- Воевать с умом надо. Так, чтобы и супостата заломать, и самому живу быть. У нас, на Дону, как сполох объявили, Матвей Иванович в первые полки собрал только матерых казаков. Домовитые все, да семейные… За царя и отечество лечь-то мы завсегда готовы. А ляжем мы, не приведи Господь, кто детей поднимет?
Корсаков поправил кивер, опустил подбородный ремень с золотой чешуей.
- Я бы на войну семейных не брал, - сказал он категорично. - Удали в вас мало.
Головков зло блеснул глазами.
- Напрасно вы так, господин корнет. Война войной, а что сирот-то плодить?
- Ладно, не обижайся, Георгий Иванович, это я к слову, - стушевался корнет.
Дом князя Козловского, расположенный за ажурной чугунной оградой, напоминал небольшой дворец. Ворота были приоткрыты, но никаких признаков сборов не наблюдалось. Вопреки панике, охватившей город, князь отъезжать не торопился.
- Тю-ю, - разочаровано протянул хорунжий. - Нешто так делается? Застрянем мы тут, ваше благородие. Как есть, застрянем! Солнце-то вон уже где, а они тут и не чешутся!
Корсаков бросил взгляд на блекнущее небо и нахмурился
- Разберемся.
В окне второго этажа мелькнул силуэт мужчины в черном сюртуке.
Корсаков спешился возле крыльца, передал повод казаку и, всбежал по широким мраморным ступеням. Только взялся за медную массивную ручку, как дверь сама отворилась.
- Чего угодно, господа? - Мужчина в черном сюртуке вежливо поклонился, однако встал так, чтобы загородить дорогу.
У него было бледное лицо, прилизанные редкие волосы. Запавшие, покрасневшие глаза смотрели настороженно.
- Лейб-гвардии гусарского полка корнет Корсаков. Прибыл для сопровождения его сиятельства князя Козловского, - представился Корсаков.
Мужчина через его плечо с неудовольствием оглядел казаков, привязывающих лошадей к ограде.
- Секретарь его сиятельства, - представился он. Шагнул в сторону. - Прошу господа. Я доложу Николаю Михайловичу.
Корсаков первым шагнул в прохладу дома. Хорунжий, приотстав на полшага, проследовал за ним. Оглядев улицу, мужчина прикрыл дверь и направился к лестнице на второй этаж.
- Что же вы со сборами не торопитесь? - спросил Корсаков, оглядев не тронутую обстановку прихожей.
- Князь велел с собой взять только библиотеку. Книги уже уложили. Ждем-с подводы из имения, - с достоинством ответил секретарь.
- Слышь, милый, как тебя там, - кашлянув, сказал ему в спину Головко, - нам бы коней напоить.
- Я доложу князю, - не оборачиваясь, ответил мужчина.
* * *
Свечи сгорели на треть. На серебре подсвечника наросла гроздь полупрозрачных стеариновых слез. В неподвижном воздухе язычки пламени горели ровно, с едва слышным потрескиванием.
Николай Михайлович Козловский, тучный пожилой мужчина, с тяжелым одутловатым лицом, подавшись вперед в кресле, склонился над ломберным столом. В руках он держал колоду карт, размером в два раза больше обыкновенных игральных.
Странные рисунки, напоминавшие изломанные страданием фигуры с картин Иеронимуса Босха, диковинные для обычных игральных и даже для запретных карт Таро, оставляли его совершенно равнодушным. По всему было видно, что иметь дело со страшными и странными картами для него привычно. Не торопясь, помаргивая подслеповатыми глазками под набрякшими веками, он выкладывал карты перед собой на стол, шепотом комментируя расклад.
- Туз земли ляжет слева, семерка мечей рядом, и тогда Глупец остается один… Девятка огня внизу, король Воды подле нее. И что в итоге? - Князь выложил последнюю оставшуюся карту в пустую ячейку пасьянса. - Все то же самое!
Несколько мгновений он смотрел на получившуюся комбинацию.
- Фатум, сиречь - судьба! - изрек он.
Подрагивающими пальцами, с уже проступившими на коже коричневыми старческими пятнышками, обхватил бутылку темного стекла. Налил в бокал напиток прозрачного сенного цвета. В густом от тепла свечей воздухе распустилось облачко аромата дорогого коньяку.
Князь, покачивая, поднес бокал к свету. Полюбовался игрой света, дробившегося на хрустальных гранях. Покатав напиток по стенкам бокала, он сделал глоток. Посмаковал под языком сладкую горечь.
- Фатум! - повторил князь.
Выбрав гусиное перо, Николай Михайлович придирчиво осмотрел кончик и, попробовав его на бумаге, обмакнул в серебряную чернильницу.
Почерк у него был тяжелый, с наклоном влево, но четкий и разборчивый. Странные угловатые значки, напоминавшие то ли руническое, то ли шумерское письмо, быстро заполняли строку за строкой, видно было, что подобная тайнопись для князя привычна. Дописав очередную строку, он отложил перо, и снова взялся за колоду.
- C’est plus simle que ca, - пробормотал он.
Пламя свечей дрогнуло, тени на стенах затрепетали. Князь повернул голову, покосился через плечо.
- Сильвестр, я просил не тревожить! - проворчал он.
- Прошу прощения, ваше сиятельство. Прибыли казаки для сопровождения под началом корнета лейб-гвардии гусарского полка. - Мужчина в черном сюртуке остановился, на пороге, чуть склонив голову в поклоне. - Воды для лошадей просят.
- Так дай воды! - чуть раздраженно ответил Козловский. - Вели подождать. Скажи, собирается князь. Не знаю… Вина им предложи. Да смотри, немного! Корнета проведи в гостиную. Подай, что попросит.
- Слушаюсь, ваше сиятельство. - Он помялся. - Подводы так и не прибыли, ваше сиятельство. Что делать?
- Едут, они едут! Через час здесь будут, не сомневайся. А пока вели коляску запрягать. Людишкам скажи, пусть собираются. А то от страха, поди, уже разбежаться готовы.
Секретарь с поклоном отступил за дверь.
Николай Михайлович вновь разложил карты. Сверил расклад с записями в блокноте и тяжело вздохнул.
- Да, судьбу не обманешь.
Чуть склонив голову, он уставился на пламя свечей. Взгляд его стал мутным, пустым. Казалось, что старый князь заснул с открытыми глазами.
- Два века… Без четырнадцати лет, - прошептал он. - Сто восемьдесят шесть лет никто не сможет сломать печать. Все верно. Ибо, сумма дает "шестерку", что есть число печати и число Совершенного.
Словно очнувшись от звуков собственного голоса, князь встрепенулся, собрал карты в футляр.
- Сильвестр! - оборотившись в сторону двери, негромко позвал он, уверенный, что его услышат.
Секретарь неслышно возник в дверном проеме.
Николай Михайлович погрел бокал в ладонях, поднес к носу, наслаждаясь ароматом. Сделал последний глоток.
Прикрыл глаза, и, показалось, вновь впал в недолгое забытье.
- Как ты сказал, фамилия корнета?
- Я не говорил, ваше сиятельство. Корсаков их фамилия.
- Забавно, - задумчиво пробормотал князь. - Корсак, стало быть… Лис степной. Ордынский род, стало быть. И лет ему осьмнадцать, али нет?
- Молод, ваше сиятельство, - кивнул Сильвестр.
- Забавно, забавно… Ну да ладно. Пожалуй, пора.
Он отставил бокал, с натугой приподнялся в кресле.
Секретарь с готовностью поддержал его под локоть. Проводив хозяина к порогу, секретарь метнулся к столу. Взял книги подмышку, сунул блокнот за пазуху, протянул, было руку к футляру с картами.
- Оставь все, как есть!
Сильвестр вздрогнул, поймав на себе пристальный взгляд хозяина.
- Как угодно, ваше сиятельство, - пролепетал Сильвестр.
- Дурья твоя башка, вся моя наука не впрок пошла! Ничего не изменить. А твоей суетой и подавно! Требуется пролить реки крови, чтобы смыть предначертанное. И потребен на то срок не малый. От сего дня - два века без четырнадцати лет! - произнес Николай Михайлович, назидательно вскинув указательный палец. - Записки мои возьми. Остальное оставь. Да, и бутылку коньяку початую прихвати, - смягчив тон, распорядился князь. - Те, что в ящике под столом, не тронь. Даст Бог, кто и помянет им души наши грешные.
Князь дождался, пока секретарь выйдет из комнаты. Обернулся к ожидавшим в кабинете двум слугам. На полу у их ног стояли стопки кирпичей и ведра с раствором. Лица слуг были замкнуты и бледны, как свечи, глаза потухшие.
Ну, за работу, ребятушки! - бодро скомандовал Николай Михайлович. - Двери снять, проход заложить. Да так, чтобы ни одна душа не догадалась.
Он прошел к креслу возле окна, уютно в нем расположился и дал знак секретарю. Сильвестр подал ему бокал и встал рядом, по знаку князя подливая время от времени коньяк.
Позвякивали о камень мастерки в руках слуг, переговаривались на улице казаки, поившие коней. Мимо дома чередой проезжали кареты и повозки москвичей, спешно отъезжающих кто в загородные имения, кто бог весть куда, лишь бы подальше от обреченного города.
Небо над крышами синело, исподволь наливаясь ночной темнотой, подсвеченные закатом, кроваво горели в вышине редкие облака.
Князь пальцем поманил секретаря поближе, Сильвестр склонился над его плечом.
- Ежели сподобишься судьбу перехитрить, доставь записи князю Новикову, - прошептал Козловский. - В чужие руки не отдавай, непременно уничтожь. А на словах Николаю Ивановичу передай: изменить ничего нельзя, надо ждать. Два века без четырнадцати лет! - с нажимом произнес князь. - Запомни: ровно два века без четырнадцати лет!
Слушаю-с, ваше сиятельство.