Спрятал он свою луковицу, но вскоре заметил внизу еще одни часы, посмотрел на них, а они тоже на час вперед. Том очень удивился.
– Странно, – говорит, – не могу понять, в чем тут дело.
Взял он тогда подзорную трубу, разыскал еще одни часы, глянь – а они опять же на час вперед. Смотрю: у Тома глаза на лоб полезли, дыханье сперло.
– Черт возьми, – говорит он, – ведь это же долгота!
Тут я совсем перепугался.
– Что еще случилось? – говорю.
– Случилось то, что эта старая калоша одним махом пролетела над Иллинойсом, над Индианой и Огайо, а теперь мы уже находимся на восточном конце штата Пенсильвания или Нью-Норк, или где-нибудь по соседству.
– Врешь!
– Честное слово! Со вчерашнего вечера мы продвинулись на пятнадцать градусов долготы от Сент-Луиса. Все эти часы идут верно. Мы уже почти восемьсот миль пролетели.
Я, конечно, не поверил, но все равно меня дрожь пробрала. Ведь я по собственному опыту знал: меньше чем за две недели так далеко даже на плоту вниз по Миссисипи не уедешь.
Джим между тем сидел в глубоком раздумье. Вдруг он спрашивает:
– Масса Том, вы сказали, что эти часы идут верно?
– Разумеется, верно.
– Но ведь ваши часы тоже идут верно?
– В Сент-Луисе они шли верно, а здесь они на час отстают.
– Масса Том, уж не хотите ли вы сказать, что время не везде одинаковое?
– Вот именно, что не везде.
Джим очень огорчился и говорит:
– Мне просто больно слушать, что вы так говорите, масса Том, мне просто стыдно слушать. А вы еще такое воспитание получили. Да, сэр, у тети Полли сердце разорвется, если она это услышит.
Том с изумлением поглядел на Джима, но ничего не ответил, а Джим продолжал:
– Масса Том, откуда взялись люди в Сент-Луисе? Их создал господь бог. Откуда взялись люди здесь, где мы сейчас находимся? Их тоже создал господь бог. Разве все они не дети божьи – и те и другие? Ясно, что да. Почему же он создал такую дискриминацию?
– Дискриминация! В жизни не видывал подобного невежества. Никакой тут дискриминации нет. Вот, например, он создал тебя и еще кое-кого из своих детей черными, а всех прочих белыми. Так как же ты это назовешь?
Джим понял, что крыть ему нечем. А Том и говорит:
– Вот видишь, он устраивает дискриминацию, когда ему вздумается. Но только тут дискриминацию устроил не бог, а человек. Господь бог создал день, и он создал ночь, но время изобрел не он, и не он распределил его между разными местами. Это сделал человек.
– Неужто, масса Том? Неужто это человек сделал?
– Разумеется, человек.
– А кто ж ему позволил?
– Никто. Он и не спрашивал вовсе.
Джим на минутку задумался, а потом произнес:
– Да, тут уж я молчу. Я бы так рисковать не стал. Есть же такие люди, которые ничего не боятся. Идут себе напролом и плюют на все. Выходит, что повсюду всегда на час разница, масса Том?
– На час? Ничего подобного! На каждый градус долготы разница в четыре минуты. Понятно? Пятнадцать градусов дают час, тридцать – два часа, и так далее. Например, когда в Англии уже вторник и час ночи, то в Нью-Йорке еще понедельник и всего восемь часов вечера.
Джим немного отодвинулся от Тома, и по всему видно было, что он обижен. Он сидел на своем ящике, покачивая головой, и что-то бормотал про себя. Я подошел к нему, погладил его по колену, приласкал. Мало-помалу он успокоился и говорит:
– Чтоб масса Том мог такое сказать! Вторник в одном месте, понедельник в другом, и все это в один день! Гек, здесь, наверху, не место для шуток. Два дня за один день! Как это ты засунешь два дня в один день? Разве можно засунуть два часа в один час? Или засунуть двоих негров в шкуру одного негра? Или влить кувшин виски в маленькую кружку? Нет, сэр, ничего у вас все равно не получится.