– Даже не сомневаюсь, Штейблиц подчиняется магистрату только формально, его настоящее начальство сидит куда более высоко…
– Ах, бросьте, я вовсе не о том! Вы думаете – такая возня имеет какой-то смысл? Ковыряться в пепле, измерять улицу, собирать какие-то бумажки?
За окном громыхнуло. Перед входом погас еще один фонарь. Часы на ратуше пробили двадцать восемь раз подряд. Похоже, молния попала в механизм, и он дал сбой.
Лауфер отщелкнул крышку карманного хронометра, и убедился, что сейчас всего лишь полночь и уж никак не то самое запредельное время, что пытались сообщить городу центральные часы…
– Что вы предлагаете? – продолжал инспектор. – Все бросить, закрыться в кабинетах, убраться по домам и там пересидеть до лучших времен?
– Я ничего не предлагаю, просто мне кажется, что уже никаких времен: ни лучших, ни худших – для нас не осталось. Видите аквариум? Тот, что на столе? Вы знаете, Мирабо, он не всегда был пустым. Совсем недавно в нем жила пара золотых рыбок и плевалась камушками со дна во все стороны, за что я не люблю золотых рыбок. Они постоянно пытаются изменить что-то в аквариуме. Вдобавок по каким-то причинам золотые рыбки не любят растения по соседству, и я подарил их кому-то из врачей. До золотых рыбок тут жили данио, поверьте, это очень красивые рыбы. Бывают пятнистыми, бывают полосатыми, с синим отливом и с красным… Они не портили растений. Но я их тоже отдал.
– Почему?
– Слишком беспокойно себя ведут. Мечутся, гоняются друг за дружкой… Это увлекательное зрелище, когда наблюдаешь его время от времени, но когда у тебя рядом постоянное мельтешение полос и пятен, синих и красных, то очень быстро утомляет… Хотя бы растения уживались с ними весьма удачно… Еще раньше здесь плавали сомы, рыбы-лиры, и рыбки-попугаи, которые в период нереста окрашивались во все цвета радуги…
– Извините, что перебиваю, все это увлекательно, Лауфер, но… К чему вы все это рассказываете? Возможно, в другое время я бы не задавал таких вопросов и разгадал ваши метафоры самостоятельно, но из сорока восьми часов я спал не больше четырех, да и то урывками, так что сделайте скидку на мое интеллектуальное истощение. Вот убейте, но я не понимаю, к чему вы клоните. Золотые рыбки. Синие рыбки. Красные. Сомы. Попугаи какие-то и растения… Моя любимая рыба – карась, желательно не в аквариуме, а на сковороде. Можно под сметаной. Да-да, не смотрите так, я еще и не ел все это время, и теперь, кажется, начал заговариваться…
– Все просто. Наш мир – тот же аквариум. А мы рыбы, заселяющие его сегодня. Вчера на нашем месте были другие рыбы, завтра будут третьи или уже десятые. Кто знает… Впрочем, это неважно. Вы абсолютно правы. Вам нужно хотя бы часик поспать, а я пока развлеку шефа, повторив рассказ про архитектора и стеклянные слезы, как я назвал находку из крематория…
– Вы меня прямо спасаете, Лауфер. Если получится поспать хотя бы полчаса, я буду просто счастлив.
– Ну вот и замечательно. Полчаса спокойствия я гарантирую. Вам ведь в таком состоянии все равно, где и в какой позе спать? Оставайтесь в моем кабинете. Здесь вас точно никто не потревожит…
– Да-да, спасибо… Мне бы только чуть-чуть…
Мирабо плюхнулся в кресло, скрестил руки на столе и уронил на них голову. Он заснул мгновенно.
В шкиперском клубе висел густой табачный туман, разбавленный запахами имбирного пива и жареных сосисок. По старой традиции часть доходов от лова шла на содержание Пивного Маяка – этого последнего приюта бывших морских волков: шкиперов и механиков, просоленных до самых ногтей, и аэролоцманов, обеспечивающих точный выход на лов, что к старости почти всегда оборачивалось потерей зрения. Простые моряки, работающие на ваерах, длиннющих тросах, к которым крепятся рыболовные тралы, довольствовались заведениями попроще. Им только предстояло стать счастливчиками, способными за один сезон лова прокормить себя, свою семью и весь город на год вперед. Да еще так, что оставалось для торговли с другими городами.
Обычно здесь царил разгул морской души и старых традиций. Мелькали морские наколки – драконы, спруты, якоря. Слышалась особая морская речь, густой бас отставного боцмана с военного монитора требовал к столу очередную пару пива, и молодой капитан обмывал золотые якоря с крыльями – он впервые вывел на лов летающую лодку и до сих пор светился счастьем, которое не смыли первые шторма и первые неудачи. И плевать, что за окнами льет как из ведра и ветер сбивает с ног, плевать на молнии и раскаты грома. И так было всегда.
Но не в этот сезон штормов.
Молчание. Быстрое перекидывание взглядами, будто что-то постыдное. Веселье – разве что напускное. Драконы и спруты попрятались под длинными рукавами рубах, которые обычно закатывались по самые плечи. Там, в море, им не бывало так страшно, как сейчас, в родном и привычном до боли городе. Потому что все куда-то рухнуло и стало меняться. Непривычные разговоры мелькали над столами и жались по углам. Те, кто имел семью, предпочитали оставаться с родными и близкими, нарушив обычай рыбацкого братства, поэтому народу сейчас было меньше, чем обычно. Зато больше стало грома на небесах и ветра на земле. И страх сковывал мысли. Лодки в штормовой гавани – как в западне. Верхняя дорога перекрыта горной рекой. Основной путь – обрушен в залив. Радио бездействовало. Город отрезан от всего мира. И в него пробралась какая-то нечисть, выползающая из щелей в самое разное время в самых разных местах, ломающая город как ей вздумается, меняющая его облик, стирающая прежние очертания.
Всеми овладело ощущение гигантской западни, в которую превратился Марблтан.
Шкипер Уиклер молча тянул пятую по счету кружку пива, но оставался трезв как рыба дорадо. За одним столом с ним сидели три старых капитана, шевеливших усами и так же молча уставившихся в свои глиняные кружки.
– Да уж… – тоскливо протянул один из них, видимо, намекая на обстоятельства, при которых им приходится переживать этот сезон штормов.
– Ну да… Вот… – следом буркнул другой.
Третий выдавил нечто совершенно невразумительно, почти как радиоприемник, который звучал сейчас в здании мэрии. И все трое посмотрели на Уиклера, будто бы он должен было подвести какой-то итог сказанному. Уиклер молчал. При этом он топил на дне кружки открывшуюся ему тайну.
Он думал. Говорить – не говорить? После того как ему довелось стать свидетелем появления первого в Марблтане Нароста и обнаружить под ним раздавленную Эйру, старик повадился ходить в те места, где появлялись новые Наросты. Поэтому он, как никто другой, знал картину катастрофических изменений в городе. Власти Марблтана отмалчивались. Несмотря на то что на местах выхода Наростов постоянно бывал полицейский автомобиль, Уиклер не верил, что инспекторы смогут что-то со всем этим поделать.
Второго дня шкипер услышал о том, что Нарост появились в районе детского приюта. Слухи летают быстро. Слава богу, в непогоду властям не приходилось сдерживать панику, которая просто дробилась сейчас на тысячи людских страхов и жила в каждом доме, не превращаясь в еще одно бушующее море! Но слухи, будто искры, все же перебегали с места на место.
Так вот, услыхав о приюте, он устремился туда со всей несгибаемой волей старого моряка и прибыл едва ли не раньше констеблей. Все, что он смог сказать при виде Нароста, был лишь тяжкий выдох обреченности и горечи. Приюта больше не существовало. Вместо него в этом так называемом "Дарлингском тупике", топорщилась стеклянная масса кирпичного цвета, которая с одного бока отдаленно напоминала старое массивное здание, в котором располагался раньше приют, вот только колонны Нароста смотрелись косо, казались извивающимися змеями, холодными, скользкими, неизвестно как проползшими сюда. Другой бок Нароста упирался в высокий холм и пытался воссоздать его форму. Правда, получалось у него весьма плохо, отчего вся картина выглядела еще страшнее. Словно шоу уродцев, только вместо уродливых людей – уродливая натура. Эта часть напоминала лысый улыбающийся череп с острыми начесами ненастоящих сосен и шелушащимися струпьями ненастоящей хвои.
Дети исчезли. Но те, кто увидел Нарост первым, утверждали, будто после проявления другого мира в воздухе еще долго слышались детские голоса – в приюте как раз было время вечерних песнопений. В общем, от всего этого в самую пору было сойти с ума. Уиклер развернулся и, оттирая слезы, появившиеся то ли от ветра, то ли по другой причине, зашагал к Пивному маяку, чей белый луч вертикально уставился в небо, пытаясь пробиться сквозь плотные облака, накрывшие город.
Затем он побывал еще в трех местах появления Наростов, и видел то же самое – внезапное вторжение инородного гигантского тела, стеклянной цельной массы, протискивание ее между строениями и деталями ландшафта Марблтана с последующим уничтожением городских, настоящих зданий. Будто проклюнувшийся птенец кукушки выкидывал из гнезда другого птенца, занимая его место. И все это сопровождалось исчезновением людей, обитавших в таких вот подменяемых домах.
Появление наростов, как следовало из рассказов немногочисленных счастливчиков, было процессом мгновенным. Как вспышка молнии. Ну, может быть, не настолько быстрым, но уж точно не оставлявшим никаких шансов на спасение. Примерно так же выдавливается лекарство из шприца, на счет "раз, два, три". Кто-то воткнул этот гигантский шприц с изнанки нашего мира и впрыскивает стеклянную дрянь, меняя облик города и жизнь горожан.
А потом шкипер сделал для себя и вовсе ужасное открытые. Только о нем он никому не говорил ни слова, полагая, что никто не поверит, зато точно сочтут его сумасшедшим. Поэтому сейчас, удерживая в руках кружку, он раздумывал: сказать – не сказать? Все же рядом были проверенные товарищи, с которыми ему довелось наглотаться и горя, и радости, и соленой воды. Наконец, он решился…