Уисли затрепетала. Таким тоном Буллшитман говорил только когда бывал по-настоящему разгневан.
- Ох. На меня всё время что-то падает, - испугалась Люси.
- Иди, - ещё суше сказал Носорог. - И постарайся не напоминать мне о себе хотя бы один день.
Он схватил со стола самую большую сигару и одним ударом могучих челюстей перекусил её на семь частей. Изо рта брызнула табачная крошка.
- Простите, сэр, извините, сэр, - пролепетала Уисли, закрывая за собой дверь.
ГЛАВА 18
- Добрый день. Вы из полиции? - спросила Серафима Найберн, стараясь держать себя в руках. Ей это почти удалось. Если бы не доносящийся из-под инвалидного подгузника запах свежей мочи, даже опытная Уисли не смогла заметить признаков волнения.
- Добрый день. Да, я из полиции. У вас пропала девочка? - Уисли вспомнила, что, согласно инструкции ей тоже следовало бы описаться - в знак солидарности и ради установления доверия между ней и этой женщиной.
Обычно Люси не нарушала инструкций - когда речь не шла о жизни и смерти. Но похищение ребёнка было вопросом жизни и смерти, так что Люси предпочла оставить брюки сухими. Свои чувства она попыталась вложить в слова:
- Мы глубоко сочувствуем вам в вашем горе. Но не всё потеряно. Девочка, возможно, ещё жива… У вас есть какие-нибудь подозрения?
Художница горестно покачала головой. Инвалидная коляска, в которой она сидела, печально звякнула.
- Нет, никаких… Я мало кому известна, а из тех, кто меня знает, никто не желает мне зла. Я в этом уверена. Кроме, может быть, одного человека… Но он меня не знает лично, ему просто не нравятся мои картины. Нет, я не знаю, кто бы мог похитить мою дочь.
Уисли тем временем осматривала комнату. Это была типичная мастерская художника. Все стены были увешаны картинами - разных форм, цветов, размеров. Картины были светлыми и яркими: чувствовалось, что художник вкладывал в них душу.
- Может быть, - осторожно предположила Уисли, - она сама сбежала из дома? Ну, как обычно - от побоев, сексуального насилия, кризиса доверия…
- Вряд ли, - с сожалением вздохнула Серафима Найберн. - Биси меня очень любит. Я, конечно, ответственная мать и должна была развить в ребёнке комплекс Электры. Но я не справилась с этой обязанностью, - грустно признала она. - Понимаете, у девочки нет отца, с другими мужчинами я тоже не имею дела. Вы же видите, у меня отсутствуют ноги и парализован весь низ. Бить и насиловать её я тоже не могу. Правда, я её эксплуатирую: я рисую картины, но у меня врождённый дальтонизм, так что Биси мне нужна для того, чтобы не путать краски… Но это её скорее забавляло, чем пугало… Нет, нет, я уверена - её похитили.
Люси вновь обвела глазами комнату. Теперь она смотрела на эти полотна иначе. Яркие и чистые цвета были искренними, но неуверенными. Чувствовалось, что художница рисует как бы наощупь, не ведая, что творит. Это неведение плода мук и прозрений наполняло светлые полотна внутренним сумраком, тончайшей поволокой печали. Тоска по несбыточному - вот что таилось внутри каждого зеленоватого солнечного луча, каждой синеватой травинки, каждой красноватой капли дождя, родившейся под кистью Серафимы Найберн.
- Я не могу рисовать людей, - грустно сказала художница. - Мне не хватает уверенности: всё время кажется, что лица получатся слишком бледными или слишком тёмными. А мне так хочется изобразить живого человека. Хотя однажды я нарисовала дочку. Но это единственная такая картина, и я никогда её не выставлю.
- Мне нужна зацепка, - снова начала Люси. - Когда она пропала и при каких обстоятельствах?
- Неделю назад. Я спала, потом проснулась, стала звать дочь, а её не было… Меня некому было поднять с кровати. Так что мне пришлось ползти на руках. Я старалась не повредить пальцы, ведь иначе я не смогла бы рисовать… Сутки я ползла из спальни сюда, в мастерскую, к телефону. Позвонила в полицию. Они действовали по инструкции - прислали психоаналитика, потому что обычно в полицию звонят люди, испытывающие кризис доверия. На психоанализ ушли ещё сутки. Потом психоаналитик решил, что в терапевтических целях можно поднять меня с пола и дать поесть. Это было очень ответственно с его стороны… А потом я предоставила полиции необходимые справки о своём психическом состоянии и моё заявление приняли.
Уисли развела руками. Это была стандартная процедура.
- Ну что ж делать. Теперь расскажите, как выглядит ваша девочка.
- О, это легко, - тень улыбки пробежала по измождённому лицу Серафимы. - Я же говорю, что однажды её нарисовала. Смотрите, - она показала на небольшую картину, висящую над дверью.
Там, в окружении волшебных цветов и радуг, играла на лугу девочка в белом платье - светловолосый голубоглазый ангелочек.
Люси вздохнула. Если бы девочка выглядела более политкорректно, Носорог дал бы ей больше людей и ресурсов для поисков - или хотя бы дал напарника. Но спасать белую и здоровую девочку ей придётся, скорее всего, в одиночку, разве что будет принято во внимание цвет кожи и физическое состояние матери. В любом случае, шансов немного. К тому же Иеремия Буллшитман не скрывает своего желания удержать её на этом задании как можно дольше, чтобы она не мешала Рою.
Она объяснила ситуацию Серафиме - не вдаваясь в подробности, но вполне откровенно.
- Я не могу обещать, что справлюсь, - закончила Люси, пряча глаза.
- Да, я понимаю, - величественно кивнула художница. - Но всё-таки постарайтесь найти её. И пообещайте, что вы вернёте её мне. Живую или мёртвую.
Когда Люси выходила из дома Серафимы Найберн, под ноги ей шмякнулась огромная дохлая белка.
ГЛАВА 19
Кисса Кукис, дипломированный психоаналитик, сидела в своём кабинете, в кожаном кресле, поджав ноги, и пила пятнадцатый за этот вечер сухой мартини со льдом.
Если бы она находилась в отчаянии, переживала экзистенциальный кризис, томилась бы безумными и опасными намерениями, сходила бы с ума - во всех этих ситуациях она бы знала, что делать. В конце концов, она была профессионалом.
Но проблема состояла в том, что ничего подобного с ней не происходило. Её не тревожили её комплексы, видения, угрызения совести, сожаления об утраченном, непристойные желания. Более того, у неё было острое ощущение, что все проблемы её коварно покинули, оставив её в одиночестве.
Спасаясь от него, Кисса уже перепробовала все обычные приёмы, которые ей помогали в других ситуациях - анализ текущих клинических случаев, чтение, мастурбацию, телевизор и караоке. Теперь она употребляла последнее средство - алкоголь. Но и зелёный змий коварно предал её. Мартини, как капризный мужчина, отвернулся от страдающего психоаналитика.
Одиночество, решила она - худшее из лекарств, которыми нас пичкает жизнь. По сравнению с ним даже кризис идентичности - это увлекательное приключение.
Кисса уже всерьёз задумалась о суициде (предыдущие попытки отправиться на тот свет эспресс-поездом её взбадривали), когда зазвонил мобильник, оставленный в гостиной.
Слегка поморщившись, - после сессии с шампиньонами там всё ещё попахивало, - она спустилась, взяла трубку и приготовилась слушать.
- Кисса, ку-ку, - раздался на том конце мужской голос.
- Ку-ку, - машинально повторила та, устраиваясь на кровати поудобнее. - Кто ты? Ты записан на сегодня?
- Ты меня не знаешь, - голос по ту сторону трубки зачастил, - а я не знаю тебя. Я, собственно говоря, сижу в туалете на сороковом этаже одного небоскрёба. Здесь нацарапан номер телефона и твоё имя. Кажется, на него кто-то дрочил. Во всяком случае, я вижу следы. Тебе это интересно?
- Одну минуточку, я проверю, - сказала Кисса, пытаясь дотянуться до ноутбука. Кажется, она и в самом деле рекомендовала какому-то своему пациенту подобную практику со своим номером телефона, вот только не помнила, кому именно.
- Кисса, - продолжал мужской голос, - а ты с какого города?
- Из Нью-Йорка, - ответила психоаналитик. Происходящее начало её занимать.
- А с какого ты района?
- С какой целью интересуешься? - спросила женщина, в которой проснулась осторожность.
- У тебя есть парень? Он прикольный штрих? - продолжал допытываться незнакомец.
- Почему ты спросил именно о парне? Ведь я могу быть лесбиянкой или зоофилкой. Ты что, делаешь какие-то предположения о моей сексуальной ориентации? Ты на подсознательном уровне воспринимаешь женщину только как добычу мужчины, как объект сексуального использования? - на сей раз в ней заговорил профессионал и она сразу почувствовала себя увереннее.
- Кисса, ты что, обиделась? - не понял незнакомец. - Я вообще-то человек простой. Вдруг тебе там скучно? Может, пообщаемся?
- Это… я не уверена, что это хорошая идея, - осторожно сказала Кисса, - но, по крайней мере, это оригинально…
В этот момент она услышала шорох. Осторожный шорох откуда-то из-за стены.
В её доме кто-то был. Кто-то вошёл, пока она разговаривала.
Кисса не испугалась. Скорее всего, это был какой-нибудь пациент, мучимый острым приступом когнитивного диссонанса или утратой доверия. Таким она обычно давала ключи от дома, чтобы они не тратили времени зря: даже самый обычный кризис идентичности может развиваться непредсказуемо и каждая минута может сыграть свою роковую, решающую роль. Доктор Кукис была ответственным специалистом.
Поэтому она просто сказала в трубку:
- Подожди. Кажется, у меня гости. Пойду посмотрю.
Она успела дойти до середины комнаты, когда откуда-то слева раздался негромкий хлопок, какой бывает, когда открывается бутылка шампанского.
Женщина успела вскрикнуть. Потом упала на колени. Тело завалилось на ярко-жёлтый ковёр, постепенно становящийся красным.