Вешняков, продолжая улыбаться, запечатлел поцелуй на моей щеке и вернулся к пиву. – Что будешь пить? – деловито спросил Лялин.
– То же, что и вы.
– Я так и думал, – усмехнулся он. – И все уже заказал. Ну что, други милые, можете поздравлять.
Мы, конечно, поздравили, я вручила ему коньяк, выпили и закусили.
– Надо чаще встречаться, – выдал ценную мысль Вешняков где‑то через час. Чувствовалось, что он абсолютно доволен собой и миром. Во мне вдруг заговорила совесть: не хотелось нарушать эту идиллию, оттого со своими новостями я не спешила, слушала чужие.
Лялин, который трудился в охранной фирме, после того, как два года назад покинул дом с колоннами, особо новостями не баловал. Похвалился успехами сына, учившегося в Англии, пожаловался на дочь, влюбившуюся весьма некстати, потому что экзамены на носу, и кивнул на Вешнякова:
– Глянь, как нашего подполковника от самодовольства распирает. Как звание получил, совершенно другим человеком стал. Брюхо отрастил, морда круглая, взгляд сытый. Сразу видно: мент.
– А раньше что, не видно было? – хмыкнул Вешняков.
– И раньше репа твоя лучше всякой визитной карточки была, но до получения долгожданного звания ты выглядел ментом‑трудягой, а теперь барином.
– На себя посмотри, – фыркнул Вешняков, и оба засмеялись.
– Хорошо, хоть не ноет, – сказала я.
– А чего ему теперь ныть, он у нас начальник, – подмигнул Лялин.
Артем скривил несчастную физиономию и махнул рукой:
– Надо мной еще начальников пруд пруди. И каждый норовит шею намылить.
– Обижают сироту, – поддакнул Олег.
– Не может человек не жаловаться, хоть генерала ему дай, – посетовала я.
Артем тут же ответил:
– И над генералом начальства полно.
– О господи, значит, будешь стонать до скончания века, – ужаснулась я.
– Брюхо и вправду растет, – с тоской заметил Артем. – Моя говорит, надо больше двигаться. Потащила меня к теще, грядки копать. Еле‑еле сбежал в последний момент. Как раз Мишу Молчуна грохнули. Ну, я своей и говорю: отменяются грядки, видишь, что в городе творится.
– Выходит, тебе Молчуну надо спасибо сказать, – засмеялась я.
– Не ему, а тому, кто избавил его от земных хлопот. Но спасибо говорить не хочется, от грядок спас, так на работе одна нервотрепка.'
– Убийство заказное, тебе что за головная боль? – удивился Лялин.
– Ты что, не знаешь наших отцов‑командиров? ЧП, куда смотрели, сограждане в панике, короче, шею мылили по полной, точно это я его пристрелил. Хотя всем прекрасно известно… – Тут Вешняков вдруг поперхнулся, а Лялин одарил его недобрым взглядом, который не укрылся от меня. Лялин тут же оптимистично заметил:
– Ничего, справишься.
– Да бог с ними со всеми, – вздохнул Вешняков, потянувшись к коньяку. – И с Молчуном, и с начальством. Давайте лучше за именинника выпьем.
Мы, конечно, выпили. Закусывая, я приглядывалась к своим друзьям. Лялин мужик крупный. И хотя он любил прикинуться сиротой, намекая на старость, но мог дать фору многим молодым. Кулаки‑кувалды выглядели в высшей степени внушительно. Болтали, что Лялин легко гнет подковы. Я как‑то раз попросила продемонстрировать, меня вежливо послали с формулировкой «глупостями не занимаюсь», но я не сомневалась, что подковы для него ерунда. Однако недюжинная сила далеко не единственное достоинство Лялина. Прежде всего он был наделен умом, большим и светлым, к тому же умудрился остаться порядочным человеком, что было вещью едва ли не фантастической, коли уж он несколько лет проработал начальником охраны Деда (каковы наши политики, никому объяснять не надо), и за это я Лялина особенно уважала.