- Твоя правда, - согласился пилот. - Только очень непохоже это у нас вышло. Я старею в одиночестве, в пропахшей потом кабине рейсового корабля, разменивая жизнь на долгие изматывающие перелеты. "Персей" - словно галера, к которой я прикован, похоже, надолго. Ты же приобретаешь благородную седину на этом комфортабельном острове, олицетворяя власть в этой части галактики и спокойно наблюдая, как десятки подобных мне неудачников барахтаются в космической пыли. Ты проводишь отпуск на планетах с идеальным климатом, у тебя не выпадают волосы от жесткого излучения и не портится желудок от опостылевшей хлореллы. И разве трудно предсказать, кто из нас раньше придет к финишу, хоть стартовали мы одновременно.
- Похоже, ты меня упрекаешь в чем-то, - нахмурился начальник станции. - Только не пойму в чем. Кто виноват, что меня возвели в звание адмирала, а ты как был, так и остался рядовым пилотом?
- Рядовым… - пробормотал Эрвин. - Но я так хорошо помню обстоятельства, при которых мы расстались, словно это было вчера. Айса нет уже. Я… Что такое, в сущности, я сегодня? Пилот-неудачник со стажем. И лишь тебя возвели в адмиралы, - он исподлобья взглянул на Астора и, словно очнувшись, качнул головой. - Не обращай внимания на мои слова. Я иногда люблю поговорить сам с собой. Знаешь, собственные неудачи раздражают тем сильнее, чем заметней чужой успех. А ты само воплощение благополучия, Астор, вот меня и заело немного. Мне бы твои нервы… - Он улыбнулся, и улыбка эта вышла какой-то беспомощной. - Ты спокоен, будто ничего не произошло, а я уже не могу так. У меня дрожат руки, и ничего с этим не поделать. То, что вы с инспектором рассказали, невероятно. Боюсь, мы сейчас просто не в состоянии осознать, насколько это опасно.
Начальник станции равнодушно пожал плечами:
- Нам с тобой трудно судить об этом. Мы практики, а не ученые. В моей голове, например, просто не укладывается, как можно взорвать огромную планету с помощью одного грамма какого-то вещества. И, самое главное, во имя чего? - он бросил на собеседника испытующий взгляд.
- Ты счастливчик, Астор, и рассуждаешь как счастливчик. А во вселенной миллионы людей, которым нечего терять, - задумчиво проговорил Эрвин. - Они готовы пожертвовать многим, чтобы хоть ненадолго ощутить себя всесильными. Сознание власти над чужой жизнью пьянит посильнее любого наркотика, не так ли?
На какой-то миг перед ним возникло видение: неподвижный человек раскинулся в росистой траве, в его застывших глазах отражается оранжевый туман, в них застыла мольба и почти детское непонимание того, что произошло.
Эрвин встретил острый, настороженный взгляд Астора и понял, что он тоже помнит и это поле, и этого человека. И еще Эрвин понял, что, покуда они живы, то далекое утро всегда будет стоять между ними, разделяя несокрушимой стеной.
- Почему ты не спрашиваешь меня ни о чем? - отведя взгляд, тихо спросил Астор. - Мы ведь думаем сейчас об одном, верно? Это была просто нелепая случайность, тогда, пятнадцать лет назад…
- Оставь! - сказал Эрвин. - Пятнадцать лет назад меня это интересовало, теперь нет. Теперь я сыт по горло собственными проблемами. К тому же… - он помедлил, подыскивая слова, - я не уверен, что ты ответишь так, как мог ответить тогда. Я помню твое растерянное лицо, Астор, помню, как ты не мог глядеть нам в глаза. Теперь же ты спокоен, уверен в себе, и не ты, а я робею, поглядывая на твои адмиральские нашивки.
- Дались тебе эти нашивки! - с трудом сдерживаемое раздражение прорвалось в голосе начальника станции. - Да не будь я адмиралом, ты бы вовек не узнал того, что можешь узнать сейчас.
- Уж не собираешься ли ты подсказать, где стоит искать рудники с алланитом?
- Не паясничай! - оборвал его Астор. - По моему глубокому убеждению, Служба безопасности затеяла эту комедию с поисками исключительно ради проформы. - Приблизив лицо к собеседнику, он понизил голос: - Я говорю так потому, что собственными глазами видел штольни на Эррее. Они заброшены давно, хотя жилы там перспективные. Думаю, парни из Службы безопасности не хуже моего понимают: те, кто затеял всю эту возню с алланитом, уже имеют то, что хотели иметь.
- А если ты ошибаешься? - спросил Эрвин. - Если мы все-таки найдем рудники?
- Нет, - сказал Астор. - Искать надо не там. Я не хотел говорить об этом при всех, чтобы не наживать врага в лице этого солдафона. Но тебе советую завтра подыскать любую убедительную причину, вернуться обратно и не тратить зря ни сил, ни нервов.
- Спасибо за заботу! - сказал Эрвин. - Только вряд ли я воспользуюсь твоим советом. Ты ведь не знаешь, - горькая улыбка тронула его губы, - на Северной базе меня окрестили неудачником. Если мне на этот раз улыбнется счастье - я наконец-то утру нос своим коллегам. А если прав окажешься ты - что ж, за такую неудачу с меня никто не взыщет, ведь признанные асы тоже вернутся ни с чем.
- Я хотел помочь тебе, - в голосе начальника станции было сожаление.
- Это мой шанс! - упрямо повторил Эрвин. Он поднялся, немного помедлил, перед тем как пожать протянутую адмиралом руку, и, круто повернувшись, вышел из отсека.
* * *
По бортовому времени Центральной пограничной станции было около часу ночи, когда неразличимая в сумраке шлюзовой камеры тень бесшумно скользнула внутрь тоннеля, ведущего к одному из кораблей. Неизвестный замешкался у входа, затем, не зажигая света, проник в кабину пилота. Здесь он быстро отыскал люк, ведущий к реактору, и вскоре оказался под трубчатыми сводами двигательного отсека. Тут было прохладно, толстый слой инея покрывал внутреннюю сторону обшивки, за которой дышало вечным холодом бесконечное, усеянное звездами пространство.
Внезапно человек услыхал звук шагов, в отсек проник рассеянный свет, вспыхнувший в пилотской кабине. Неизвестный отступил за выступ дюзы и затаился.
* * *
- Хотел бы я знать, черт побери, что вы делаете на моем корабле в такое время?! - закричал Эрвин на астронома, испуганно вжавшегося в пилотское кресло. Застигнутый врасплох бородач лихорадочно пытался отстегнуть ремни, пальцы его дрожали, лицо багровело от мучительного смущения.
- Простите меня! - пробормотал он. - Я ничего здесь не тронул, боже упаси. Но, знаете, до того хочется иногда посидеть в таком кресле и почувствовать себя пилотом! Конечно, это ребячество, но я не мог побороть искушения.
- Но почему вы избрали именно мой потрепанный "Персей"? - остывая, спросил пилот. - Ведь к станции пришвартовано столько первоклассных кораблей?
Астроном наконец отстегнулся и пулей вылетел из кабины. Уже взявшись за поручни трапа, торопясь, как нашкодивший школяр, он проговорил:
- Не обижайтесь, Эрвин, но то исторические корабли. Имена их капитанов занесены в каталоги космонавигацин, и вступать на их палубу из праздного любопытства было бы святотатством.
- Ну да, а мы с "Персеем" ничем не знамениты, с нами можно не церемониться, - договорил за него Эрвин. - Проваливайте отсюда, вы, несостоявшийся пилот, и пеняйте на себя, если я еще увижу вас в кабине неисторического "Персея".
Не дожидаясь повторного приглашения, бородач скатился по трапу и растворился в сумраке переходного тоннеля.
Эрвин отыскал в корабельной аптечке успокоительные таблетки и, погасив свет в кабине, вышел в коридор. После последней аварии в районе звезды Спектора, когда он чудом спасся, подобранный случайным грузовым кораблем, несколько суток проболтавшись в открытом космосе в жалкой скорлупке спасательной капсулы, Эрвин уже не мог заснуть без привычного снадобья.
Проглотив таблетку и дожидаясь действия лекарства, он не спеша шел по коридору мимо плоских выступов люков и массивных ребер переборок. Их было уже немало позади - похожих друг на друга станций и баз, - разбросанных в пустыне космоса островках чужой жизни, в которую он вступал ненадолго как гость и покидал без сожаления.
В редкие минуты вынужденного безделья он старался не думать нп о чем, однако всплывавшая из самых глубин его одиночества боль словно будила внутри безжалостный голос, с равнодушием палача повторявший один и тот же вопрос: когда тебе наконец повезет, Эрвин?
Жена бросила его после первой аварии, их дом был уже пуст, когда он с обожженным лицом и телом, покрытым рубцами шрамов, заново учился ходить в госпитальном парке. С тех пор Эрвин уже не заводил семьи, а друзей, которых и без того было немного, избегал, физически не перенося бичующей сострадательности их взглядов. У него был лишь один близкий человек - Айс. Во время их нечастых встреч было больше молчания, чем слов, их связывала настоящая мужская дружба, без излишних сентиментов, когда люди остро ощущают потребность друг в друге, потому что вместе они сильнее.
Смерть Айса потрясла его. Эрвин сам попросился в дальние рейсы, надеясь, что одиночество исцелит боль. Однако шли годы, а боль не умирала, и в жизни его мало что изменилось. Судьба словно избрала его жертвой немыслимых испытаний. Он перенес еще пять катастроф. Эрвин был одним из немногих, кто знал, что происходит, когда на корабле взрывается реактор, кому довелось совершать вынужденную посадку на планетах с ядовитой атмосферой или в одном скафандре бросаться в космическую бездну, надеясь лишь на чудо. И если бы когда-нибудь он вздумал рассказать о пережитом в такие мгновения, это был бы рассказ о всех кругах ада. Но Айса не было, а никому другому поведать этого оп не мог. Обычно после нескольких подобных катастроф пилота списывали с корабля из-за серьезных нарушений в психике. По осматривавшим Эрвина медикам всякий раз оставалось только изумляться феноменальным особенностям его организма и самообладанию.