Астроном Чарльз О'Келли оказался человеком высокого роста. Его лицо и фигура производили впечатление юности, но длинные совершенно седые волосы говорили о другом. Серые глаза были умны и проницательны. Здороваясь со Штерном, он сказал ему несколько любезных слов.
Жорж Линьелль, маленький, неряшливо одетый старик, с чисто выбритым морщинистым лицом, радостно приветствовал профессора Лебедева и тотчас же вступил с ним в оживленный разговор. Они встречались раньше и знали друг друга.
Профессор Маттисен был типичным шведом. Огромного роста, розовощекий, белокурый, с трубкой в крепких белых зубах. Он с силой пожимал всем руку и радостно улыбался.
Четыре корреспондента - Лемарж, Гельбах, Дюпон и Браунелл - были молодые энергичные люди, которых на первых порах было трудно отличить друг от друга. Они немедленно взялись за фотоаппараты и сфотографировали все, что было на аэродроме.
Ю Син-чжоу скромно стоял в стороне рядом с двумя московскими корреспондентами. Поздоровавшись, он тотчас же опять отошел. Его узкие глаза внимательно наблюдали за всеми.
Из самолетов выгрузили багаж, оказавшийся довольно объемистым.
- Я вызвал две машины, - сказал Козловский. - Оставьте на аэродроме трех секретарей и наших корреспондентов, а с остальными поезжайте в лагерь. Я еще задержусь здесь.
- Где мы поместим президента? - спросил Куприянов.
- В нашей палатке. Она достаточно просторна. Я сказал Широкову, чтобы он все приготовил. Запасные кровати у него есть.
- Обратите внимание на Семена Борисовича, - сказал Куприянов.
- Я давно заметил, - ответил Козловский.
Он обернулся и вдруг перехватил устремленный на него взгляд Дюпона. Англичанин сейчас же отвернулся, но Козловский мог поклясться, что корреспондент прислушивался к их разговору.
Со старым астрономом действительно творилось что-то неладное. Он сердито хмурился, бормотал что-то и обеими руками расправлял бороду, что у него всегда служило признаком волнения.
Куприянов пригласил гостей сесть в машины.
Козловский внимательно следил за Штерном. Он видел, как, направившись к машине, астроном вдруг передумал и сел в другую. В автомобиле, в котором он не пожелал ехать, находились: Куприянов, О'Келли, Маттисен и Ю Син-чжоу.
"Так! - подумал Козловский. - Это заслуживает внимания".
Он прошел в кабинет начальника порта.
Через две минуты туда же зашел один из прибывших московских корреспондентов.
- Вы товарищ Козловский? - спросит он.
- Да. Вот мой паспорт. А вы полковник Артемьев?
- Совершенно верно. Разрешите представить мой документ.
Козловский прочитал бумагу.
- Идите! - сказал он. - Не надо, чтобы нас видели вместе.
Полковник повернулся и вышел.
В ожидании машин Козловский ходил по кабинету, от двери к окну и обратно. Его походка была чуть торопливее, чем обычно.
"Итак, - думал он, - борьба началась. Кто же является главным врагом? Один из ученых? Вряд ли. Они слишком известны. Кто-нибудь из их секретарей? Тоже вряд ли. Значит, корреспонденты. Но кто? Если Дюпон, то выбор слаб. Он слишком неопытен. Сразу попался в подслушивании, обнаружил знание русского языка. Если он и является врагом, то вторым, а не первым. Кто же главный? Браунелл, Лемарж или Гельбах? Ю Син-чжоу вне подозрений. Он старый член партии, участник гражданской войны в Китае, пользуется доверием Значит, все внимание на этих трех корреспондентов. И особенно на Браунелле".
Все было как будто ясно, но смутное беспокойство не покидало Козловского Он старался понять, что его тревожит, и вдруг вспомнил - Штерн.
"Что означало его поведение? Почему он так разволновался? Почему не сел в ту машину, в которую хотел сначала? Такой умный человек не будет волноваться без серьезной причины. Кто был в машине? Куприянов. В сторону! Ю Син-чжоу? В сторону! О'Келли и Маттисен… Да, причина кроется в одном из них. Надо сегодня же поговорить со Штерном".
Но за весь день Козловскому так и не удалось исполнить свое намерение. Старый академик ни минуты не оставался один. Несколько раз секретарь обкома замечал, что Штерн опять начинал волноваться. Это всегда было в присутствии иностранных ученых, и Козловский окончательно убедился, что именно в одном из них была причина этого необъяснимого волнения. Но в ком и почему? Это оставалось тайной.
Он уже три дня как окончательно перебрался в лагерь, объясняя это тем, что ушел в отпуск и хочет провести его здесь. Все были рады этому. Члены экспедиции с удовольствием включили его в свой коллектив, и Козловский неизменно присутствовал на всех совещаниях, деятельно помогая в подготовке к будущей работе. Он не был ученым, но обладал организаторским талантом и в высшей степени практической жилкой, которой не хватало многим профессорам и академикам. Все признавали, что без него многие вопросы были бы не предусмотрены.
В действительности он жил в лагере по распоряжению ЦК партии, но не считал нужным распространяться об этом. Версия об отпуске ни в ком не вызывала сомнения. Было вполне естественно, что человек, так близко соприкоснувшийся с космическим кораблем, хотел до конца присутствовать здесь. Никому не приходила в голову мысль, что может быть другая, неизмеримо более серьезная причина.
Он поселился в маленькой палатке, в которой жил один, расположенной в центре военного лагеря, рядом с палаткой Черепанова. "Поближе к массам", - говорил он. Это место имело то преимущество, что рядом стоял часовой у знамени и, следовательно, никто не мог подойти незамеченным.
В день прилета иностранцев Козловский рано ушел к себе. Он сел к столу, написал несколько писем и, не раздеваясь, лег на кровать.
Он ждал.
"Если мои предположения правильны, - думал он. - Штерн обязательно придет ко мне".
Как опытный охотник, не видя зверя, чувствует его приближение по едва уловимым признакам, так он чувствовал, что поведение старого астронома имеет какое-то отношение к тому "зверю", которого он хотел выследить. Подозрения были туманны и неясны ему самому, но он был убежден, что не ошибался.
И он не ошибся.
Часы показывали без четверти одиннадцать, когда Козловский услышал грузные шаги астронома. Штерн вошел в палатку и извинился за позднее вторжение.
- Входите, входите, Семен Борисович! - сказал Козловский, вставая с кровати и подвигая кресло. - Садитесь! Очень рад, что вы пришли. Спать не хочется, лежу и скучаю.
- Почему же вы ушли так рано?
- Устал.
Штерн сел и рассеянно стал перебирать лежавшие на столе книги. Козловский, внимательно наблюдавший за ним, заметил, что руки астронома дрожат.
- Вам холодно, Семен Борисович? - в упор спросил он.
Старик вздрогнул.
- Холодно? Нет, почему же!
- У вас руки дрожат. - Козловский обошел стол и сел напротив гостя. - Я все хотел спросить вас, - почему вы так волновались на аэродроме, в лагере, да и сейчас тоже волнуетесь?
- Я не волнуюсь… - начал Штерн, но сразу же перебил сам себя: - Нет, волнуюсь, даже очень волнуюсь. - Он поднял на Козловского глаза, добрые усталые глаза много пожившего человека. - Такой странный случай! Совершенно непонятный… Я никак не могу понять, в чем тут дело. И боюсь чего-то…Вы секретарь областного комитета партии. Я должен вам сказать…Вы поможете мне разобраться. Я не знаю, в чем тут дело, но чувствую что-то нехорошее. Мне почему-то кажется, что это имеет отношение к тому, о чем вы нам говорили на собрании.
Во время этой сбивчивой и путаной речи Козловский внимательно и серьезно смотрел прямо в глаза астронома.
- Вы хорошо сделали, что пришли ко мне, - сказал он. - Я ждал вас Я не устал, а нарочно ушел, чтобы дать вам возможность прийти ко мне. Говорите! Здесь нас никто не услышит.
- Вы ждали меня? Значит, вы тоже заметили?
- Я заметил ваше волнение, и этого для меня достаточно.
- Это очень странный случай. И совершенно непонятный. Они должны были знать… Впрочем, этот очень похож на него…
- Дорогой Семен Борисович! - сказал Козловский. - Перестаньте говорить загадками.
- Да очень просто. - Голос Штерна внезапно окреп. - Этот О'Келли совсем не О'Келли.
- То есть как? - Козловский не ожидал такого оборота.
- А вот так! Он, может быть, действительно носит фамилию О'Келли, но он не директор Кэмбриджской обсерватории, не тот О'Келли, о котором нас предупреждали. Чарльза О'Келли я хорошо знаю. Этот человек очень похож на него, но это не он.
- Вы в этом уверены? - тихо спросил Козловский.
Штерн вдруг рассердился.
- Ну что глупости говорить! Извините! - спохватился он. - Конечно, верен. Они, вероятно, думают, что я от старости совсем одурел. У меня есть портрет Чарльза О'Келли, и я встречался с ним лично.
Его рука опять задрожала.
- Но что это может значить, Николай Николаевич? Зачем этот обман? Что нужно тут этому человеку? Неужели, правда, что они хотят причинить зло кораблю и его экипажу? Недавно я сам говорил об этом Куприянову, а вот теперь спрашиваю вас.
- Говорить о возможности зла, - сказал Козловский, - это одно, а столкнуться с ним лицом к лицу - это другое. Я понимаю вас, Семен Борисович, и уважаю за ваше волнение. Этим О'Келли я займусь. Прошу вас никому не говорить ни слова, ни одному человеку, даже президенту или Куприянову. Это исключительно важно. Держитесь с О'Келли так, как будто вы ничего не заметили.
Штерн молча пожал руку Козловского и вышел из палатки.
По его уходу секретарь обкома немедленно отправился к Артемьеву и рассказал ему все.