- Какой же я дядя, когда вчера был Генашкой? Удивительные дела твои, папа…
Глава 4. Иеремия
Улица была абсолютно пуста, будто город вымер, ни людей, ни машин, ни всесущих кошек с собаками, и это было непонятно, поскольку были же недавно музыка, шелест шин, бибиканье, собаки тявкали. Мужичок куда-то исчез, свернул в переулок, поди. И вдруг, как гром средь ясного неба, - многоголосый шум толпы и справа на улицу начала выползать демонстрация с разноцветными знаменами, цветастыми плакатами, дудками, трещотками, возбужденная, тесная, будто сросшаяся плечами, зыркающая по сторонам горящими глазами.
- Уходим, - сказал Черемушкин. - Стопчут.
И первым устремился к деревянному двухэтажному дому…
В единственном на весь дом подъезде после ослепительной улицы было темно, глаз коли, воняло кошками и прокисшими щами, по углам стояли криво поставленные друг на друга коробки, а под деревянной лестницей, перхая, ворочался какой-то мужик, видать устраивался на ночевку, хотя день ещё был в самом разгаре.
- Седьмая квартира - это второй этаж, - уверенно заявил Черемушкин и через две ступеньки пошагал вверх по скрипучей лестнице.
Он оказался прав, первая квартира по левой стороне была именно седьмой. Звонка не было, пришлось стучать.
Вот ещё кто-то вошел в подъезд, тотчас сунулся под лестницу, потревожив давешнего бомжа, который начал пьяно ругаться. "Цыц", - сказал вошедший и пару раз тупо ударил. Бомж умолк, и тогда этот вошедший, судя по звукам, поволок его на улицу.
Черемушкин поднял руку, чтобы ещё раз постучать, но из-за дверей вдруг тоненько спросили: "Кого вам?"
- Мне Иеремию, девочка, - ответил Черемушкин.
- А нету.
- Вчера у вас были два дяденьки, - миролюбиво просюсюкал Черемушкин, подстраиваясь под строптивого ребенка. - Забыли сумку. Как бы её, сумочку эту, забрать?
Щелкнул замок, дверь отворилась. Между прочим, девочка оказалась белобрысым мальчиком.
- Только быстро, - сказал мальчик и как только друзья прошмыгнули в прихожую, тут же захлопнул дверь.
- Какая из себя сумка? - спросил мальчик.
- Черная, большая.
- Этого мало, - сказал мальчик.
- Из полиэстера, - добавил Черемушкин, удивляясь рассудительности мальца. Хотя какая тут к черту рассудительность, ежели впустил в дом незнакомых людей.
- Как звали этих двоих? - спросил мальчик, но вдруг улыбнулся и махнул рукой. - Ладно, не напрягайтесь, вижу, что оттуда. Вон сумка, под вешалкой стоит. Но вы ведь не только ради сумки пришли.
- Не только, - согласился Черемушкин, переглянувшись с Дергуновым.
- Проходите в комнату, - сказал мальчик. - Можно на диван.
Молча проследил, как друзья усаживаются, после чего сказал:
- Я и есть Иеремия. Так что у вас за вопрос?
По описанию оперов, по пьяной лавочке забывших у Иеремии сумку, был Иеремия здоровенным таким белобрысым бугаем, которого трактором не своротишь и нипочем не перепьешь. При этом хитрым, умным, наблюдательным, разбирающимся в здешних тонкостях. То есть, был Иеремия опытным матерым пожившим своё мужиком, но никак не ребенком.
С другой стороны, и показавший им дом номер пятнадцать папаша с мотней на попе что-то такое, уходя, молотил, что никакой он не дядя, а вчера ещё был Генашкой. Странные дела тут творятся.
- Ты, мальчик, хочешь сказать, что ты и есть тот самый Иеремия? - уточнил Черемушкин.
Иеремия утвердительно кивнул.
- А что? - задумчиво сказал Дергунов, который сидел на диване так и не снявши своего рюкзака. - Под Пермью, говорят, тоже наблюдаются выкрутасы со временем.
- Ну, не до такой же степени, - произнес Черемушкин, - Ты, парень, один живешь? Мама, папа есть?
Иеремия поморщился и сказал:
- Так что у вас за вопрос?
После чего подошел к окну, выглянул на улицу, осторожно так выглянул, будто бы опасаясь чего-то. Чего именно?
- Ты не обижайся, - Черемушкин встал и направился к серванту, на котором стояла выцветшая фотография. - Очень любопытно. Это ты?
С фотографии на него смотрел мордастый парень с неохватной шеей и нехорошим прищуром.
- Я, - ответил Иеремия.
- Когда снято? - немедленно спросил Черемушкин.
- Почем я знаю? В общем, так, ребятки, мы так не договаривались, на глупые вопросы я не отвечаю. Шли бы вы откуда пришли, мне ведь только свистнуть, мигом прибегут.
Экие перепады у этого мальца: то полная расположенность, благожелательность, а то в горло готов вцепиться.
- Прости, дорогой, - миролюбиво произнес Черемушкин и широко улыбнулся. - Не знал, что тебя заденет.
Поставив фотографию на место, развел руками, дескать - бывает и, все так же улыбаясь, сказал:
- Ты случайно не слышал о таком Валете? Он в вашем районе проживает.
Иеремия вдруг побледнел, забегал глазами, весь как-то съежился, потом плаксиво проговорил:
- Дяденьки, ну пожалуйста, ну не надо.
И, торопясь, затараторил:
- Я вас не звал, я вас не знаю, пошли, стало быть, вон. Забирайте свои шмотки и чтоб я вас больше не видел.
При этом подпихивал плечом застоявшегося Черемушкина к выходу, чтоб уматывал, хватал засидевшегося Дергунова за руки, чтоб побыстрее встал и катился.
Всё это было весьма неожиданно, впрочем не более неожиданно, чем всё остальное в этом городе.
Так получилось, что Дергунов, схватив тяжелую сумку, выскочил за порог первым, а Черемушкин, пытаясь воззвать к разуму взбесившегося ребенка, застрял в дверях и что-то там, увещевая, бормотал, но внезапно произошли два взаимоисключающих действия: Иеремия сунул Василию в брючный карман туго скатанный бумажный шарик, затем без всяких усилий развернул его, весившего в два раза больше, к себе спиной и выписал мощнейший пендаль, от которого Черемушкина неотвратимо понесло на Дергунова. Дверь с треском захлопнулась, одновременно с этим Василий опрокинул хилого очкарика.
Что-то при этом хрустнуло.
- Прости, старик, - сказал Черемушкин, вставая с Дергунова. - Очки?
- Пожалуйста, пожалуйста, - проскрипел Дергунов и с кряхтением сел. - Всё спешим, торопимся. Куда? Зачем?
Поднял упавшие очки, просунул палец в пустую дыру в оправе, где минуту назад имелось стекло, посмотрел на мельчайшие осколки, запоздало чертыхнулся.
- Ничего не понимаю, - признался он и водрузил очки с треснувшим левым стеклом на переносицу - А ты?
- Что я? - отозвался Черемушкин, аккуратно, стараясь не порвать, разворачивая бумажный шарик Иеремии.
- Ты хоть что-то понимаешь?
Черемушкин пожал плечами, не до Лёхи было с его переживаниями. На мятом-перемятом листе бумаги крупно и очень разборчиво (то есть, заранее, то есть, не второпях) было начертано: "Валет, он же Куарий Амбертович Гринбаум, он же Николай Альбертович Гриневский, в бегах. Искать его нужно либо в Санкт-Петербурге, либо, что вернее всего, в Москве и именно как Гриневского. Дополнительную информацию о Валете можете получить по адресу ул. Зомбера, дом 31, кв. 3 у Берца Хлоя Марасовича".
Это был основной текст, дальше было приписано меленькими торопливыми буквами:
"Берц не подвергается трансформации, а следовательно поднадзорен в меньшей степени, чем я. Вчера наболтал лишнего, за что поплатился, вышел из доверия. Бумагу эту сожгите, либо съешьте. Вчера не успел её передать. Радуйтесь, что ваших людей не удавили".
Вот оно что. До вчерашнего дня Иеремия был такой же, как Берц, то есть не подвергался трансформации, то есть должен был сегодня проснуться прежним Иеремией. Перестарался вчера Иеремия, перестарался. Жаль, неплохой бы агент получился.
- Пошли, старик, - сказал Черемушкин. - Тут рядом.
Глава 5. Вопреки логике
На первом этаже их ждали. Едва они спустились по предательски повизгивающей лестнице, из темноты коридора выступили две коренастые фигуры в мятых пиджаках и жеваных брюках. Лица были скрыты под кепками-аэродромами, выглядывали лишь массивные подбородки, о которые кулаки отшибешь.
- Документы, - сказал один из коренастых глухим басом.
- Паспорт, удостоверение? - миролюбиво уточнил Черемушкин, понимая, что права качать нет никакого смысла и что драться придется одному, на Дергунова надежды никакой.
При этом он отдавал себе отчет в том, что дракой тут дело не решишь, уж влипли, так влипли, эти двое далеко не единственные. Всё дело в Иеремии, который вдруг сделался поднадзорным. Кто ж знал?
- Шуткуешь, парниша? - усмехнулся второй верзила. - У нас тут особые документы требуются, к нам можно только по особому распоряжению. Вот и гони пропуск.
Протянул руку, и тут же попался на прием, с грохотом, подняв тучу пыли, рухнул на дощатый пол. Другой дядя обхватил Черемушкина сзади, сдавил мощными руками, но, получив локтем по носу, взревел от боли и ярости, ослабил смертельную хватку, затем и вовсе отпустил. Повалить его, держащегося за нос, было секундным делом. Да уж, не борцы, не борцы, но, что интересно, кепки так и не слетели, будто приклеенные.
Дергунов нашарил под лестницей вонючие шмотки выдворенного из подъезда бомжа, которых с лихвой хватило, чтобы крепко-накрепко, спина к спине, примотать друг к другу верзил и вставить кляпы. Запихав их, тяжеленных, всё под ту же лестницу, друзья поспешили к выходу.
Демонстрация уже прошла, оставив после себя разноцветные клочки бумаги, лопнувшие воздушные шарики, пустые бутылки. От соседнего дома, поругиваясь, к замусоренной дороге плелся дворник с метлой, кроме него во дворе никого не было.
- Так, дом 31, - сказал Черемушкин, прикидывая, куда идти. - По нашей стороне. Пойдем дворами, чтобы не светиться.