Миры Филипа Фармера. Т. 15 / Пер. с англ. - Рига: Полярис, 1997. - 399 с.
В очередной том собрания сочинений Филипа Хосе Фармера вошли его произведения малой формы, в том числе удостоенная премии "Хьюго" повесть "На королевском жалованье".
Содержание:
Миры Филипа Фармера. Т. 15 1
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА 1
СТРАННЫЕ РОДИЧИ 1
ПОЛИТРОПИЧЕСКИЕ ПАРАМИФЫ 31
TOTEM И ТАБУ 63
Примечания 91
Миры Филипа Фармера. Т. 15
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
В очередной том собрания сочинений Филипа Хосе Фармера вошли произведения, принесшие писателю, пожалуй, наибольшую славу - его неподражаемые рассказы.
Филип Фармер создал не так много произведений малой формы, однако они не только поддержали его славу восходящей "звезды" фантастики после публикации его пионерских романов "Любовь зла" и "Конец времен", но и открыли поклонникам неожиданные стороны в его многообразном творчестве.
Первый раздел этой книги составлен из рассказов и повестей, посвященных эротической и биологической тематике. В творчестве Фармера эти две темы неразрывно переплетены. Их сочетание и взаимовлияние всегда интересовало писателя, говорит ли он о них всерьез, как в программной повести "Отвори мне, сестра... ", описывающей необычный и, с точки зрения землянина, отвратительный способ размножения инопланетян-ильто, или с легкой иронией, как в рассказе "Мать" - reductio ad absurdum теорий Фрейда, где подавленный властной матерью инфантильный герой находит свое счастье в чреве инопланетного существа Полифемы. К этому же разделу относится и самый, пожалуй, страшный рассказ писателя - "Монолог".
Во второй раздел включены произведения, отнесенные автором к "политропическим парамифам" - смеси обогнавшего свое время постмодерна и комедии положений. В парамифе возможно все - история прекрасной ученой и ее безумной дочери, возникающие во время сильных потрясений алмазы, и врачи, дающие неимоверно древнюю шумерскую клятву под гром тамтамов. К этой же группе относится и одно из самых известных произведений писателя - удостоенная престижнейшей премии "Хьюго" повесть "На королевском жалованье", шедевр абсурдистской литературы и одновременно глубокое и тонкое исследование побуждений художника в мире всеобщего изобилия, где труд окончательно перестал быть необходимостью.
А в третьем разделе собраны рассказы веселые, пародийные, нелепые и странные - от прославленного "Человека на задворках", который продолжил в свое время серию "звездных" произведений молодого Фармера, и парадоксально-жуткого "Они сверкали, как алмазы" до изящного юмора таких рассказов, как "Вперед! Вперед! " и "Тотем и табу", и ехидной пародии "Последнего экстаза Ника Адамса".
Далеко не все созданные писателем произведения малой формы включены в эту книгу. И в следующем томе любителей фантастики будут ждать блистательные рассказы Филипа Фармера, его шедевры.
СТРАННЫЕ РОДИЧИ
ОТВОРИ МНЕ, СЕСТРА...
Му Sister’s Brother
Copyright © 1959 by Philip Jose Farmer
Шестая ночь пребывания на Марсе стала для Лейна ночью слез.
Неудержимые, хлынули они и потекли по щекам ручьями; Лейн громко всхлипывал, он не просто плакал - рыдал взахлеб. Пытаясь унять слезы, до синяков измочалил ладонь кулаком; он стонал от физической боли и выл от одиночества, кляня свою судьбу на чем только свет стоит - из потаенных уголков памяти всплывали самые непристойные выражения.
Когда запасы хулы и слез иссякли сами собой, Лейн отер щеки и плеснул в бокал шотландского. Пропустив глоток-другой, он почувствовал себя значительно лучше.
Своей истерики он не стыдился и не считал, что ведет себя не по-мужски. Настоящие мужчины тоже плачут - слезы только шлифуют характер, крепя его монолит. Лейн чувствовал себя точно тростник под ураганным ветром, вырывающим с корнем могучие дубы; он и был сейчас здесь, на Марсе, одиноким гибким стеблем, упрямо встающим вновь навстречу гибельным порывам бури.
Теперь, когда с души свалился камень и приступ отчаяния миновал, Лейн спокойно, эдаким бодрячком радировал на орбиту очередное дежурное донесение. Корабль с высоты в пятьсот восемь миль немедленно подтвердил прием. Отключив передатчик, Лейн отдал дань естеству, - сделал то, что приходится мужчинам делать в любой части Галактики. Затем бросился на койку и раскрыл толстый том. Только одну личную книгу разрешалось взять с собой на корабль участникам экспедиции; Лейн выбрал антологию шедевров мировой поэзии.
Взгляд скользил по строчкам, задерживаясь на отдельных, любимых, сотни раз читанных - память тут же подсказывала продолжение. Словно пчела в поисках наисладчайшего из нектаров, Лейн листал книгу...
Я сплю, но бодрствует сердце мое. Голос! То стучится возлюбленный мой: Отвори мне, сестра моя, подруга моя, горлинка моя, чистая моя...
Сестрица у нас маленькая, и грудей нет у нее. Что сделаем мы для сестры нашей в день, когда придут свататься к ней?
Даже если пойду долиной смертной тени, Не убоюсь я зла, ибо Ты со мною...
Приди, любимая, побудь сейчас со мною, /И мы вкусим блаженство неземное...
Любовь и ненависть, увы, не в нашей власти, /Злой рок ввергает нас в подобные напасти...
С тобой беседуя, забуду о докуке / Постылых буден, коим несть числа...
Лейн читал строчки, посвященные любви и страданиям незнакомых людей, пока собственные тревоги не отступили, не оставили его. Веки отяжелели и начали слипаться; книга выпала из рук. Последним усилием воли Лейн заставил себя выбраться из постели и опустился на колени. Он молил о прощении за свои богомерзкие проклятия, за крайность отчаяния, надеясь быть понятым Тем, кто наверху. Помолившись напоследок за исчезнувших товарищей и пожелав им отыскаться живыми и невредимыми, он улегся и тут же провалился в глухой тревожный сон.
Разбуженный на рассвете назойливой трелью будильника, Лейн с трудом разлепил веки, выбрался из койки и включил рацию. Затем насыпал в чашку кофе, залил кипятком, бросил туда же пилюлю. Когда из динамика донесся голос капитана Строянски, он уже допивал свой утренний кофе. Капитан разговаривал с сильным славянским акцентом:
- Кардиган Лейн! Ты слушаешь? Уже проснулся?
- Более-менее. Как там у вас дела?
- У нас-то в порядке, только вот за вас голова болит.
- Понимаю. Ладно, жду указаний.
- Не вижу альтернативы, Лейн. Придется тебе отправиться на поиски. Иначе ведь ты и сам не сможешь вернуться на орбиту - с управлением ракеты в одиночку не справиться.
- В принципе совладать с этой тварью можно и одному, - ответил Лейн. - Без особых, впрочем, гарантий. Но не в этом дело. Я немедленно выхожу на поиски пропавших - даже если бы получил категорический приказ оставаться на месте.
Строянски поперхнулся и закашлялся. Затем отчеканил:
- Успех всей экспедиции в целом неизмеримо важнее судьбы отдельных ее участников. С точки зрения Земли, во всяком случае. - Тон капитана смягчился. - Но будь я на твоем месте - к счастью, это не так, - поступил бы точно так же, пожалуй. Удачи тебе, Лейн!
- Спасибо! - ответил Лейн. - Это весьма кстати. Мне потребуется немало удачи. А также Божья помощь - вся, на какую только Господь способен. Надеюсь, Он все же здесь, хотя местечко выглядит точно покинутое Им навсегда.
Сквозь прозрачный двойной пластик купола Лейн обвел окрестности хмурым взглядом:
- Ветер порядка двадцати пяти миль в час. Пыль почти замела следы вездехода. Надо поспешить, пока хоть что-то осталось. Я еще вчера успел упаковаться - питание, вода и воздух на шесть дней. Рюкзачок получился довольно объемистый: баллоны и палатка заняли немало места. На Земле он потянул бы фунтов на сто, но здесь - всего сорок. Захватил также трос, нож, ракетницу, полдюжины ракет и рацию. Надеюсь уложиться в шесть дней: два дня на путь до точки последней связи с вездеходами, два дня - поиск на месте и два на возвращение.
- Даю пять дней! - отрезал капитан. - Это приказ! Хватит и одного дня на разведку. Понял? Рисковать не смей! Пять дней и ни минутой больше!
И тоном полюбезнее добавил:
- Еще раз желаю удачи, и да поможет тебе Бог, если Он есть!
И хотя Лейну хотелось сказать напоследок что-либо значительное - сочинить прощальную реплику в духе доктора Ливингстона, например, - он ограничился незатейливым "пока! ". А двадцать минут спустя уже захлопывал за собой дверцу шлюза. Взгромоздив на спину здоровенный рюкзак, Лейн отправился в путь.
Через сотню шагов он ощутил необходимость оглянуться и обвести прощальным взглядом то, что, возможно, уже никогда больше не увидит. Пластиковый пузырь, предназначенный служить домом для пятерых мужчин в течение целого земного года, поблескивал чужеродным вкраплением посреди мертвеннобагровой равнины. Пришвартованный рядом, застыл глайдер, который и доставил их всех с орбиты. Широко распростертые крылья аппарата точно требовали, молили о свободном полете. Но взлететь ему не было более суждено. Глайдер навсегда обречен оставаться посреди багровой пыли, намертво сковавшей его посадочные салазки.