Возможно, он не знал о вампирьяне. Она взбежала по склону и остановилась у островка бледной, колеблемой ветром травы. Мазириан уже выбрался из озера - худощавый силуэт, темнеющий на фоне мерцающей воды. Она отступила, держась так, чтобы невинный с виду пучок травы оставался между ними. Если и заросли вампирьяна не спасут… ее страшила одна мысль о том, что ей тогда придется сделать.
Мазириан шагнул в траву. Хилые травинки превратились в жилистые пальцы. Они обвились вокруг его щиколоток, вцепились мертвой хваткой, а остальные зашевелились, пытаясь добраться до кожи. Пришлось Мазириану произнести последнее свое заклинание - парализующее, и побеги вампирьяна обмякли, приникли к земле. У Т’сейн упало сердце. Преследователь надвигался в развевающемся плаще. Неужели у него нет ни одного слабого места? Неужели у него не болят мышцы, а сам он никогда не выбивается из сил? Она развернулась и бросилась бежать через луг, к рощице черных деревьев. Ее трясло - из-за темноты, из-за мрачных очертаний деревьев, - но в ушах гремела поступь кудесника. Она нырнула в пугающую тень, пока не переполошила всю рощу, стараясь оказаться как можно дальше. Деревья обрадовались новым жертвам и пустили в ход ветви, словно хлысты.
Щелчок! Удар ужалил ее, но она не останавливалась. Еще и еще - несчастная девушка упала. Снова щелчок - и новый удар. Пошатываясь, Т’сейн заставила себя подняться и идти вперед, прикрывая лицо руками. Щелчок! Ремешки со свистом вспарывали воздух, от последнего удара ее крутануло на месте. И она увидела Мазириана, тот отбивался. Под градом сыплющихся ударов он пытался перехватить хлысты и сломать их. Но они были гибкими, упругими и отлетали, чтобы снова хлестнуть его. Разъяренные сопротивлением, они сосредоточились на злосчастном кудеснике, который сражался как одержимый, и Т’сейн получила возможность отползти на край поляны.
Она оглянулась назад, пораженная тем упорством, с которым Мазириан цеплялся за жизнь. Едва стоя на ногах, окруженный тучей хлыстов, сквозь которую едва виднелась его фигура, кудесник попытался спастись бегством, но упал. Удары посыпались один за одним - на голову, на плечи, на длинные ноги. Он силился подняться, но опрокинулся навзничь. Т’сейн обессиленно закрыла глаза. Она чувствовала, как из ран сочится кровь. Однако оставалась еще самая важная задача. Пришлось подняться на ноги и нетвердым шагом двинуться вперед. В ушах еще долго стоял шум ударов.
Ночью сад Мазириана невыразимо прекрасен. Головки звездоцветов широко раскрылись, волшебные в своем совершенстве, над ними порхали зачарованные полурастительные мотыльки. Фосфоресцирующие кувшинки, точно нежные лики, колыхались в пруду, а куст из далекой южной страны Альмери испускал сладкий фруктовый аромат.
Покачиваясь и задыхаясь, Т’сейн ощупью пробралась через сад. Некоторые цветы пробудились и с любопытством наблюдали за ней. Полурастение-полуживотное сонно пролепетало что-то, приняв ее шаги за поступь Мазириана. Слышалась негромкая музыка, это цветы с голубыми чашечками пели о стародавних ночах, когда по небу плавала белая луна и временами года правили грозные бури, облака и гром. Т’сейн не замечала ничего. Она вошла в дом Мазириана, отыскала мастерскую, где день и ночь горели бессменные желтые лампы. Золотоволосое творение Мазириана неожиданно уселось в своем чане и уставилось на Т’сейн прекрасными пустыми глазами.
Она нашла в шкатулке ключи и из последних сил приподняла крышку люка. После опустилась на пол, ожидая, когда перед глазами рассеется розовая пелена. Ее обступили видения - вот Мазириан, высокий и надменный, расправляется с Трангом, вот небывалые цветы колышутся на дне озера, вот Мазириан, лишившийся магии, сражается с хлыстами… От оцепенения она очнулась, когда пустоглазый золотоволосый мужчина принялся робко теребить ее волосы.
Т’сейн стряхнула с себя вязкую одурь и слетела по ступеням. Она открыла запертую на три засова дверь, последним усилием распахнула ее. Волоча ноги, девушка вошла внутрь и ухватилась за пьедестал со стоящим на нем ларцом со стеклянной крышкой, в котором играли в свою безнадежную игру Туржан с драконом. Она с грохотом смахнула стеклянную крышку, осторожно вынула Туржана и опустила его на пол. Прикосновение защитной руны на ее запястье рассеяло чары, и Туржан снова обрел человеческий облик. Вид почти неузнаваемой Т’сейн привел его в ужас.
Она силилась улыбнуться ему.
- Туржан… ты свободен…
- А Мазириан?
- Мертв.
Девушка устало осела на каменный пол и затихла. Туржан смотрел на нее со странным выражением в глазах.
- Т’сейн, любимое дитя моего разума, - прошептал он, - насколько же ты благородней меня, если могла отдать единственную жизнь, которая была тебе ведома, за мою свободу.
Он поднял ее тело на руки.
- Я возвращу тебя обратно в чаны. Твой разум я вдохну в другую Т’сейн, такую же прекрасную, как ты.
И понес ее по лестнице вверх.
Глава 3
Т’СЕЙС
Т’сейс выехала из рощицы. На краю леса натянула поводья, как будто в нерешительности, и остановилась, глядя на мерцающую пастель луга у реки… Потом чуть шевельнула коленями, и конь двинулся дальше. Воительница ехала, погруженная в раздумья, и небо у нее над головой было подернуто перекрещивающейся рябью, точно бескрайний водный простор на ветру, от горизонта до горизонта перечерченное исполинскими тенями. Свет, многократно видоизмененный и преломленный, затоплял землю многоцветьем красок. Пока Т’сейс ехала, ее коснулся сначала зеленый луч, затем ультрамариновый, и топазовый, и кроваво-красный, даже окружающий пейзаж окрашивался в те же оттенки, неуловимо меняясь.
Т’сейс закрыла глаза, чтобы не видеть игры красок. Они действовали ей на нервы, от них рябило в глазах. Красный слепил, зеленый угнетал, синева и пурпур намекали на неведомые тайны. Можно подумать, вся вселенная создавалась с единственной целью вывести ее из себя, вызвать у нее ярость. Мимо пронеслась бабочка с нарядными крылышками, точно упорхнувшая с драгоценного узорчатого ковра, у Т’сейс так и зачесались руки ударить ее мечом. Она с огромным трудом обуздала свое желание. Т’сейс была по природе своей вспыльчивой и не привыкла сдерживаться. Взгляд ее упал на цветы под конскими копытами - бледные маргаритки, колокольчики, иудин вьюнок, оранжевые солнышки. Она больше не станет топтать их, вырывать с корнем. Ее навели на мысль, что изъян не во вселенной, а в ней самой. Подавляя неукротимую неприязнь к бабочке, к цветам и к переливчатому небу, она поскакала по лугу дальше.
Впереди выросла стена темных деревьев, а за ними - заросли камышей и блестящая водяная гладь, играющая всеми оттенками цвета под переменчивым небом. Т’сейс повернула коня и пустила его вдоль берега реки, к приземистому вытянутому дому.
Всадница спешилась, медленно подошла к двери из черного дымчатого дерева, на которой был укреплен колокольчик, сделанный в виде человеческого лица, показывающего язык и сардонически улыбающегося. Она дернула за язык, и внутри тотчас же отозвался звонок.
Ответа не было.
- Пандельюм! - позвала она.
- Войди, - раздался приглушенный голос.
Она толкнула дверь и очутилась в зале с высоким потолком, совершенно пустом, если не считать мягкой скамеечки и неярких гобеленов.
- Чего ты просишь? - раздался откуда-то из-за стены голос, звучный и безгранично печальный.
- Пандельюм, сегодня я узнала, что убивать дурно, и еще - что мои глаза обманывают меня. То, в чем я вижу лишь режущий глаза свет и безобразные черты, на самом деле красиво.
Пандельюм хранил молчание, не торопясь ответить на эту невысказанную мольбу о знании, затем раздался все тот же приглушенный голос:
- Все это по большей части правда. Живые существа, во всяком случае, имеют право на жизнь. Она - единственное по-настоящему драгоценное их достояние, и отнять у них жизнь значит совершить гнусное воровство. Что же до всего прочего, в том нет твоей вины. Красота живет повсюду, чтобы радовать глаз - но только не твой. При мысли об этом меня снедает печаль, ведь это я сотворил тебя. Я создал твою первичную клетку, придал живым волокнам форму твоего тела и разума. Но несмотря на все мастерство, я ошибся и, когда ты вылезла из чана, обнаружил, что заложил изъян, потому в красоте ты видишь безобразие, а в добре - зло. Подлинное безобразие и подлинное зло тебе видеть никогда не доводилось, ибо на Эмбелионе нет ничего дурного и нечистого. Если тебе все-таки не посчастливится с ними столкнуться, я страшусь за твой рассудок.
- Неужели тебе не под силу изменить меня? - воскликнула Т’сейс. - Ты волшебник. Неужели мне придется всю жизнь прожить слепой к радости?
Сквозь стену проник отзвук вздоха.
- Да, я волшебник, и мне ведомы все чары, какие есть на белом свете, и подвластны все руны, заклинания, заговоры, наговоры и амулеты. Я - магистр математики, первый со времен Фандааля, и все же я не могу ничего сделать с твоим мозгом, не уничтожив разум, твою личность, твою душу, ибо я не бог. Это боги способны воплотить в жизнь что угодно одним лишь желанием, я же вынужден прибегать к магии, к заклинаниям, которые сотрясают и искажают пространство.
Надежда в глазах Т’сейс угасла.
- Я хочу отправиться на Землю, - проговорила она некоторое время спустя. - Там голубое небо, а над горизонтом ходит красное солнце. Мне надоел Эмбелион, где не услышишь человеческого голоса, кроме твоего.