Лодка шла строго посередине реки, стараясь держаться от обоих берегов как можно дальше. Ритмично скрипели под взмахами весел две пары уключин. Оружие держали наготове: и для тварей, которые в любой момент могли показаться из-за прибрежных зарослей и броситься в воду, и для бандитов. Впрочем, твари в воде далеко не так молниеносны, как на суше, и потому серьезной опасности не представляли. Ну а бандиты… На воде все как на ладони, хотя шансов нарваться на них в этих краях было не так уж и много.
Скоро вместе с морозами придет зима и тварей станет значительно меньше. Часть из них замерзнет, другая, собравшись вместе и сплетясь в огромные клубки, впадет в состояние, похожее на анабиоз. Так будет продолжаться до самой весны, когда их снова будет очень-очень много.
Но хватит и тех немногочисленных особей, что и зимой проявляют активность. Именно они – головная боль поселений в холодное время года. Обычная тварь испытывает лютую ненависть ко всему живому и особенно к человеку. Настолько лютую, что, не раздумывая, бросается на него, если появляется хотя бы малейшая возможность, метит она всегда в горло.
Несмотря на свой норов, тварь может поберечься и не лезть под выстрел, если вцепиться в горло шансов нет. Тогда она способна выжидать бесконечно долго в надежде на то, что такой шанс когда-нибудь да появится. "Зимние" твари – облудки – от остальных отличаются. Они значительно крупнее, со светлым окрасом и с еще более потрясающей регенерацией. Ярости в них нисколько не меньше, но облудки, а именно такое название прилипло к ним, ведут себя намного хитрее, всегда наверняка выбирая момент для атаки. Глеб понятия не имел, почему их назвали именно так. Возможно, из-за того, что "облуд" на древнерусском языке означало "обманщик", возможно, по другой причине, что, впрочем, в их поведении абсолютно ничего не меняло. Имелось у "зимних" тварей и другое название – ублюдки. Первые три зимы после того, как на Земле случилась катастрофа, они не встречались, появились лишь на четвертую, и это стало для людей полной неожиданностью.
Лодка, на которой они плыли по Врегде, впадающей во Фрязинское озеро, чем-то походила на древнерусскую ладью. Длинная, узкая, с высокими носом и кормой и расположенными внахлест досками бортов. Для пущей достоверности не хватало только развешанных по краям щитов, остроконечных шлемов на головах да начищенных до блеска кольчуг. Или сабель и лихо заломленных набок лохматых казачьих шапок.
"А вот и атаман, – взглянул Глеб на сидевшего на носу Викентьева. – Только княжну за борт в набежавшую волну выкидывать не позволю: она моя", – и он перевел взгляд на Марину.
Викентьев, уловив взгляд Чужинова, знаками показал ему – подойди.
– За следующим поворотом Праня – тот самый приток. Вверх по ее течению находится то, о чем и был разговор.
Глеб кивнул: понял и запомнил. На Пране, почти в самом ее истоке, расположен укрепленный кордон. Никакого стратегического значения он не имеет: мимо него не проходят пути миграции тварей, чтобы можно было вовремя предупредить людей, чтобы их не застали врасплох. Не нужен он и как форпост: мимо него не прокрасться бандитам, задумавшим совершить очередной набег. Дело в другом: недалеко расположены солончаки.
В прежние времена никто бы на них и внимания не обратил: для промышленных объемов они интереса не представляли. Теперь все изменились, и добываемой там соли хватало не только на нужды возглавляемых Викентьевым "Снегирей", но и на то, чтобы приторговывать, меняя соль на самое необходимое. Соль ныне, когда люди остались без электричества и, как следствие, без холодильных установок, стала едва ли единственной возможностью запастись продуктами впрок и сохранить их. За исключением конечно же зимней поры, но хлебать пресный супчик и зимой удовольствие весьма сомнительное.
Просьба Викентьева заключалась в том, чтобы Глеб, когда почувствует себя в силах, наведался на солеварню, порядок навел, ну и посмотрел опытным глазом, что и как можно улучшить.
– Летом там всегда спокойно: обычные твари не забредают, – рассказывал Викентьев. – Но прошлой зимой зачастили туда облудки, несколько случаев уже было. Поначалу с ними справлялись, причем без жертв. Но в последний раз произошла настоящая трагедия: из семи человек четверо погибли. Ну и проблема сразу обозначилась: опытных бойцов туда не пошлешь, их и без того в "Снегирях" кот наплакал, а среди тех, кого, извини за цинизм, не жалко, охотников мало. И мотивировать их мне особенно нечем. Дело к зиме. – И он взглянул на припорошенные снегом берега Врегды. – Запас соли кое-какой есть, но сам знаешь: это единственное, что мы можем предложить на обмен. Так что очень на тебя надеюсь, Глеб.
Бывший элитный дом отдыха "Снегири", как и множество других людских поселений, ныне более всего походил на казачий острог времен освоения Сибири и Дальнего Востока: бревенчатый частокол по периметру на валу, ров, зачастую наполненный водой, сторожевые башни и обязательно надвратная. Все пространство внутри разделено тыном на несколько частей – на случай, если тварям все же удастся проникнуть на территорию поселения, что случалось уже не раз. Глебу всегда хотелось назвать их "локалками". Внешний частокол в "Снегирях" был не слишком высок – метра три с половиной – четыре, но не из-за экономии. Единственное, в чем людям повезло, – твари не умели лазать по деревьям, а значит, не могли и взобраться на частокол. Еще большую схожесть с острогом селению придавала луковка небольшой бревенчатой церкви.
"Человеку необходимо во что-то верить, так уж он устроен, – размышлял Чужинов, глядя на приближающиеся стены "Снегирей". – И совершенно не важно, во что именно: в Бога, в собственную исключительность, в чудо, удачу, свои силы или даже в то, что верить нельзя ни во что. Случись невероятное и окажись здесь человек, который не ведает, что творится с миром, он бы решил, что оказался в Средневековье: ни спутниковых тарелок, ни антенн, ни проводов, ни транспорта, ни механизмов. И всюду дерево, дерево, дерево…"
Конечно же так было не везде. Например, Мирный – бывшая военная база, и картина там будет выглядеть совсем иначе: все сплошь из кирпича и бетона. Но и там никаких антенн и проводов. Да и к чему они, если пользоваться электричеством смертельно опасно?
Рядом со "Снегирями" простирались поля, которых пять лет назад не было и в помине. Обычные поля, давно уже убранные и покрытые снегом. Вернее, не совсем обычные: то тут, то там посреди них виднелись вышки с помостами – единственное спасение для людей, если во время сельскохозяйственных работ вдруг объявятся твари.
Встречать лодку на бревенчатом причале собрались едва ли не все обитатели "Снегирей".
Жизнь без привычных развлечений, которых люди лишились несколько лет назад, оказалась скучна. Без телевидения, интернета, радио, наконец, просто без возможности послушать любимую музыку или посмотреть интересный фильм. Все ждали новостей, приветов от знакомых или родственников, писем, даже сплетен, которые можно было обсудить вечером, когда дела уже позади, а ложиться спать еще рано.
Викентьева сразу окружили какие-то люди, что-то ему докладывая и выслушивая его распоряжения. Марина разговаривала с какой-то темноволосой девушкой, которая то и дело бросала на Чужинова заинтересованные взгляды.
Чужинова не встречал никто. Да и не было у него хороших знакомых в "Снегирях", и потому он стоял, опустив рюкзак на землю. Петрович просил его не уходить, и теперь Глеб терпеливо ждал, когда тот закончит неотложные дела.
– А это что за фраер с Петровичем прибыл? – услышал вдруг он за спиной чей-то голос. – Доходяга какой-то, но боты у него шикарные.
Представив себя со стороны, Чужинов усмехнулся: длинный, худой как жердь, в старой прожженной и заштопанной телогрейке. Свою парку он накинул на Марину поверх ее бушлатика на рыбьем меху. Глеб уже поворачивался, когда услышал другой голос, на этот раз хорошо ему знакомый.
– Дядя, ты бы потише говорил, шепотом, что ли? Сейчас этот доходяга проедет по тебе, в землю закатает и не заметит даже. Здорово, Чужак! – громче, чем требовалось, поприветствовал его Семен Поликарпов.
– Здравствуй, Семен. – Обычно тот называл его по имени, и ясно, что он решил устроить презентацию для тех, кто не видел Чужинова, а только о нем слышал. – Как рука?
Когда они расставались еще ранней осенью, рука у Поликарпова была серьезно повреждена бандитской пулей.
– Нормально. Скоро вообще про нее забуду, практически не беспокоит уже. А было время, думал, что без нее останусь. Хоть и не правая, но жалко ее было до одури, – улыбнулся Сема. – Как сам?
– Тоже очень надеюсь, что через месячишко-другой полностью в себя приду. Видел кого?
– Денис Войтов пару недель назад сюда забредал. Они с Душманом куда-то на юг подались. Оба спецы, так что быстро спелись.
– А Душман, это кто?
– Глеб, это ж друган твой армейский, ты его куда лучше меня должен знать.
– Рустам Джиоев, Джой? – догадался Чужинов.
– То, что Рустам, – это точно. Но все его Душманом зовут.
"Наверное, из-за бороды прилипло, – решил Глеб. – Да и черты лица у Рустама восточные".
Навещал его Рустам как-то во Фрязине. Много чего порассказывал. Он, пока в этих краях не объявился, треть России прошел. Повсюду одно и то же: твари, твари, твари и судорожные попытки человечества выжить.
Закончив с неотложными делами, Викентьев не стал окликать Глеба, подошел сам.
– Ну что, орлы, пойдемте? Глеб, я вам с Мариной комнату в центральной усадьбе выделил. Выздоравливай, и ты, Семен, тоже, а там, глядишь, и отблагодарите меня за мою доброту. Бойцов под себя наберете, натаскаете их, будет теперь и в "Снегирях" своя гвардия.