"Сейчас вы видите себя в сентябре нынешнего года. Начало осени. Вы вспоминаете… вспоминаете самое яркое событие этого месяца. Вы помните его так же отчетливо, как то, что вы мне сейчас рассказали о том, как покупали Мэри цветы, и она поцеловала вас, когда вы сделали ей предложение".
"Да-да. - Голос пациента стал звучать глуше, будто что-то произошло с его голосовыми связками, она это отметила и вспомнила: читала у других авторов о таком же феномене, когда реципиент находился в фазе прегрессии. - Сентябрь… В Калифорнии горят леса, очень сильные пожары, трое погибших, в Габоне страшная засуха, умирают от голода дети…"
"Посмотрите на себя в зеркало, - попросила она. - В сентябре, когда в Калифорнии будут гореть леса… Посмотрите в зеркало, что вы видите?"
Он сказал после долгого молчания. Он не хотел это "вспоминать", потому подсознательно сворачивал на телевизионные картинки, полагая, что сам присутствует и видит сверху, как горят эвкалиптовые рощи и спасаются бегством стада животных…
Мэри уйдет к другому, вот беда. В сентябре он не увидит Мэри в зеркале рядом с собой, он увидит ее спину. Мэри не оборачивается, а он стоит на пороге, смотрит ей вслед, и у него нет сил даже крикнуть: "Что же ты делаешь, сука?" Он так думает, но слова застряли в горле, невозможно пропихнуть их наружу. Спазм…
У него действительно случился спазм, голос пресекся, и она прекратила сеанс, сказала: "Возвращайтесь, Томас. Вы лежите на кушетке и ничего не помните".
Он и не помнил. У него было хорошее настроение, он не подозревал, что ждет его в сентябре.
Она прослушала запись после его ухода. Она была довольна, ее гипотеза подтверждалась. Для доказательства нужно было дождаться сентября, не так уж долго - полтора месяца.
В сентябре Томас Холлборд впал в депрессию, потому что Мэри его оставила, дура, идиотка, ничего не соображает в жизни…
Пришлось лечить пациента от депрессии медикаментозно, обычный психоанализ не помогал. И она ведь знала, могла еще в июле сказать ему… И что? Он иначе отнесся бы к поступку Мэри? Ушел бы сам?
Будущее - зыбкая поверхность, покрытая тончайшей корочкой, по которой так трудно пройти до нужного места…
Она не стала проводить с Холлбордом новых сеансов прегрессии, хотя понимала, что теряет прекрасную возможность. Но нет, не все сразу, нужно постепенно, она-то, в отличие от прочих, знает уже, как действовать, чтобы получать о будущем не фантастические, а точные сведения.
Всего лишь правильно, с соблюдением всех научных методик, проводить эксперименты. Наука всегда выигрывает у квазинауки. Без контрольных погружений даже не стоит оценивать правильность предсказаний. В одном сеансе, обязательно в одном, нужно проводить и погружения в прошлое, и прегрессии, а предварительно в обычном разговоре расспросить и записать важнейшие даты и события из прошлого пациента. Будущее предсказывается правильно только в том случае, если прошлое в состоянии погружения полностью совпадает с рассказом о реальном прошлом.
Казалось бы, это и так должно было быть ясно любому, кто занимался психологическими экспериментами с людьми, способными, как Кейси, видеть свое и чужое будущее.
Множество самых разных поступков, решений, явлений могут привести к одной и той же точке в настоящем. Настоящее - как узловая станция на разветвленной железной дороге, куда сходятся и откуда расходятся десятки, сотни, может, миллиарды путей. И если смотреть вперед, на рельсы, многочисленными линейками уходящие к горизонту, как узнать, которая из линеек - правильная? Какая вышла из реального прошлого, а не из другого, альтернативного?
Практически все ясновидцы (Кейси не исключение, ибо правило это исключений не знает, как любой закон природы) видели НЕ СВОЕ будущее. Предсказывали не для того мира, в котором жили. Потому и ошибались в большинстве случаев. Иногда им везло: они попадали на правильную реальность (или близкую к правильной, ведь есть миры, похожие друг на друга, почти не различишь), и тогда их прогнозы сбывались, это становилось сенсацией, об этом писали, говорили: Кейси предсказал дату окончания Второй мировой войны! Да, предсказал, случайно оказавшись в той реальности, где война закончилась восьмого мая 1945 года. А сколько раз он шел по другим ветвям и предсказывал землетрясение в Калифорнии, которое, конечно же, случилось и, конечно же, погрузило полуостров на дно океана, но не в нашей будущей реальности!
* * *
- Меня приговорят к смерти!
Он наконец сказал. Он пришел с этой мыслью. Он действительно решил ее убить, надеясь, что тогда…
Господи… Какая каша у него в голове! Бедняга…
Ей стало жаль его. Ей всегда было его жаль - с первого сеанса, когда он лежал на кушетке, скорчившись, подложив ладонь под щеку, в позе маленького ребенка, который ждет, чтобы его успокоила мама.
Каждый сеанс они начинали с того, что Питер вспоминал - не будущее, а прошлое. Они разговаривали, и монотонный голос доктора Вексфорд погружал пациента в транс. Не в сон, Питер видел все, что происходило в кабинете, реакции зрачков оставались нормальными, а слух улавливал, как включался и выключался холодильник в маленькой кухоньке, где Леонсия готовила себе бутерброды, а иногда чай или кофе для пациентов, если возникала необходимость.
Она никогда не пила кофе с Питером. Они так долго общались, она так много о нем знала, но почему-то ни разу они не сели за маленький кухонный столик, она не разлила по красивым фаянсовым чашечкам терпкий напиток…
- Питер, - сказала она. - На кухне есть кофе. Растворимый, но это неважно. Приготовьте себе.
- Не указывайте, что мне делать! - голос едва не сорвался на визг. - Вы слышали, что я сказал? Меня приговорят к смерти! Я это видел!
- Питер, это только сон. Страшный, дурной. Кошмарный сон.
- Вы говорили, Леонсия, что сны - это окна в будущее, - сухо произнес Питер.
Она так говорила. Его сны. Он стал их видеть в конце марта. Когда Питер рассказал о том, что ему приснилось, она поняла: сеансам наступает конец. Жаль. Только нащупали линию, только начали разбираться в реальном будущем, и вот…
Может, это тоже система? Может, так случается всегда? Может, таково нормальное свойство организма - как только появляется протоптанная тропинка в будущее, пациент начинает бродить по ней в снах, и психика не выдерживает?
Она так мало знала.
- Ваши сны, Питер, - сказала она осторожно, - не окна в будущее, это реакция на прегрессии, мозг не может справиться…
- Не вешайте мне на уши лапшу, Леонсия! Я насквозь вас вижу. Вы хотите меня успокоить? Сны - ничто, да? Будущее - ерунда? Вы знаете, что это не так. Я знаю, что это не так. Есть только один способ будущее изменить.
Конечно. Убить сейчас, чтобы не убивать потом.
- Хорошо, - сказала она обреченно. - Расскажите ваш сон, Питер. Мы поговорим об…
- Говорить мы не будем, Леонсия. Сон я расскажу. Месяц назад, это… этот… - Питер сглотнул, он не мог подобрать правильного слова, у него были проблемы с изложением сути того, что он видел во время погружений в прошлое и прегрессий, небольшое косноязычие, недостаток школьного образования, но она это быстро исправила, к третьему сеансу он уже мог рассказывать о том, что видел, достаточно точно и объективно, слова подбирал правильные и не увлекался метафорами.
- Я… Меня судили за убийство. Я убил человека и не мог вспомнить - кого, почему, когда!
Так оно и было - они подошли к этому моменту в конце марта. Тогда же он рассказал о своем сне, который запомнил. Кошмар, не имевший отношения к прегрессии. Будущее - да, возможно, но из другой реальности, чушь, интерпретировать которую невозможно. Однако он стал запоминать сны, и это было плохо, Питер мог сойти с ума. Так она полагала, она была уверена в этом. Ошиблась?
В последней прегрессии они к этому подошли. Питер увидел себя в своей квартире, в ванной - он держал руки под струей очень горячей воды, почти кипятка. Руки были в крови, он только что убил человека. Он помнил, но как это произошло, почему… Он впал в панику, руки мяли бумагу, которой была застелена кушетка, Леонсия долго не могла вывести его из этого состояния, он все говорил, говорил, рассказывал, как отмыл, наконец, руки, вернулся в гостиную и увидел на столе нож с длинным лезвием, на ноже тоже была кровь. И на рубашке. Он завернул нож в рубашку, надел куртку и сбежал по лестнице во двор. Он узнал двор, он жил в этом доме последние десять лет, во дворе никого не было, а может, он не обратил внимания, в прегрессии не всегда видишь все, что происходит. Бывает, сознание опускает детали, не нужные для восприятия. Если он никого во дворе не увидел, значит, если кто-то там на самом деле и был, то для Питера это не имело значения. Он выбросил сверток в мусорный бак через три квартала от дома - знал, что мусор вывезут через пару часов, часто видел, проходя мимо, как подъезжала машина. Через пару часов, да. И все. Никаких улик.
Леонсия пыталась остановить прегрессию, положила ладонь Питеру на лоб, но он дернул головой, и ладонь соскользнула. Она хотела взять его за руку, но он отдернул руку, как обиженный малыш, и продолжал говорить… говорить и видеть… видеть и говорить…
Он вернулся домой, дверь в квартиру была открыта, и он вспомнил, что забыл ее запереть. Вошел в прихожую и оцепенел.
Он действительно оцепенел - тело будто налилось свинцом, застыло, даже взгляд остановился, а голос стал сухим, как песок пустыни. Только тогда Леонсия сумела положить ладонь ему на лоб, а другой рукой взять запястье и ощутить, как бьется пульс - не меньше ста сорока ударов в минуту.
"Они уже здесь, - сказал он и пояснил: - Полицейские. Двое. Один в форме, другой в штатском. Детектив. Я его знаю. Я его видел, он человек в квартале известный, как же его фамилия…"