать все, что хочешь. Взять хотя бы Джима Джонсона, который убил всех этих людей в Суринаме.
- В Гвинее.
- В Гвиане, если быть точным.
- В Гвинее.
Лорен решил, что с него хватит. Он поставил свою чашку и в упор посмотрел на Бирна.
- А как насчет Бога? - поинтересовался он.
Бирн, казалось, искренне удивился.
- А что такое?
- Что, если сам Бог провозгласит новую религию? Представь, Бог решит, что все прочие религии неверные, отнюдь не во благо, и велит основать новое пастырство?
Бирн ухмыльнулся, обнажив свои пожелтевшие от табака зубы. Он чувствовал себя прекрасно.
- Ну ладно, шеф, - он принялся за новую самокрутку, - я так думаю, если Бог велит кому-то основать новую религию, то почему бы ему не велеть остальным придерживаться ее.
- А что, если так оно и есть? - возразил Лорен. - Самуэль Кэттон, конечно, главный из апостолов, но он же был не один. Ведь всего существовало двенадцать апостолов, и на других так же, как на него, снисходили откровения.
- Откровения в поддержку антимасонов и против Банка Соединенных Штатов, так?
В этот момент Кувер принес стейк для Лорена и раздраженно взглянул на Бирна и Сандовала.
- Вам что, больше делать нечего, кроме как спорить о религии?
- Не о религии, Кув. Речь идет об историческом факте. Можешь сходить в библиотеку и лично убедиться.
- Масоны приветствовали убийства и уничтожение печатных станков, а банк притеснял народ, - продолжил Лорен.
Бирн, закурив, с наслаждением пустил дым кольцами.
- Что ж, Банка Соединенных Штатов больше не существует с тех самых пор, как апостолы постарались на выборах Энди Джексона. А масоны в наше время абсолютно безвредны в своих глупых шапках и напившись до чертиков в храме Шрайн. Сам я шотландец в 32-м колене, и если бы сейчас еще вершились тайные заговоры, я бы знал об этом. Так почему бы вам не отменить вашу религию и не позволить людям выпивать в самом городе, чтобы для этого им не приходилось "подаваться на запад", а?
Магическая формула "податься на запад" для горожан означала выехать за город за бутылкой.
- Религия еще полна жизни, - объяснил Лорен, - она поддерживается откровениями, до сих пор нисходящими с неба.
- Что бы мне особенно хотелось знать, так это то, в какие из сих откровений нам полагается верить, - вмешался Боб Сандовал. Сегодня без верхней вставной челюсти он говорил еще невнятнее, чем после изрядной дозы алкоголя. - Бог что-то сказал Джозефу Смиту, что-то Сэму Кэттону, так кому же верить?
- У них одинаковое отношение к масонам, - сказал Бирн.
Лорен огляделся по сторонам, не зашел ли за это время кто-нибудь из мормонов. Как будто никого.
- Мне нечего сказать о Святых Последних Дней, - откликнулся Лорен, - но моя рабочая гипотеза строится на том, что я не стал бы приверженцем религии, основатель которой позволил себя линчевать.
- Как Иисус Христос? - спросил Бирн.
Лорен промолчал. Сандовал засмеялся.
- Я ничего не имею против вас, ребята, или против мормонов, - наконец произнес он, - но я католик, а вы язычники.
Лорен долгим взглядом посмотрел в его сторону.
- А знаешь, что говорит наша религия о папе римском?
- Лорен, - вмешался Кувер, - твой великолепный стейк остывает.
- ...Что это один из величайших умов шестнадцатого века, - продолжил Лорен.
Сандовал озадаченно зашевелил мозгами, тут к нему повернулся Бирн.
- А я лютеранин, - изрек он, - так я, по-твоему, тоже язычник?
- С тобой все в порядке, приятель, - отозвался Сандовал, - ты просто еретик.
И они с Бирном дружно захохотали. Бирн, вытащив из кармана флягу, добавил в кофе виски себе и Сандовалу.
- Не забудь про стейк, Лорен, - напомнил Кувер и повернулся к приятелям. - Вы что, не можете говорить о политике, как все нормальные люди?
- Запросто, - ответил Бирн, глаза его азартно загорелись. - Когда Луис Фигурацион и прочие ваши демократы намерены сделать что-нибудь полезное для разнообразия и кого-нибудь выбрать?
- Сейчас, Марк, - заявил Кувер.
Соус на пережаренном мясе и картошке уже подернулся пленкой. Скупо брошенные водянисто-бледные консервированные горошины томились сверху. Лорен резким движением вонзил в стейк вилку, затем стал распиливать его тупым ножом. Слишком уж долго он нагуливал свой аппетит.
- Никто даже не знает программы демократов, - опять встрял Сандовал, - они позволяют этим долбаным японцам и мокрозадым чилийцам занимать наши рабочие места.
- Ты же знаешь, что мы пытались выкинуть отсюда шахтеров-иностранцев, - оправдывался Кувер.
- Одни слова, приятель.
Шеф полиции усиленно работал челюстями, стараясь прожевать жесткое мясо и подгоревший хлеб. Его частенько втягивали в подобные дискуссии, и он с удовольствием прожил бы оставшиеся годы без лишних разглагольствований. "Двое пьяных стариков, - размышлял Лорен, - указывают Богу и всем остальным, как поступать. Американская горнодобывающая промышленность умирает потому, что не выдерживает конкуренции при наличии дешевой рабочей силы из Южной Америки и высокоэффективной литейной промышленности Западной Германии. И председатель местной Демократической партии вряд ли что может с этим поделать". Сандовал и Бирн продолжали тараторить.
Налогоплательщики, глядя на них с тоской вздыхал про себя Лорен, избиратели.
Цепляя вилкой сухую картошку, он попытался им улыбнуться, как и следовало себя вести официальному лицу.
Слава Богу, подумалось ему, что он занимает штатную должность.
* * *
Сколько Лорен себя помнил, западный горизонт еще долго светился после захода солнца. На шахте Аточи ночь напролет горели огни, поскольку шахтеры работали в ночную смену, и вывески Сити-лайн пылали неоном вместе с ними. Восточный ветер приносил с собой непрерывный гул, словно где-то вдали десять тысяч флейтистов держали одну и ту же низкую ноту. Это был рев тяжелых самосвалов, выезжающих с территории шахты на своих огромных колесах диаметром в двенадцать футов. Сегодня шахта была темна и молчалива, а Сити-лайн - по-прежнему полна огней.
Первый звонок поступил в шесть тридцать. Сообщалось, что двое подростков, очевидно подвыпивших, оказались на стоянке у "Джеронимо", классического придорожного трактира в стиле 50-х с неоновым индейцем. Позывные десять восемнадцать. С ребятами сцепились две женщины, стараясь выпроводить их. Вначале спокойно наблюдая за происходящим, потом в драку ввязались их мужья, решив, видимо, что это наилучший способ ее прекратить.
На Сити-лайн к насилию не привыкать. Лорен вспомнил прокуренный ночной бар, который он посещал в самом начале своей карьеры. Этот бар, давно уже сгоревший, назывался "На ринге"; там, в задней комнате, находился маленький боксерский ринг, где Лорен и другие полицейские, заплатив по 150 долларов, при желании могли подраться с крутыми заключенными, выпущенными из тюрьмы на один вечер.
Ринг шириной шагов в пятнадцать не давал противникам место для маневра, и Лорен постоянно выходил из себя. Он был боксером, а не уличным задирой, а ограниченные размеры ринга давали преимущество последнему. В армии он боксировал, удерживая дистанцию вытянутой левой. Молниеносный удар правой, когда противник терял бдительность или уставал, пытаясь при этом вяло атаковать, позволял неожиданно сблизиться. Лорен приноровился чуть подкручивать кулаком во время удара, разрывая своей перчаткой кожу на лицах противников и брызгая кровью на восторженный первый ряд. Ему это нравилось, он получал неизъяснимое наслаждение оттого, что, свалив противника, сам оставался невредимым. Это удовольствие длилось до тех пор, пока он не встретился с девятнадцатилетним любителем из Детройта, защищая свой второй титул. Ударом своей сокрушающей правой на сорок первой секунде первого раунда противник Лорена открыл счет.