- Говорю же, как у Буратино. За ноги тряси, ни хрена не зазвенит.
- Есть деньги, - раздался девичий голосок. - Кто пойдет?
- А кто там такой щедрый? - спросил Корсаков.
- Неважно. Деньги в кармане, в пальто.
Корсаков облегченно откинулся на спину.
- Живем! Только, ребятки, я - пас. Ноги не держат. Влад, у тебя совесть есть?
Владик, голый, как грешник в аду, прошлепал к двери, порылся в карманах пальто и выудил кошелек. Раскрыв его, он пошуршал бумажками и разочарованно свистнул.
- Здесь же баксы…
- Что, уже не деньги? - прилетело из-за ширмы.
- Само собой, деньги… Только стремно, - покачал головой Лосев. - Укуренный я. А там с утра менты лютуют. До обменника не дойду, свинтят.
- Нет там никого, спят все давно! Чего это тебя на измену пробило?
- Девочка, это называется - интуиция.
- Ох, ну что ж мне, сдохнуть теперь? - страдальчески закряхтел Корсаков. - Не видишь, колотун начинается!
- Энн, может, ты сбегаешь? - безо всякой надежды спросил Владик.
Заскрипели пружины древнего дивана, подобранного на помойке, и в сквоте окончательно раздолбаного от сексуальных перегрузок.
Гостья тоже нагишом, выскочила из-за ширмы, отобрала у Влада кошелек.
Корсаков с завистью посмотрел на них. Молодые, стройные, животы плоские.
- Энн, убей его, - слабым голосом попросил Корсаков.
Он закрыл глаза, и тотчас его замутило, голова пошла кругом. Он немного поборолся с собой, потом обреченно рухнул в тяжелое забытье…
* * *
В одиночке двоим тесно, не развернуться. Приходится стоять почти вплотную друг к другу. Гулкий голос бьется о стены каменного мешка, ему тоже здесь тесно.
- Я понимаю, мальчишки, как гусарский насморк, подхватившие якобинскую заразу… Революций им захотелось! В заговор поиграть решили. От скуки, только от скуки, уверяю вас! - Бенкендорф заложив руки за спину, покачивается с пятки на носок. - Читал я их, с позволения сказать, конституцию. Бред извращенного ума. Да-с! И сплошь безграмотность в делах государственных. Первоклассник лицея написал бы лучше! - Он дышит гневно, как взъяренный жеребец. - И вы с ними, Алексей Васильевич?! Боевой офицер! Если не ошибаюсь, государь вам Золотое оружие пожаловал?
- Да, Александр Христофорович, было и такое. - Корсаков не опускает глаз. - Что касаемо заговора, то в его успех я никогда не верил. Вы правы, мальчишки… Речи да тосты за свободу горазды произносить, а как до дела дошло, так на то их только и хватило, что в беднягу Милорадовича пальнуть. Да еще в спину! Тошно вспоминать, ей богу. Полдня солдат на морозе продержали, а потом дали расстрелять.
- Сдается мне, вы жалеете, что настоящего дела не вышло?!
- Жалею лишь об одном, что жив остался.
Две тени на стене: сухая, вытянутая - его, Корсакова, и округлая, бесформенная, словно человека, сунутого в мешок, - графа Бенкендорфа.
- Но зачем, зачем вы, Корсаков, ввязались в сей нелепый бунт?
- Судьбу хотел еще раз испытать.
- Что? Не понимаю!
- И я, Александр Христофорович, не понимаю. Одно слово - судьба.
Бенкендорф надолго замолкает. Бесформенная вытянутая тень качается на стене. Словно висельник в мешке.
- Вот и испытали вы свою судьбу, друг мой! По секрету скажу, военным судом при Главной квартире Второй армии вы приговорены к смертной казни отсечением головы. Днями вам объявят приговор. - Голос Бенкендорфа делается теплым и густо-сладким, как утренний шоколад. - Надежда только на милость государя. Мой вам совет, голубчик, пишите прошение о помиловании. Государь милостив и былых заслуг не забывает. И не мешкайте, Бога ради!
Тень на стене не дает оторвать от себя взгляда.
- У врага пощады не просил… А у государя своего, полагаю, не зазорно будет. Как вы полагаете, ваше превосходительство?
- Именно так! Тем более, что все заговорщики уже раскаялись и соответствующие показания дали, - подхватывает Бенкендорф. - Роль ваша в заговоре ничтожна. Не явись вы в тот проклятый день на площадь, уверен, не пришлось бы нам свидеться в столь скорбном месте.
- Значит, не мог не пойти, - едва слышно произносит Корсаков.
- Изволите бумагу и перо?
- Прикажите, Александр Христофорович, если вас не затруднит.
Тень висельника качнулась к дверям.
- И слава Богу, что одумались! Засим, прощайте, голубчик. Надеюсь, в другой раз свидимся в более подходящей обстановке.
* * *
В распахнутую дверь врывается сквозняк. Колеблет пламя свечи. Одинокая тень корчится на стене.
Гулкий удар засова. Скрежет ключа в замке.
Сырость и мрак. Шершавый холод стен.
"Анна, Бог мой, Анна!"
* * *
На лоб, покрытый горячей испариной, легла холодная ладонь.
- Не кричи, я здесь! - донесся откуда-то издалека голос.
Корсаков осторожно открыл глаза. Мягкий свет свечей. Лунный отблеск в светло-русых волосах. Овал бледного лица. Сочные, чуть припухшие губы. Искорки света в темных зрачках.
- Ты меня звал, - прошептала девушка.
- Как?
- Анна. Меня, вообще-то, Аня зовут. Для своих - Энн.
- Бред какой-то! У тебя лицо из восемнадцатого века. Я буду звать тебя Анной.
- Я согласна.
- Еще бы! О, черт… Колотун начинается.
Корсаков стиснул зубы.
- Что, так плохо? - участливо спросила Анна. - Потерпи, я сейчас.
Завернувшаяся в простыню фигурка исчезла за ширмой, вновь вынырнула, показалось, по воздуху подплыла к лежащему навзничь Корсакову. Волна потревоженного воздуха раскачала язычки пламени на свечах. На стенам заплясали причудливые тени.
Анна присела на корточки.
- Косячок будешь? - Она протянула ему дымящуюся самокрутку. - Пыхни, должно помочь.
Корсаков взял бычок, осторожно затянулся. Задержал в себе дым. Медленно выдохнул. В голове пузырем лопнула пустота, боль сразу же отступила. Нервные судороги, терзавшие тело, заметно ослабли.
- А Влад где? - спросил он, передавая бычок Анне.
Анна нервно дернула плечиком.
- Отправлен для совершения подвига. В ближайший обменник, и далее в магазин.
Сколько денег ты ему выдала?
Анна достаточно умело затянулась. Порциями выдохнула дым из округленных губ.
- У-у-у! Полсотни баксов. Увы, меньше не было.
Корсаков принял из ее пальцев самокрутку, глубоко затянулся, запрокинул голову, медленно выдохнул терпкую струю. В затылке сразу же разлилась приятное онемение. По теле стала нарастать приятная истома. Появилась тяга к глобальным умозаключениям.
- Соблазнительная сумма, - растягивая звуки, произнес он. - Она самопроизвольно порождает две вероятности: Влад может не дойти… Или может не вернуться. С ним это бывает. При рассмотрении первой вероятности следует иметь в виду… М-да.
Корсаков замолчал и сконцентрировал взгляд на густом облачке дыма, всплывающем к потолку, чувствовал, как в голове зарождается мысль яркая, глубокая и всеохватная.
- Не придет через час, убью, - заявила Анна.
- Ну-ну, сразу и убью-ю! - выдохнул вместе с дымом Корсаков.
- А нафига нам такой друг?
Корсаков закашлялся, вытерев глаза, уставился на девушку.
- Я думал, у вас любовь.
Анна хмыкнула.
- Впрочем, это ваши дела, - пробормотал Корсаков, вновь погружаясь в наркотическое благодушие.
Передавая друг другу самокрутку, добили ее до конца. На разговор никого не пробило. Сидели молча, уставившись на язычки пламени.
В глазах у Корсакова вдруг поплыло, призрачный свет хлынул через края бутылочных светильников и залил комнату янтарным свечением.
- Оплавляются свечи на старинный паркет,
Дождь сбивает на плечи серебро эполет,
Как в агонии, бродит молодое вино,
Пусть былое уходит, что придет - все равно…
Корсаков облизнул сухие, горькие от травы губы.
- Чьи это стихи? - тихо спросила Анна.
- Володя Высоцкий, - ответил Корсаков.
- Мой папа тоже иногда слушает Высоцкого. Говорит, очищает душу. Типа психотерапевта.
Замечание о папе, Корсаков пропустил мимо ушей.
- Был такой гений - Владимир Высоцкий, - продолжил он. - Гений, потому что умер вовремя. Умер, когда окончательно сгнило то, частью чего он был.
- Что сгнило?
- "Совок". "Совок", девочка. Брежнев, Сахаров, Олимпиада… Фарцовка, портвейн и Солженицын под подушкой. Все мы родом из "совка". Все… И ничего с этим уже не поделать.
- А я думала, что совок - это то, чем в песке ковыряются, - хихикнула Анна.
- Счастливая, - вздохнул Корсаков. - Тебе сколько лет?
- Уже совершеннолетняя. А что?
Она оказалась в опасной близости, а Корсаков пребывал в том состоянии кайфа, когда любая женщина в пределах досягаемости кажется единственной и неповторимой.
- Так, на всякий случай.
Он вытянулся на матрасе. Закрыл лицо рукой.
"Корсаков, не надо. Все это было, и не раз. В конце концов, она тебе в дочки годится", - сказал он сам себе.
Он слышал, как девушка ходит по комнате, передвигает вещи.
- Ты что там делаешь?
- Так, решила навести порядок, - отозвалась она.
- Ненормальная, - проворчал Корсаков.
- Это все Влада картины?
- В левом углу его, в правом - мои.
- Ты тоже художник?
- Тоже, - помедлив, ответил Корсаков.
Анна зажгла новые свечи, взамен прогоревших, принесла подушку, уселась на нее, прямо на полу. Свернула еще одну сигаретку. Чиркнула зажигалкой.
- Еще покурим на пару? - спросила она. - Что-то меня не зацепило.