Уолтер УИЛЬЯМС
БРИЛЛИАНТЫ ИМПЕРСКОЙ КОРОНЫ
Джону и Бет
И как раз вовремя!
"Не всякое преступление вульгарно, но всякая вульгарность есть преступление".
Оскар Уайльд
1
Дрейк Мейстрал в высоких ботинках из мягкой кожи шел к центру бального зала в Пеленг-сити, причем шел совершенно бесшумно. Его поступь приобрела легкость благодаря его ремеслу.
Над ним, под высоким потолком, реяли идеограммы, означавшие "Будьте здоровы" и "Добро пожаловать, путешественники". Лампы озаряли помещение еще более ярким светом, чем обычно, главным образом для того, чтобы обеспечить достаточно света для информационных шаров, также паривших над собранием. Присутствующие, как люди, так и представители других рас, реагировали на неожиданно яркое освещение в зависимости от их характера и намерений. Некоторые, не желавшие выносить свои дела на всеобщее обсуждение, прятались в тени и что-то бормотали, повернувшись лицом к стене. Те же, кто хотел, чтобы их заметили, прогуливались под парившими шарами или плавали в полях антигравитации в надежде, что какой-нибудь шар снизойдет до того, чтобы взять у них интервью. Некоторые прохаживались в ярком свете под лампами, но, чувствуя смущение, краснели. Другие изо всех сил старались вести себя, как обычно, и, в конце концов, начинали задавать себе вопрос: а что значит "вести себя , как обычно", особенно в этих обстоятельствах.
Мейстрал ничего такого не делал. Ему привили умение сохранять уверенность в необычных обстоятельствах, он привык к тому, что средства массовой информации уделяют ему некоторое внимание, и, хотя род его занятий был не совсем законным, у него не возникало желания прятаться по углам и что-то бормотать.
Большинство гостей предпочитали официальную позу, то есть отведенные назад плечи и бедра, подобранные под слегка искривленную и в то же время совершенно прямую спину. Поза была естественной для Хосейли, но человеку, чтобы научиться принимать ее, требовалась тренировка. То, что Мейстрал сумел придать этой позе мягкую грацию, делало ему честь. Он был всего на несколько дюймов выше среднего человеческого роста, но казался еще выше. Его костюм также делал ему честь – он ухитрился извлечь максимум из одноцветной гаммы, требуемой Высоким Обычаем: сочетания черного – траурного цвета, принятого большинством человечества, и белого – траурного цвета Хосейли. На нем почти не было драгоценностей, если не считать серебряных булавок, которыми были заколоты сзади его длинные каштановые волосы, и кольца с крупным бриллиантом на пальце. Его глаза были приятного, непритязательного зеленого цвета, а полуопущенные веки придавали его лицу ленивое выражение. На вид ему было лет двадцать пять.
Мейстрал приблизился к высокому элегантному человеку чуть постарше его, прогуливавшемуся по бальной зале в одиночестве. У мужчины один глаз был вставным, стеклянным. Он был одним из трехсот представителей человеческой расы, носившим только одно имя. Кожа у него была черной, а кружевные гофрированные манжеты и башмаки – ярко-алыми.
– Этьен, – сказал Мейстрал.
– Мейстрал. Как приятно.
Они обнюхали друг другу уши в официальном приветствии. К щекам Мейстрала легко прикоснулись кончики навощенных усов.
– Я вижу, ты все еще в трауре, – заметил Этьен.
– Мой отец по-прежнему мертв, – ответил Мейстрал.
Они разговаривали на Классическом Хосейли. Большинство людей довольно легко справлялись с чуждой им интонацией и носовыми гласными, однако для того, чтобы научиться правильно употреблять ускользающий синтаксис, где структура каждой фразы содержит в себе комментарий к предыдущему предложению, высказыванию или мысли, и одной замысловатой формулировкой можно даже выразить отношение предмета разговора к состоянию вселенной в целом, нужна была хорошая подготовка.
– Я припоминаю, что услышал о смерти твоего отца примерно около года назад. Я полагаю, нет никакой надежды, что он оправится?
– Боюсь, что нет. Он часто шлет мне письма, жалуется на свое состояние.
– Я уверен, что мертвые тоже могут быть обузой. Однако траур очень идет тебе, Мейстрал.
– Спасибо. А ты элегантен, как всегда. Хотя я не уверен, что тебе так уж идет этот твой "монокль". По-моему, ты недостаточно стар для такого жеманства.
Этьен понизил голос:
– К сожалению, это косметика. Женщина-Перл вызвала меня на дуэль на Малой Вересковой Пустоши и проткнула мне глаз. Сапог соскользнул, черт побери. Вокруг имплантанта все еще осталось несколько ссадин. – Он на минуту замолчал, словно вдруг забеспокоился: – А ты разве не слышал об этом?
– Боюсь, что нет. Я только закончил долгое путешествие и отстал от свежих новостей.
– А, – Этьена, казалось, это успокоило. – Возьми меня под руку и составь мне компанию. Похоже, жители города несколько стесняются.
Мейстрал двинулся в ногу с Этьеном. Местные жители расступались перед ними в некотором благоговейном страхе.
– Меня это не удивляет, – заметил Мейстрал. – Сколько лет прошло с тех пор, как члены Диадемы приезжали сюда с визитом?
– Сорок стандартных. И если судить по виду этого городишки, я даже понимаю, почему.
Мейстрал дипломатично промолчал. К чести его учителей, он бросил лишь мимолетный взгляд вверх, чтобы убедиться, что ни один из информационных шаров не подслушал этой реплики. Этьен продолжал, и то, как он строил фразы, свидетельствовало о его раздражении.
– Здесь у них не столько прием, сколько желание выразить свою готовность, если ты понимаешь, о чем я. Слишком много пиетета.
– Ну, я уверен, в твоем обществе они скоро научатся расслабляться.
– Мой дорогой Мейстрал, я вовсе не ЖЕЛАЮ, чтобы они расслаблялись. Мне не годится быть их соседом, предполагается, что я должен быть богом.
Любому, получившему в глаз рапирой, а потом узнавшему, что его старинный знакомый об этом даже не слышал, можно простить некоторую брюзгливость, подумал Мейстрал, даже если эта брюзгливость непоследовательна. Мейстрал пожал плечами.
– В таком случае пиетет тебе только причитается, – заметил он. – Наслаждайся им, это новое выражение обожествления, – Мейстрал высказал свою мысль в сложной формулировке, отражавшей отношение предмета разговора к условиям бытия.
Этьен был не настолько раздражен, чтобы не заметить укола, но оправился от него очень изящно. Он поклонился высокой белокурой женщине, лениво приближавшейся к ним. Она была одета в элегантное голубое с серебром платье и выглядела моложе своих тридцати двух лет.
– А, Николь. Мейстрал только что о вас спрашивал.
Ее аромат был знакомым и ударил в ноздри Мейстрала шелковой перчаткой.
– Миледи. Я очарован. – Он слегка коснулся губами ее пальцев, прежде чем обнюхать ее уши. Женщина была выше его ростом и очень бледна. Как и Этьен, она носила только одно имя, без фамилии. Она подарила Мейстралу ослепительную улыбку.
– Дрейк. Как приятно видеть тебя после столь долгого отсутствия. Траур тебе идет. – Она говорила на стандартном человеческом языке.
– Благодарю. И еще раз спасибо за теплую записку по поводу смерти моего отца.
– Кстати, как он?
Информационные шары начинали один за другим тесниться над головой Николь. Этьен извинился, обнюхал уши и удалился. Николь взяла Мейстрала под руку. Ее близость навевала старые интимные воспоминания, рождала новые надежды. Рука об руку они прогуливались вдоль зала. По меньшей мере пятьдесят мужчин покраснели и мысленно расправились с Мейстралом на месте.
– По-моему, Этьен был обеспокоен тем, что я ничего не знал о его дуэли.
– Его рейтинг понизился, знаешь ли. Это подтвердила интрижка с протеже Женщины-Перла, дуэль с самой Женщиной-Перл, потом – новый глаз. Глупейшая история. Это уже вторая дуэль в окружении Диадемы за последние двенадцать месяцев. Женщина-Перл была в ярости.
– Он сказал мне, что у него сапог соскользнул.
– Возможно. Есть надежда, что это излечит его от воинственных амбиций. Дуэль входит в привычку, хотя, по счастью, самоубийство – нет.
Даже Хосейли, возродившие среди человечества моду на дуэли и самоубийства, испытывали смешанные чувства по отношению к этой части Высокого Обычая. У Хосейли есть поговорка: "Каждый дурак может умереть на дуэли". (У них есть аналогичная поговорка и по поводу самоубийства). Тон, которым Николь давала свои комментарии (хотя она говорила на стандартном человеческом языке, где нет таких контекстных тонкостей, как в Классическом Хосейли), каким-то образом сумел передать сущность выражений Хосейли, при этом ничего не говоря прямо.
Нюансы, нюансы. Поговаривали, что информационные шары их просто обожают.
– А как Роман? Хорошо?
Мейстрал улыбнулся:
– Роман остается Романом. Ему будет приятно, что ты осведомилась о нем, но он не подаст вида.
Беседуя, они наблюдали друг за другом, слушали, прикасались. Мысленно они исследовали возможности. Каждый искал выводов и решений.
– Значит, он не изменился. А ты?
Мейстрал вскинул голову, обдумывая вопрос:
– Тоже нет, я полагаю.
– Ты слишком молод для хандры. Это больше мой стиль.
– А это прозвучало как хандра? Я, признаться, хотел, чтобы было похоже на милую скромность.
– Ты не скромный человек, Дрейк. И не приписывай себе добродетелей, которыми не обладаешь. – Это было сказано небрежно, но с капелькой яда. За четыре года она не изменилась.
– Ну, должен же я приписать себе хоть что-то, – отозвался Мейстрал. – А то у меня их совсем не будет.
Николь положила свободную руку ему на локоть: