Во время дальнейшего обучения с Дмитрия сошло семь потов в прямом и переносном смысле. Но зато он научился себя слушать, выслеживая мельчайшие особенности того, что происходит в теле, в душе, какие мысли в голове роятся, и что ощущается в той особой части самого себя, которую Пелагея называла истинной сущностью. Ох и нелегко же было все это осваивать. Дмитрий словно заново учился дышать, стоять, ходить, слушать, нюхать, чувствовать и даже спать. Пелагея изнуряла его многочисленными упражнениями, да еще и заставляла запоминать разные травы, плоды и коренья. Но зато он и токи природы научился чувствовать в совершенстве, растения стал безошибочно распознавать - какие из них от чего лечат, как и когда их собирать и как потом хранить, чтобы потерять как можно меньше их полезных свойств.
А спустя два года с начала учения, когда Дмитрию исполнилось 12 лет, Пелагея однажды утром повела его далеко в лес, на заповедную поляну. И там рассказала, что с этого дня начнет учить его владеть своим телом. До сих пор он учился лишь чувствовать свое тело, и распознавать малейшие признаки неблагополучия в нем - даже не признаки еще, а то малозаметное неудобство, которое в будущем, если ничего не предпринимать, может привести к серьезным неприятностям. Дмитрий, уже осваивавший эту науку, не понял, чему же еще будет учить его Пелагея.
Ему казалось, при общении со старой ведуньей удивляться, чему бы то ни было, он уже разучился. Но в то утро буквально раскрыл рот от изумления, когда Пелагея сказала ему, что будет учить его искусству боя.
Оказалось, что издревле в их народе была традиция передачи по женской линии знаний о том, как учить боевому мастерству. Ошарашенный и не на шутку удивленный Дмитрий робко спросил тогда:
- Как же это так, что женщины мужчину ратному искусству учат?
- Садись и слушай, - строго сказала Пелагея.
И присев прямо на землю рядом с ним, поведала ему ту часть истории своего народа, о которой он до той поры ничего не знал.
- В древнейшие времена, - начала она, - были такие рода в нашем народе, которые шли вперед во время великих переселений. А после жили на порубежье с другими племенами. И другие племена, как водится, нападали на них. И порой получалось так, что все взрослые мужчины рода - а взрослым в те времена считался и отрок четырнадцати лет от роду, если он уже прошел обрядопоясывания, - защищая свои деревни и уходящих в леса женщин, стариков и детей, погибали полностью! Кто же новых воинов должен был растить? Старики? Но они зачастую уже не способны были показать молодым что-то из бойцовских ухваток. И тогда в одном из родов самые умудренные воины стали учить ратным приемам и, главное, самими способам постижения этой науки девочек.
- И ты, Пелагея, принадлежишь к этому роду? - догадался Дмитрий.
- Да. Принадлежу. И не только я. Ты тоже. Мы с тобой потомки одного рода. А если бы это было не так - не взялась бы тебя учить. Голос крови - он тоже много значит…
Дмитрий молчал, переваривая это новое знание. Вот как… Они с Пелагеей принадлежат, оказывается, к одному роду. И связывает их голос крови. Теперь понятно, откуда у него призвание лекарское… А раз принадлежат они к одному древнему роду, то, значит, должны и традициям этого рода следовать. Традициям, согласно которым женщины учат мужчину искусству боя…
- Неужели и тебя учили искусству боя, Пелагея? - спросил он. - И ты теперь хочешь учить этому меня?
- Слушай дальше, - опять сказала она строго, и он невольно замолчал. - Наши предки учили девочек не самому бою, а как раз тому, как учить воинскому искусству других. Самые умелые и при этом умные воины стали готовить учителей будущих воинов. Вернее, учительниц! Те времена давно ушли в прошлое, с тех пор сменилось много поколений. Но древняя традиция все еще жива. И мы с тобой должны ее продолжить.
- Но ведь я хочу стать лекарем! Целителем, а не воином! Зачем мне надо осваивать искусство убивать?
- Затем, что ты еще не познал полностью своей истинной сущности. Затем, что ты еще не научился использовать внутреннюю силу. А научиться этому лучше всего именно ты сможешь при занятиях воинским искусством. Уж поверь мне, старой, я такие вещи вижу. Да и в жизни всякое бывает. Не хотела бы я, чтобы тебе это когда - нибудь понадобилось. Но если случится такое, ты будешь защищен. Ничего нет хуже, чем быть беззащитным перед чужой грубой силой. Сильный духом должен быть и телом тоже силен. Чтобы не сдаться, на колени не пасть перед ничтожеством, у которого и души-то нет, но есть гора мускулов, способных перемолотить все на своем пути… Чтобы жизнь свою и своих близких отстоять, если что случится, не приведи Творец на пути твоем такой напасти!
Все равно Дмитрию это не очень-то понравилось. Но перечить Пелагее он тогда не стал.
Как она его учила тогда - у него в памяти отложилось слабо. Это было обучение почти что помимо сознания. Он помнил, как изменялся мир вокруг, как изменялась сама Пелагея. Потом он понял, что обучение это происходило в особом, измененном состоянии, словно во сне. И Пелагея там была другая, почти бесплотная, он воспринимал ее только как голос и движение бесплотной тени, когда она показывала ему упражнения. Потом он понял, что именно такое обучение позволяло усваивать навыки на очень глубоких уровнях восприятия души и тела, чтобы они потом, если возникнет нужда, применялись сами собой и тело даже без контроля разума знало, как ему себя вести и что делать. Пелагея так и говорила, что ему не надо ничего специально запоминать - главное, чтобы тело осознавало то, что ему требуется. А тело и впрямь впитывало показываемое старой ведуньей, словно губка воду. Видать, в глубинах сути телесной человека все эти ухватки уже были заложены еще от момента Творения. И тело словно не учило вновь, а лишь вспоминало то, что уже знало раньше, всегда, с самого момента своего проявления в этом мире - и становилось послушным, гибким, чутким, сильным. И еще - умным, ведающим. Оказывается, у тела есть свой собственный ум. Дмитрий открывал самого себя заново, и сам удивлялся невесть откуда берущимся способностям и возможностям.
Когда он в этом состоянии то ли сна, то ли яви выполнял упражнения за Пелагеей, весь мир становился словно ярче и звонче, и чутье у самого Дмитрия обострялось так, что он, кажется, мог услышать за километр подкрадывающегося зверя, ощутить течение подземных вод и почуять, как на соседней поляне копошатся в муравейнике муравьи…
Однажды, выйдя из особого состояния, в котором проходили эти занятия, Дмитрий с удивлением обнаружил, что сухое бревно, давно лежавшее на краю поляны - все, что осталось от поваленного когда-то бурей дерева - аккуратно разломано пополам. В тот же миг он понял, что сделал это сам - разбил бревно пополам, и сделал это по заданию Пелагеи. Это произошло за какой-то миг, и он помнил только, как плавно, словно по маслу, сама собой вперед пошла нога, как она, казалось, лишь слегка, будто бы вовсе без усилий краем стопы коснулась бревна, а сила, живущая будто отдельно от него и управляющая в этот миг его телом, уже рвалась из ноги и разрывала пополам крепкий, хоть и сухой, ствол…
Теперь он смотрел на Пелагею совершенно обалдело, а она улыбалась.
- Это я сделал? Я?! - ему хотелось смеяться, прыгать от восторга, трясти Пелагею за плечи.
Но она спокойно отстранила его:
- Тихо, тихо. Успокойся. Не расплескай живу. Попридержи восторги в себе. Так ты силу-то укрепишь, а иначе впустую растратишь, и в нужный момент она не поможет тебе, как сегодня помогла. Да, и не болтай об этом никому. Силу-то ведь не только в пустых восторгах растерять, но еще и выболтать ненароком можно. Помни, когда много хвастаешь о своих победах другим, то силу свою им отдаешь, а сам бессильным остаешься.
На всю жизнь он запомнил эти слова Пелагеи. И больше никогда в жизни своей старался силу понапрасну не расплескивать в пустых восторгах, браваде да болтовне…
Еще несколько раз Пелагея оставляла его в лесу одного, даже на ночь, говоря, что он должен учиться искусству выживания. И что у него уже есть для этого достаточно внутренней силы и осознания природных сущностей. Но теперь он не боялся леса. Он и впрямь ощутил эти свои возросшую силу и окрепшее и утончившееся чутье, дающие ему непоколебимую уверенность в том, что он может не только справиться с опасностью, но и предчувствовать и избежать ее. Ибо, как много раз повторяла ему Пелагея, самый лучший бой - этот тот, который не состоялся или был предотвращен!
Семь лет прошло с тех пор. А он помнит все так, будто это было еще вчера…