5. Она начинает говорить
Слишком высокий для мужского и слишком низкий для женского голос звучал из глубины комнаты. Без единой мысли в голове я закрыла за собой дверь и сняла мокрые насквозь боты. Страшно мне не было, напротив, я ощущала приятное покалывание где-то в районе солнечного сплетения, но вот по голове, будто пыльным мешком стукнули.
- Как вы думаете, какие краски подходят к нашему времени? - спросил голос.
Я сделала неуверенный шаг внутрь комнаты. Затем ещё два. С журнального столика, на котором я утром оставила моё римское приобретение, на меня огромными чёрными глазами смотрела живая человеческая голова, торчащая из цветочного горшка. От неожиданности я села прямо на пол (наши глаза при этом оказались на одной высоте).
- Масло мы, безусловно, отдадим веку девятнадцатому и ранее, - сказала голова, - начало двадцатого - это, конечно же, акварель, его середина - гуашь, а вот окончание и начало века нынешнего для меня вопрос. Большой вопрос.
Я продолжала сидеть на полу. Голова посмотрела на меня, только теперь, как мне показалось, несколько виновато.
- Я испугал вас, простите. Вы принесли вина? Если нет, то я снова усну.
Я встала, дрожащими руками достала бутылку из сумки, которая так и висела у меня на плече, и поставила бутылку на пол рядом с собой.
- Простите, но этого недостаточно, - сказала голова, - вы бы не могли налить вино в тарелку. Мне самому этого никогда не сделать.
"Вот дура!" - подумала я про себя, пальцем пропихнула пробку в бутылку и щедро плеснула вина в тарелку. Уделала весь стол, а заодно и голову. Красные капли потекли по лбу и по левой щеке.
- Ой, простите, - я кинулась, было, её вытирать, но не смогла даже прикоснуться к ней.
- Я понимаю, вам сейчас очень страшно, - невозмутимо отозвалась голова, - но поверьте, вам совершенно нечего бояться. Я никак, абсолютно никаким образом не смогу причинить вам вред.
"А ведь, она права", - подумала я, и от этой мысли мне стало так легко, что я снова плюхнулась на пол.
Голова издала глуховатый смешок. Я тоже засмеялась.
- Чему вы смеётесь? - спросила голова.
- Вспомнила анекдот про то, как одна голова десять лет училась грести ушами, а на соревнованиях по плаванию кто-то на надел неё резиновую шапочку.
Голова на секунду задумалась, а потом захохотала в голос. Это было очень странно, наблюдать хохочущую голову в цветочном горшке.
- Очень смешно, - сказала она, отсмеявшись, - очень. А теперь, если вам не трудно, вытрите меня, пожалуйста.
Я достала из новой сумки платок и подошла к голове. Та хитро посмотрела на меня, а затем вдруг скосила глаза и неестественно далеко высунула изо рта багровый язык (м-м-м-м-м). Я с визгом отпрыгнула в сторону. Голова снова расхохоталась.
- Испугались? Простите, это единственное, чем я могу доставить вам неудобство. Обещаю, больше так делать не буду. Честно.
"Так я тебе и поверила", - подумала я, но всё-таки подошла и решительно вытерла белым махровым полотенцем лицо и стол. Через полотенце я почувствовала, что голова тёплая, даже горячая.
Превратившееся из белого в розовое полотенце полетело на пол ванной. Я посмотрела на своё отражение в зеркале и поняла, что на голове у меня черти чего и что я так и не сняла мокрый плащ. Раздевшись и наскоро причесавшись, я вернулась в комнату; села на пол рядом с журнальным столиком, взяла в руку винную бутылку, в которой оставалось чуть больше половины, и сделала большой глоток.
- Спасибо, о, русоволосая прелестница, - нараспев сказала мне голова, - чем я могу отплатить за вашу безмерную доброту ко мне? За вашу…
- Только не надо так громко петь, - прервала я, - за стенкой у меня пейзанка из группы, подумает, что я мужика привела.
Голова замолчала и задумалась. Её тонкие, почти женские брови уползли далеко вверх, кожа над ними собралась в тугие складки, а рот смешно изогнулся вниз коромыслом.
- Но ведь я не мужик, - сообщила она после долгого раздумья, за время которого я успела ещё дважды приложиться к бутылке.
Меня снова разобрал смех - уж больно наивно это было сказано - но я сдержалась.
- А кто же вы тогда?
- Ещё не знаю. Чаще всего тот, кто обретает меня, видит во мне существо противоположного пола, и это легко объяснимо, поскольку всё ваше земное существование посвящено поиску своей второй половины…
Я сидела на полу со скрещёнными по-турецки ногами в обнимку с медленно кончавшейся бутылкой и внимательно слушала мою странную собеседницу. С каждой новой сказанной ей фразой, с каждой новой гримасой на её лице, я подмечала всё больше исключительно женских черт, которые совершенно спокойно соседствовали в ней с мужскими. "Как же это может быть", - подумала я, но тут мне по очереди вспомнились: "Юноша с корзинкой", "Лютнист" и голова медузы Горгоны, на которой я так позорно подорвалась в Уффици…
- …боюсь, мою половую принадлежность сейчас однозначно определить невозможно… - закончила голова. - О чём вы так глубоко задумались?
- Мне… я вспомнила… голову медузы Горгоны, Караваджо, - пробормотала я.
- О, мятежный Микеле! - Голова мечтательно закатила глаза. - Он был горяч! Не знаю, зачем ему понадобилось изображать меня в таком виде, хотя, он всегда говорил, что взглядом можно обратить плоть в камень, а камень в живую плоть, как краски делают живым холст… Он был романтиком, мой Микеле. Мы были вместе четыре года, а в Риме, за год до наступления нового века, расстались.
- Какого, простите, века? - не без сарказма поинтересовалась я.
- Семнадцатого, - произнесла голова тихо, - за год до смерти создателя. Моего создателя.
- Кого, кого?
- Филиппо Бруно по прозвищу "Ноланец", в монашестве получившего имя Джордано, - ответила голова ещё тише.
- Джордано Бруно?! - от неожиданности закричала я. - Того самого?
Но голова ничего не ответила. Тень прошла по её лицу, и мне на миг показалось, что вместо юноши на меня смотрит глубокий старик, такой древний, что мне стало страшно. Я немного подалась вперёд, чтобы лучше рассмотреть лицо, но оно вновь приобрело прежние очертания. "Фу ты чёрт, померещилось", - подумала я.
- Что вы сказали? - спросила голова. - Я не расслышала.
- Я спросила, тот ли это Джордано Бруно, которого сожгли?
Голова моргнула в знак согласия.
- На Кампо деи Фиори, сейчас стоит памятник, только он там на себя не похож. Люди всегда так - сначала жгут, вешают, головы рубят, а потом памятники ставят.
- Это точно, - согласилась я, чувствуя обиду за всё человечество, - кстати, об отрубленных головах, расскажите, почему вы всё ещё живы, и причём тут Джордано Бруно?
Голова недоверчиво прищурилась.
- А вам зачем?
- Не знаю, так просто…
- Просто - одним местом с моста, - голова скорчила недовольную гримасу, - все так говорят, а потом…
- Кто, все?
- Кто, кто! Охотники за мной, вот кто. - Голова внезапно стала серьёзной. - Специально приезжают в Италию, толпами. Может, вы одна из них, почём мне знать.
- И чего им всем от вас нужно? - спросила я как можно наивнее, из-за чего фраза вышла фальшивой, и голова, похоже, это почувствовала.
- А то не знаете! - горько усмехнулась она. - Все всегда всё знают, только делают целомудренные глаза.
- Я, правда, ничегошеньки про это не знаю! Честно-честно!
- Не кричите так. За стеной пейзанка, забыли?
Я закрыла рот ладонью и стала хлопать глазами, стараясь всё сказанное мной свести в шутку, но голова на это никак не отреагировала.
- И потом, мы ещё мало друг друга знаем для таких рассказов, - по бабьи растягивая слова, протянула она, - я ведь даже не знаю, как вас зовут…
- Александра, - ответила я и хотела протянуть руку, но вовремя одумалась, - можно Саша. А вас?
- А меня никак не зовут. - Голова улыбнулась. - По крайней мере, сейчас. Каждый, кто жил со мной почему-то считал своим долгом меня как-то называть. Фабио, Морён, Свия, Коррэо, Бази… всех и не упомнишь. У меня было столько имён, что придумывать новое не имеет никакого смысла. Хотя, если вам захочется придумать мне имя, то силь ву пле, я не против.
- Иван Иваныч, - выпалила я.
- Иван Иваныч… - повторила за мной голова. - Так меня, кажется, ещё никто не звал.
- Теперь мы достаточно хорошо друг друга знаем?
На лице головы вдруг проступила маска ужасной усталости.
- Давайте, мы с вами завтра об этом поговорим… - прошептали яркие, едва разлепляющиеся губы, - я немного устал…
- Мне кажется, вы симулянт, - в сердцах сказала я.
Голова встрепенулась.
- Мне больше нравится слово "актёр", но если вам так будет угодно, то сойдёт и симулянт. По большому счёту, это одно и тоже.
Голова смотрела на меня хитрющими глазами, в которых было написано бессмертное калягинское: "Должна же я его хоть чуточку помучить". Стало понятно, что сегодня добиться от неё чего-то внятного будет совершенно невозможно, но я была уже достаточно под шафэ, чтобы на всё это наплевать.
- Раз вы не хотите разговаривать, я пойду спать, - сказала я голове. - Я сплю со светом, так что, если вам это помешает, могу накрыть вас полотенцем, как попугая. Хотите?
- Нет, ничего такого не надо, - ответила голова. - Если хотите, чтобы я уснула, почешите меня чуть выше того места, откуда, так сказать, растёт коса.
Слегка покачиваясь, я встала и сделала, то, что меня попросили. Запустила пятерню в чёрную шевелюру и поскребла ногтями тёплый и твёрдый затылок.
- Вот так, хорошо… - блаженно пролепетала голова, - вы прелесть, Саша…
Её глаза закрылись.