— Вот как? — Он взглянул на нее. — Жаль.
— Да, — согласилась она, сдерживая гнев, — жаль.
Как будто он был виноват в упадке торговли и понижении цен.
— А как зерновые? — спросил он. — Ты нанимаешь работников на посевную?
— Я сама работаю в поле, — ответила она. — С плугом не так трудно справиться, если лошади хорошо обучены. Наши лошадки уже немолоды, но все еще справляются. Так что землю обрабатываю сама. Помощь мне нужна только при сборе урожая.
Ему приходилось видеть мужчин, толкавших тяжелые плуги за лошадьми или быками, от пахарей требовалось немало усилий, чтобы делать борозды прямыми и одинаково глубокими. Он ни на секунду не поверил, будто с плугом нетрудно справиться. Неужели она настолько упряма, что отказывается нанять работника на время пахоты? Неужели ей хочется доказать всем мужчинам Глиндери и Тегфана, что она им ровня?
Поддавшись внезапному порыву, он взял ее руки в свои и повернул их ладонями вверх. И только сделав это, он понял, что дотрагиваться до нее не стоило. Как-то слишком интимно это у него получилось и весьма неосмотрительно с его стороны. Ему пришлось приблизиться к ней на шаг, чтобы дотянуться до рук. Ее руки лежали у него на ладонях, и он придерживал ее большие пальцы своими.
Он взглянул ей в глаза. Еще одна ошибка. Она умела выдерживать взгляд как никто другой. Он не помнил, чтобы когда-либо пытался заставить Марджед отвести взгляд, но это была бы бесполезная игра, в которой он обязательно проиграл бы. Теперь он вспомнил, что в детстве серые глаза Марджед окаймляли длинные ресницы, гораздо темнее ее волос. Так все и осталось.
— Мозоли, — тихо произнес он, слегка сжав ее руки, когда почувствовал, что они дрожат.
— Вам известно это слово и что оно означает, — так же тихо проговорила она. В тоне не слышалось и намека на сарказм, однако он угадывался в ее взгляде. — Они появляются от тяжелого, честного труда, милорд.
Герейнт перевел взгляд на ее губы, и она облизнула их, хотя он знал, что сделано это без всякого намерения показаться соблазнительной. Но все равно у него перехватило дыхание. Он запоздало отпустил ее руки.
— Милорд, не хотите ли пройти на кухню и выпить с нами чашку чаю? — пригласила она.
Герейнт никак не мог понять, почему она так сильно ненавидит его. Неужели попытка неуклюжего мальчишки совратить ее вызывает в ней гнев даже десять лет спустя? Или все дело в том, что он теперь богат, а она нет? Его расстроило, что именно Марджед оказалась такой завистливой. Он коротко кивнул.
— Благодарю, — произнес он в ответ.
Несколько секунд она продолжала смотреть ему в глаза с неприкрытой враждебностью и негодованием во взгляде. И ровно столько же он выдерживал ее взгляд, успев разозлиться, готовый прямо спросить, чем он сумел так оскорбить ее. Много лет назад, чуть ли не с рождения, во всяком случае, уж точно с двенадцати лет, он научился не подставлять себя под удар — будь то разочарование, обида или отказ. Сейчас от Марджед исходила опасность, и он отгородился от нее.
Затем Марджед повернулась и направилась в дом. Пройдя по коридору, она открыла низенькую дверь, ведущую на кухню. Он последовал за ней и оказался в помещении с плиточным полом и огромным открытым очагом. Возле огня сидела старая женщина, которую, как ему показалось, он раньше не видел. Она кивала головой, видимо, в знак приветствия. В шаге от нее миссис Эванс, та, которую он помнил, жена Мэдока Эванса, присела в книксене, вперив смущенный взгляд ему под ноги. Он поздоровался с обеими кивком и пожелал им доброго утра.
— Мама, бабушка, его сиятельство оказывает нам честь, согласившись выпить с нами чаю. — Марджед по-прежнему говорила по-английски. — Пожалуйста, присаживайтесь, милорд.
Она показана на пустую деревянную скамью с высокой спинкой у огня и повернулась к шкафу, чтобы достать чашки и блюдца.
Герейнт опустился на скамью.
Глава 4
Марджед злилась на себя. Она так гордилась своим умением держаться с презрительной вежливостью и безразличием. Она так обрадовалась, когда почувствовала, что он понял ее отношение к нему, но не знал, как поступить.
А потом он испугал ее, когда взял за руки и взглянул на ее мозолистые ладони. Ее тут же обуяли ужас и стыд. До замужества она изо всех сил старалась одеваться и вести себя как леди, насколько ей это удавалось. Она много читала и приобрела кое-какие знания. Даже думала попытаться уговорить старого графа или его управляющего открыть школу, где бы она могла обучать деревенских ребятишек. Но ей польстило внимание Юрвина, и, когда он сделал предложение, она приняла его. Это был мужчина, которым она восхищалась. Почти все мозоли появились уже после его смерти, хотя она и раньше много работала.
Она гордилась своими мозолями и все же, когда он взглянул на них, испытала стыд и смущение. Стыд, потому что ей приходилось заниматься тяжелым трудом. Смущение, потому что она не выглядела как леди.
А потом пришло острое сознание его близости, теплоты и силы его рук. Он действительно был выше, чем десять лет назад. И шире в пленах. От него исходил аромат дорогого одеколона. Она взглянула ему в лицо, и он в ту же секунду поднял на нее глаза. Таких голубых глаз она ни у кого больше не видела.
Когда он заговорил, ей кое-как удалось придать холод своему ответу. Но на самом деле ее околдовали его глаза, а потом она с ужасом заметила, что его взгляд скользнул на губы. На секунду ей показалось, будто сердце вот-вот вырвется из груди. Она подумала, что сейчас он ее поцелует. И ничего не пыталась сделать, чтобы помешать этому.