Владимир Васильев (Василид-2)
Дальше в лес…
Из всех искусств для нас важнейшим является кино.
В. И. Ленин
Чем дальше в лес, тем злее режиссеры.
Кинофольклор
В тот день всю тебя от гребенок до ног,
Как трагик в провинции драму Шекспирову,
Учил наизусть и знал назубок,
Шатался по городу и репетировал.Б. Л. Пастернак
Замечательный змей
Над лачугою нищего взвился
В синее небо!..И куда это
Нынче выползла улитка
Под таким дождем?!Исса
Режиссеры бывают двух базисных типов: "пиявки" и "зануды". Остальные - коктейль в различном процентном содержании ингредиентов. Это я вам говорю как актер, который с ними не одну собаку съел, посыпав многими пудами соли. Попортили мне кровушки и те и другие: одни ее пили, другие - сквашивали.
"Пиявки" высасывают из литературной основы (романа, сценария) всю ее жизненную суть, разбухают, переваривают и выдают смертным свои духовные экскременты. Из актеров и остальной команды они практически в буквальном смысле кровь пьют. Вампирищи… Им всегда всего мало, не так и не то. Удовлетворить их невозможно в принципе… Герудогении, блин…
"Зануды", наоборот, блюдут первоисточник - не то что до последней буквы, но до точки и опечатки. Особенно тяжко с ними, когда вершится экранизация Классиков. Тут вообще неси яд, гаси софиты… Невдомек "зануде", что литературный герой и киношный живут разной жизнью и воспринимаются потребителем совсем по-разному - ну не могу я жить, копируя все книжные "сказал, вздохнул, ответил, повернул голову" - не кукла я, ибо актер. А "зануда" выходит из себя, если я вместо вздоха вдруг высморкаюсь или покашляю, а вместо того чтобы присесть, с лету на диван рухну. Зато если изобразить из себя литературную куклу, то он вне себя от счастья.
И только сейчас я понял, что есть третий и единственный тип режиссера…
Этот ужас повторялся с тягомотной настойчивостью маятника: сначала переполняющий пространство снаружи и внутри тела вибрирующий рокот, от которого щекотно в кишках и в пупке, потом короткий металлический взвизг и полная оглушающая тишина, от которой становится больно внутри и кажется, что от стука сердца мешок плоти разнесет в клочья. А потом и сердце замолкает.
Р-р-р-ру-вз-з-з… И тишина… Р-р-р-ру-вз-з-з… И тишина… Р-р-р-ру-вз-з-з… И тишина…
Непонятно, что больнее. Пожалуй, тишина, потому что "р-р-р-ру-вз-з-з…" отвлекает внимание на себя, а в тишине боль всплывает из нутра и растекается по телу.
И еще в тишине голоса становятся слышны. От них под черепом свербеть начинает. Хотя для меня они все равно "бу-бу-бу" - не понимаю смысла. Может, если б понимал, не так больно было бы. Нет, не "бу-бу-бу" - "зу-зу-зу" - зудит и зудит одно и то же. Меня всегда бесили повторения музыкальной фразы, а от этого зудежа до музыки - как от урчания живота до Баха. Урчания, кстати, тоже хватало. Откуда-то снизу доносилось, с логичным финалом…
Ага, я на самом деле мешок, и кто-то меня несет, бурча животом и хрипя.
А сзади доносятся вроде бы членораздельные звуки, которых я понять не могу, но почему-то запоминаю. Когда звуки стихают, я непроизвольно повторяю их. Не бывает так. Никогда со мной раньше так не было. Роли приходилось потом и кровью зубрить, хотя там я понимал все до последней буквы.
- Эй, Обида-Мученик, - пыхтел сзади мужик. - Ты осторожней его неси, Обида-Мученик, а то голова у него отвалится - смех сказать, на чем держится. Ты это правильно сделал, что мхом обложил дыру-то да клейким листом обмотал, а если б не обмотал или не клейким обмотал, то, чтоб мне никогда пьяных жуков в рот не взять, отвалилась бы уже голова… Хочешь пьяных жуков, я сейчас быстро наловлю, весело будет?..
- Заткнись, Колченог! - хрипел подо мной другой мужик, шатаясь при каждом шаге. - И так дыхалка сбита, как шляпка у гриба, когда его пнешь. Не пинай меня, Колченог!
- Да кто ж тебя пинает? Дурья твой башка, даром что хорошо к шее приделана, а будешь дурь нести, так тебе ее быстро оторвут.
- А почему? - из последних сил просипел тот, кто меня тащил.
- Еще раз твое вонючее "почему" услышу, сам оторву! - взревел тот, что шлепал сзади по лужам: "хлюп-хлюп, хлюп-хлюп".
- А поч… а поч-чему? - выдавил из себя, видимо, Обида-Мученик.
- Ну, все… Достал потому что! - взрычал Колченог. - Ты лучше его аккуратней неси, а то из него сыпется всякое страшное, вдруг укусит или шандарахнет, как гриб огненный!.. Я собираю - может, ему надо будет, если голова не отвалится. А если отвалится, то уже никому ничего не надо. Тебе не жжется, Обида-Мученик?
- Не-а, - прохрипел носильщик.
- Значит, не мертвяк, - довольно пробурчал Колченог. - Мертвяк обязательно жжется. Для того он и мертвяк, чтоб жечься, а не будет жечься, так его в любой деревне на куски разорвут, никакого бродила и травобоя не понадобится, а ежели он жжется, так кто ж его хватать будет да на куски рвать - себе дороже потом ожоги лечить… Во, опять упало!.. Фу, какое страшное!.. Не-е, такое на деревьях не растет, и в траве не растет, и среди грибов… Такое в Лесу не может расти, потому что не лесное, а что не лесное, то в Лесу не растет, это даже такому бестолковому, как ты, Обида-Мученик, должно быть понятно…
- А поч-ч-ч… - хрюкнул собеседник.
Эх, если бы я понимал, о чем речь… А так - каждый звук как топором по доске… Как так?
- Что - поч-ч-ч? - почти добродушно хмыкнул сзади Колченог.
- Не ра-асте-от по-оч-ч?..
- Не растение потому что, дурья башка, пень трухлявый, а не башка! Разве ж пень трухлявый может что-то уразуметь? Пень трухлявый только трухлявиться и может, ну еще в темноте светиться, как гнилушки светятся… Ты в темноте не светишься, Обида-Мученик? Гы-ы-ы…
Тут меня припечатало такой болью, что не только тишина, но и полная темнота наступила.
- Это хорошо, что ты не мертвяк, - услышал я набор звуков и попытался открыть глаза - тщетно: такое впечатление, что верхнее веко пришито к нижнему. Или срослись они намертво? - Если б ты был мертвяк, - продолжились звуки, - я тебя сама бы острой палкой проткнула и в дырку травобоя налила бы. Мертвяки страсть как не любят травобоя. А я тебе травобоем раны обрабатывала - и ничего, хоть шипел. Да я знаю, что это больно, когда травобоем на открытую рану, зато потом никакая плесень в нее не заберется и никакой мураш не заползет. Еще неизвестно, что хуже - мураш или плесень. Известно, что мураши и плесень - это для ран очень плохо, хоть синяя плесень, хоть красная…
И что ж ты все молчишь? Как же трудно с тобой! Или как начнешь бормотать, ни слова понять невозможно. Так у нас не разговаривают. И в Выселках не разговаривают, и за Тростниками, где тебя нашли, и в нашей деревне, где мы с мамой жили, до того как ее мертвяки забрали… Мы все друг друга понимаем, а тебя никак понять невозможно. Потому что ты бормочешь не по-человечески, и человеки тебя понять не могут ни тут, ни в Выселках. Да и уроды тебя не поймут, и бандиты не поймут, потому что они люди, а ты как мертвяк, только совсем не мертвяк, потому что даже красивый и не обжигаешься, а если б ты был мертвяк, то я бы тебя не выхаживала…
Я вспомнил те звуки, что слышал, когда меня швыряло из "р-р-р-ру-вз-з-з" в тишину, меня нес какой-то мужик, а второй бормотал что-то ему в спину. То есть мне в спину. Звуки были похожи на те, что я слышал сейчас, но если от тех меня саднила боль, то эти были как щебет лесной птички.
Я подергал веками, не пытаясь их раскрыть, а только чтобы убедиться, что они существуют, а лицо не покрыто сплошной пленкой спекшейся кожи. По крайней мере, глазные яблоки вполне даже свободно дергались под веками, а сами веки шевелились. И я, сконцентрировав внимание на поставленной задаче, разлепил глаза. Было сумрачно, поэтому, наверное, я не испытал светового шока, медленно расширяя створку век.
- Мертвяки - они страшные! Ты когда-нибудь видел мертвяков? Да нет, как ты мог видеть мертвяков, если раньше в летающей деревне жил… Мне Обида-Мученик рассказывал с Колченогом, это они тебя нашли за Тростниками, пошли в Муравейники, а их занесло в Тростники, и тут над Лесом как загудит!.. У-у-у, потом бумс-хрясть-плюх… И ты прилетел сверху и головой об дерево - шмяк! Они думали, что совсем убился, а подошли - ты живой… Ой! - вскрикнула она, встретившись со мной взглядом.
А я поспешил закрыть глаза, потому что первое, что я увидел, увидеть было невозможно: на меня удивленно-радостно-испуганно смотрела моя дочь Настёна-Настенька-Настюшка-Анастасия, прах которой я недавно (сколько же времени прошло?!) развеял над горами Тянь-Шаня, в которых она и разбилась, летая на параплане. Я же ее и пристрастил к этому древнему увлечению. Я же и летел рядом… Мне и в голову не приходило ждать опасности - кто же ждет камнепада в ясную погоду?! Неисчислимое число раз неисчислимое количество парапланеристов ловило восходящие потоки у нагретых склонов… Не было ни одного такого случая - ну не падают камни на парапланы, и упал-то всего один камень, но… Кто-то там наверху сильно постарался, поиграл вероятностями. Мразь небесная!.. Ну почему не в меня?! И почему я тогда сразу не отстегнул параплан? Трус… Но тогда я еще надеялся на чудо…